Мишель Роман - Времена Бессмертных
Сердце подскакивает, я хочу верить, что это Лео! Но, тут же, разум мне подсказывает, что отец так спокойно не пригласил бы его в дом, а тем более в мою комнату. Убираю книги под кровать и принимаю естественное (насколько это возможно) положение скучающей домоседки.
Дверь отворяется и на пороге, наполовину поглощенная темнотой коридора, ведущего в мою комнату, стоит совершившая Переход Афина. Доля секунды мне требуется на то, чтобы осознать — это действительно она, ведь я представляла себе, что она осталась где-то там, в Олимпе или Окраине, безутешно тоскуя о Спартаке.
Но она здесь, спокойная и Бессмертная.
— Хотела тебя увидеть. — стоя на прежнем месте, сообщает подруга. И в том, как она произнесла «хотела» чувствуется фальшь. Сейчас она ничего не может хотеть!
Зачем она здесь?
— Можешь войти. — собственный голос кажется мне бесцветным: в нем нет заинтересованности. Рада ли я видеть ее? Думаю из чувств, имеющих к Афине отношение, осталось лишь слабое любопытство.
Девушка проскальзывает в комнату и присаживается на кровать рядом со мной. Вот наконец-то мы и рядом! Я хотела бы поделиться с ней своими переживаниями, разделить горе от потери нашего общего друга, но я не могу этого сделать и главная причина в ней!
Афина, такая же, как и Дориан, красивая и отсутствующая. Я вглядываюсь в ее лицо и понимаю, что она лишена эмоций, все в ней словно остыло и заснуло навсегда. Красота ее ошеломляет, я подавляю в себе инстинктивное желание, коснутся ее идеальной фарфоровой кожи. И глядя в эти наиярчайшие голубые глаза, я ненавижу ее! Она ведь даже не знает, что его больше нет. Он погиб, когда она сбежала, и Лео пришлось копать ему могилу недалеко от замка Блэка! Что же она сделала?! Она убила свою душу, за возможность жить вечно без сердца!
— Спартак мертв. — говорю я с вызовом, наблюдая за выражением ее лица. Ничего в ней не переменилось и даже не шелохнулось. Все равно, что пытаться вызвать сочувствие у покойника. — Дориан Блэк перерезал ему горло! А ты этого даже не знала…
Афина отводит взгляд куда-то за мою спину, и это не потому, что ей стыдно или неловко за себя, а потому что разговор ей не интересен. Я ведь знаю, что она что-то испытывала к Спартаку, не любовь конечно, но искреннюю симпатию и заинтересованность! Так почему же ни что в ней не взбунтовалось, когда она узнала о его гибели? Почему сердце ее, продолжая биться, остается мертвым?
— Я не стала роботом или животным, живущим инстинктами. Просто большая часть того, что происходит мне безразлична. Я помню, кто ты Аврора, и все, что связанно с нашей дружбой. — объясняется Афина, позволяя себе улыбаться. — Какая-то часть меня по прежнему тебя любит, но это больше не кажется мне жизненно важным, как и потеря Смертного.
Это произносят ее губы, вот она сидит напротив меня, и я вроде бы, даже чувствую, что отчасти она прежняя, но ощущение подмены усиливается. Я осознаю, что потеряла ее, и это происходит вдруг, неожиданно и бесповоротно. Она выбрала Переход, и он ее изменил.
— Хочешь знать, как это было? — говорит она так, словно узнала, что для того, чтобы тебя считали нормальным, нужно задавать вопросы друзьям. — Ты можешь спросить все, что тебя интересует.
Сначала я думаю послать ее ко всем чертям и, оставшись одной, продолжить ждать Лео, но потом я произношу:
— Ты совсем ничего не чувствуешь?
Афина снова отводит взгляд, но сейчас она кажется задумчивой. Затем встает на ноги и, шагая из одного угла комнаты в другой, говорит:
— Обычный вкус яблока, только, в первые секунды… на языке остается привкус металла. Солоноватый… Я и сейчас его чувствую, но с этим можно жить. Помню, что стояла там, среди тех, кто скоро как и я, станет кем-то большим, чем просто смертным человеком, среди ослепительного света огней Церемонии и думала о том, как же это будет? С физической точки зрения. В комнате ожидания, когда мы только готовились к своему выходу, церемонийместр сказал, что нужно откусить яблоко несколько раз, не меньше двух и ничего не сказал о том, что будет после. Все началось: аплодисменты, зрители, оркестр и внимание, в котором тонул каждый из нас кто спускался по лестнице в зал. Я ощущала себя избранной, богоподобной, рожденной для величия, когда видела сотни глаз, устремленных на меня, и представляла миллионы, подсматривающие за мной, с экранов своим мониторов. Идеально пышное платье…! Будущее, у которого нет границ временем…! Яблоко, наполненное ядом, два укуса… и я ощутила, что умираю.
