Владимир Зенкин - Миф о другой Эвридике (СИ)
– Тогда давай жребий бросать.
– А ты подчинишься жребию?
– А ты?
– Я первая спросила. Молчишь. Что и требовалось доказать.
– Лита! Ну пойми, умоляю! Ну не нужно нам вдвоём! Ну зачем нам вдвоём?..
Лита подошла к Рамину ближе, совсем близко к его глазам… знакомым… впервые увиденным… тёмная волнительная глубина… горький смоляной блеск…
– Успокойся, – провела она ладонью по его волосам; в чёрном – редкие, тоненькие струйки седины… – А помнишь, как я в тебя влюбилась, когда впервые увидела? Почти до потери сознательности. Еле-еле спаслась. Вот. А ты ведь тоже тогда… не отпирайся.
– Не отпираюсь, Лита… Не отпираюсь.
– А что? Сегодня можно… – она кратко поцеловала его в губы, отстранилась, чтобы он не продолжил, отступила на шаг, – Всё нормально. Ничего страшного, Раминчик.
– Не могу, Лита! – в тяжком сокрушеньи выдохнул Рамин, – Не могу принять на душу… то, что ты… Твою жертву. Ещё раз… очень прошу! Смилуйся!
– Какие жертвы? Хватит уже об этом! Ты, кстати, учти… Синичек двое. Зверёныш в них обоих. Его энергетика – ты сам говорил – сильно выросла за последние сутки. Не так-то легко будет его вытянуть. Они – вдвоём. Мы – вдвоём. У одного против двоих – может просто не хватить сил.
– Вдвоём… не вдвоём… – потерянно качал головой Рамин, – Отговорки всё…
– Так, дорогой, – громко, строго сказала Лита, – закончили дебаты! Времени нет. Приступаем. А то, как бы в самом деле не опоздать. Ты к девчонкам иди. А я на пару минут – к Эдуарду. На пару минут всего.
*
«Что?! Неужели не врёт кардиограф? Пики на экране резче и чаще. У тебя стало активней работать сердце? Эдуард!.. Невероятно. Как здорово, Эдуард! Вчера было не так, я же помню… не показалось же мне… Сердце твоё бьётся сильней. Дыхание… дыхание тоже сделалось глубже, немножко глубже… немножко, но… И лицо, как будто, посветлело чуть-чуть… Эдуард! Не мерещится ж мне, в самом деле… Неужели ты… возвращаешься? Ты ещё недвижим, ты ещё без сознания, глаза твои закрыты, но… Это, впрочем, действительно, могло показаться: чуточное движенье зрачков под сомкнутыми веками.
Возвращаешься, да? Да? Дай мне крошечный знак, намёчек, что да. Чего там, я и так вижу, чувствую, что да… молодец, умница, я в тебя верю, ты – сможешь.
Возвращайся, Эдуард, конечно, возвращайся, я тебя очень ждала. Я и жду тебя. Только… Ты уж извини… ты, конечно, поймёшь, Эдуард. Так уж выходит… выходит так. Наверное, не смогу дождаться. Ты узнаешь потом… потом… ты согласишься. Ты сам говорил. Правильно всё. Слава Богу – мы успели к синичкам. Синички ни в чём не виноваты. На них обрушилось бедствий и зол больше, чем на нас. Виноваты мы. Я. Слава Богу, что вина моя искупима. Что мы успели. Потому – нельзя мне опоздать.
Я уйду сейчас, Эдуард. Прощаться не будем, ни за что не будем. Мы же и не расставались с тобой… в сути. Моя душа и твоя душа… ладно, не души, хотя бы отблики их, выплески наших чувств… несмиренности нашей, нежного трепета, печали… находили и касались друг друга. Значит – мы были вместе… так тоже можно быть вместе. Что дальше случится с нами? Многое нам не дано знать, предвидеть, предчувствовать. Ну и ладно. Всё-таки, одна, сошедшая на нас благодать, стоит всего. Она не исчезнет. А значит – мы будем. Не так уж важно, где… и какими… Потому – не прощаюсь, мой любимый, а просто целую тебя. Это всего лишь второй у нас поцелуй… смешно, да? Будем ждать третьего?..»
*
Две палаты напротив друг друга. От двери с номером два к двери с номером семь – несколько шагов через коридор.
Коридор – ровный проток аккуратно-ответственного больничного обыкновенья. Слоняющихся больных в коридоре реанимационного отделения не бывает. Прошла пожилая медсестра с капельницей, навстречу ей – другая медсестричка – молоденькая девчонка, чему-то улыбающаяся. Прошёл озабоченный врач с щегольскими чёрными усами, в распахнутом халате. Лита не вызвала ни у кого любопытства. Она давно примелькалась здесь, она тоже в белом халате, она тоже врач. Что особенного?
Пересечь коридор, открыть дверь палаты – пустячное дело.
Лита взялась за дверную ручку… и вдруг замерла от грянувшей нелепой мысли.
Она задержалась. Она задержалась больше, чем на пару минут, как обещала Рамину. Случайно, конечно же. А Рамин, разумеется, не стал ждать, наоборот – он принялся поскорее вводить себя в гипнотранс; он умеет это. Он, наверное, уже отвлёк на себя зверёныша… на себя, только на себя одного. И зверёныш, может быть, уже с ним?.. уже в нём, а теперь… А теперь она не успеет, и она останется… и она останется живой… Живой!? Так случилось, она же не виновата! А там… сзади… Эдуард. И он – скоро…
«… женщина должна… хочет или не хочет… твои дети ещё не родились… – мелькнувшие лезвия – Раминовы слова, – Не отпираюсь, Лита».
… тонкие прочерки седины в чёрных волосах…
Ещё вчера утром не было у него седины! Ещё вчера утром седины у него не было!..
Она тряхнула головой, входя в палату; бредовая мысль сгинула без следа.
«Не спеши, Раминчик. Хитрец-мудрец. Меня не обманешь. От меня не убежишь».
*
Во второй палате Эдуард Арсеньевич Невелов медленно, осторожно открыл глаза. С усилием оторвал голову от подушки. Огляделся.
*
Чересчур быстро, подозрительно быстро у неё получилось.
Тишина в палате стояла необыкновенная. Не докрадывалось ни малейших шорохов из коридора. Не слышалось ничьего, даже собственного дыхания. Звучали только её мысли – просто и звонко: мысли непроговорённые, почти не обряженные в словесный камуфляж. Она слушала эти аккорды, не удивляясь им.
Палата была резервной, без громоздкой реанимационной аппаратуры (что-то, правда, стояло в углу, закрытое белой плёнкой). Потому здесь ощущался простор и даже уют. Несмотря на то (или благодаря тому), что в палате находились четверо.
Четыре обыкновенных кровати. По обе стороны от окна с закрытыми жалюзи – Эля и Юля: под тонкими покрывалами, в одинаковых скованных позах, на боку, с поджатыми ногами. Спали сном тяжёлым и смутным – полный упадок сил плюс серьёзное успокоительное.
Кровати Литы и Рамина – у противоположных стен, спинками вплотную к синичкиным. Эти кровати сюда специально принесли и поставили по её просьбе. Они были заправлены, на каждой находилось по три подушки, чтоб голова лежащего была высоко поднята. Чтоб можно было увидеть девчонок. И всё остальное перед собой.
Почти половина комнаты до входной двери оставалось пустой. Дверь плотно закрыта. В палату никто не войдёт. Им обещали.
То, что намерились сделать Лита с Рамином лучше было делать лёжа… или полулёжа. И конечно, без посторонних.
Всё вышло быстрей, чем она думала. Вероятно, благодаря досаде-обиде на не подождавшего Рамина. Она испугалась, что его не догонит, и поэтому – догнала.
Догнала…
Между Элиной и Юлиной кроватью, в бледном свете «зажалюзенного» окна, стоял виновник приключившегося. «Или только соучастник?.. случайный соучастник. А виновник кто? Мы и виновники, – подумала, Лита, – Мы и соучастники».
Зверёныш смотрел на неё.
«Если я вижу его, значит я уже в глубоком гипнотрансе. Наяву увидеть его нельзя. Это мой великолепный сон, причудливая сомнамбула, прозрение, с открывшимися подсознательными интуивами, с разбуженными сверхчувствами. А он… он не фантом, не персонаж сна. Он, существующий сам по себе, просто стал доступен моему восприятью.
Я чувствую его энергию: спокойный, осторожный напор… который может вмиг сделаться смертоносным. Но я не враг – он знает. Я для него – нечто новое, заманчивое. Я могу с ним общаться – он поймёт».
– Я рада тебя видеть, зверёныш!
«Какой он теперь «зверёныш»! Огромный зверь, больше белого медведя… занимает всё пространство меж синичкиными кроватями… и похож на белого медведя, только голова круглая, лобастая. Впрочем, это лишь моё, созданное мной, зрительное впечатление. Энергосущество, облечённое в живую форму, нечёткую, расплывчатую. Синички, наверное, видели другое. И Рамин видит другое, обязательно видит… и конечно, тоже пытается говорить с ним, хоть я его не слышу. Он, так же, как и я, полулежит с закрытыми глазами на своей кровати. Нелепейший, должно быть, вид у нас со стороны. Мужчина и женщина в паранойном оцепененьи. Хорошо, что никто не войдёт…».
– Я рада тебя видеть, зверёныш! Смотри на меня. Смотри только на меня! Слушай меня одну. Я хочу помочь тебе. Тебе очень нужна моя помощь. Ты можешь отвечать?
Молчит. Опускает голову.
– Ты понимаешь меня?
Поднимает голову.
– Ты веришь, что я твой друг? Что смогу помочь тебе?
Голова поднимается ещё выше. Вполне дружелюбно. Значит – да?
– Ты можешь уйти из нашего мира к себе? Пересечь границу и Подступ.
Опускается голова – нет?