— Было больно? — не дождавшись, что она сама продолжит рассказ, спрашиваю я.
— Больно? — кажется, что Афина искренне удивлена. — К боли с физической точки зрения, это не имеет никакого отношения. После приема яда, все сводится лишь к холоду, невообразимому, чудовищному холоду! Самое яркое воспоминание моей жизни: кажется, что миллиарды острых холодных игл пронизывают разом, каждую клеточку моего тела. Я стала льдом — вот что я думала после приема Яда. Было так холодно, что я ни о чем не могла думать, лишь о льдах, в которые, казалось, заключают мое тело и разум. А потом все кончилось… Не осталось ни боли, ни страхов, ни тягостных воспоминаний.
Я не смотрю на нее. Такое чувство, что она сказала все, что должна была, больше нам не о чем говорить. Сейчас ее приход ко мне в дом, кажется прощальным жестом, проявлением вежливости, перед долгим расставанием навсегда.
— Ты сделала то, к чему так долго шла и в каком-то смысле я рада за тебя. — как бы подводя черту под нашей встречей, говорю я ей. А сама думаю: вот бы она хоть как-то дала мне знать, что где-то глубоко, под фарфоровой кожей, в сердце, она еще хранить память о нашей дружбе и что я могу ее спасти…
Думаю об этом, и к горлу подступает ком, хочется плакать — ведь я снова теряю близкого человека, теряю безвозвратно, а у меня уже практически никого не осталось! Несу потерю за потерей, и руки мои опускаются от отчаяния.
— Не принимай произошедшее со мной близко к сердцу, Аврора. Я не умерла и не стала кем-то другим, я просто выбрала жизнь, которой мне легче всего жить. Я очень надеюсь, что ты не передумаешь на счет…
— Тебе пора! — обрываю я ее, уже услышав все, что хотела.
Она назвала меня «Авророй», а это значит кукла, сидящая передо мной, всего-навсего идеальная подделка моей старой подруги. Афина умерла. Где-то там, вблизи Олимпа, рядом со Спартаком.
Девушка, не пытаясь возразить, молча, уходит, оставляя меня наедине с мыслями и ожиданием.
Я за долгое время ощущения жизни без одиночества, снова чувствую его силу. Я — это луна, холодный кусок камня, а одиночество — огромный шар земли, который притягивает меня своей мощью, и я не в силах сопротивляться! Лежу, прижав подбородок к коленям, на просторной кровати и думаю о смерти.
Было бы лучше, если бы тогда вместо брата, с мамой отправилась в Олимп я? Я бы погибла… Чего бы тогда не было в моей жизни? Отца — да, его я сильно люблю, поэтому здесь смерть проигрывает. Не существовало бы больше тех дней потерянности и одиночества, которые я испытывала после ухода близких — в этом смерть лучше. Не было бы сегодняшней болезненной встречи с лучшей подругой, которая бесповоротно изменилась — не плохо!
И не было бы Лео — поэтому здесь нам со смертью не по пути.
Я верю в то, что ни все люди рождаются для того, чтобы писать красивые сказки, сочинять великую музыку и совершать политические перевороты, пытаясь сделать жизнь людей лучше… некоторые — к ним я причисляю и себя — рождаются, чтобы просто ждать! В этой любви, пусть и безответной, есть важный скрытый смысл, который невозможно описать словами или объяснить, если спросят. Ты просто знаешь, что нужно ждать и любить, и тогда жизнь не будет казаться напрасной.
Я лежу в прежней позе, на застеленной кровати и ощущаю, как участился пульс. Влажные дрожащие пальцы, касаются груди, точно я пытаюсь удержать сердце в грудной клетке, предвещающее мне что-то важное. Большинство такого не чувствует, но я верю что это — есть особенный сигнал моего тела и души.
Он рядом…
И тут дверь в комнату, лишенную всякого света, медленно отворяется, и я узнаю знакомую худощавую фигуру. ОН приближается и наконец-то за долгие дни ожидания, его большие, темные глаза оказываются напротив меня.
— Лео… — не веря, шепчу я, и он становится ближе.
Глава 18
Аврора
Лео стоит у панорамного окна напротив моей кровати, я сижу, подобрав под себя ноги, и смотрю на него. Мы молчим. Мне хочется улыбаться под тяжестью его изучающего, лишенного любой игривости взгляда. Точно он твердит мне: все слишком сложно, оно тебе нужно? А я улыбаюсь на это, не произнося ни слова, отвечаю: я хочу тебя.
Об этом не нужно говорить вслух, сладостное напряжение повисло в воздухе комнаты, как только Лео переступил порог. Мы играем друг с другом, оставаясь на расстоянии, но оба понимаем, что сближение неминуемо и оба этого хотим на сто процентов.
