Владимир Зенкин - Город Зга
Обзор книги Владимир Зенкин - Город Зга
Владимир Зенкин
Город Зга
Валентине
Позавчера… завтра
Говорю вам тайну: не все мы умрём, но все изменимся.
Новый Завет. Первое послание к корифянамГлава первая
— Пойди к ним на рассвете и скажи тайное утешение.
Иван ЕфремовИ лишь следующей ночью явились всему мера и смысл. Ночью возник во мне Мик Григорьич.
— Мик Григорьич, дорогой! — радостно возопил я, — Как я счастлив вас видеть! Вы за двадцать лет ни разу не снились мне.
— Я тебе и сейчас не снюсь, глупый мальчишка.
— Что?! Значит опять? Значит, вы снова… здесь, в нашем реале? В прежнем облике?
— Ты всё ещё видишь меня прежним?
— Хотел бы… видеть вас прежним, Мик Григорьич, — смутился я, — Очень хотел…
— Ну вот. Что и требовалось доказать.
— Наверное, я что-то забыл, да?
— Конечно, забыл. За двадцать-то лет. Ну а кто я вообще, ты, надеюсь, помнишь? — усмехнулся Разметчик.
— Обижаете, Мик Григорьич.
— То-то. Разметчик — не поводырь. Ты сам скоро не сможешь быть прежним. Быстрей понимай.
* * *Следующей ночью… А до того были утро и день. Поздним утром вдруг нагрянул участковый инспектор милиции и забрал мой паспорт.
— Для чего? — подозрительно спросил я, разглядывая инспектора. Белобрысый веснушчатый лейтенантик с неожиданно аполлоновым профилем и романтичной ямкой на подбородке. Ямка была совершенна. «Наверное, девушки влюбляются сперва в эту ямку, а потом уже в остального лейтенанта», — подумалось мне.
— Перерегистрация, — туманно ответил инспектор, оглядывая мою холостяцкую берлогу, — Через неделю вернём.
— Какая ещё перерегистрация? — упирался я, — Не слыхал ничего. И почему вы, а не паспортистка?
— Потому что так надо, — дружелюбно вздохнул лейтенант, — Вы не беспокойтесь, ни в чем к вам ни малейших претензий. Пустые формальности… можно сказать.
— Покажите ваше удостоверение.
— Ради Бога.
Я не унялся, разыскал телефон, позвонил в райотдел милиции подполковнику Мышкису, спросил, действительно ли данный лейтенант уполномочен забрать мой паспорт.
— Да, — задушевным бархатом ответил подполковник, — Будьте благоспокойны. На несколько дней. Ничего страшного. Но искренне просим вас («Силы небесные — сколь галантно милиция наша вдруг заворковала!»), постарайтесь, пожалуйста, на это время надолго не отлучаться из дома. А уж, тем более, из города. Из города вообще не надо. Нет, что вы, никоих к вам подозрений! Нет, что вы, никаких подписок о невыезде! Всё в отменном благопорядке. Но всё-таки… постарайтесь.
Недоуменно пожимая плечами — что это ещё за тайны мадридско-милицейского двора — я отдал паспорт. Зря.
* * *…— Почему так, Мик Григорьич? Так несправедливо. Вы же знали. Вы могли тогда… воспрепятствовать. Не позволить всем обмануться.
— Ты рассуждаешь, как лентяй-обыватель. А ещё лучший мой ученик.
— Какой, к черту, лучший! Раз я уехал… Я тоже думал, что можно стать счастливым без Зги.
— Многие стали счастливыми.
— Ну ещё бы! Такие условия. Никогда никого не переселяли на таких условиях. Лучшие города, включая столицу. Прекрасные квартиры, особняки. Выгоднейшее трудоустройство. Да ещё льготы какие-то высосали из пальца. Подозрительная щедрость. Это в нашем-то Отечестве.
— Зга — не город. Зга — явление. Не для всех.
— Да. Но увезли-то всех.
— Чтоб отстранились. И слава Богу, если отстранились. Пусть живут спокойно. Пока.
— А кто не смог? Кто остался сподобным?
2С Юраном мы встречаемся в четыре на Ласокском вокзале. Юран уже ждал меня на ступенях под колоннадой.
— Ты какой-то расстроенный, — заметил он.
— Все в порядке, — бодро плеснул я ладонью, — Где мы сегодня, на третьей?
— Давай на третьей.
Мы пересекаем огромный, кишащий озабоченным людом, вестибюль, спускаемся в подземный переход, ведущий к платформам. Трижды в неделю мы с Юраном играем на перроне перед поездами. Юран — солирующая скрипка, я — кларнет-аккомпанемент. Аранжировки Юрана. Инструменты тоже его. Он — профессионал, когда-то играл в филармонии в камерном оркестре. Ушел оттуда по причине каких-то внутренних интеллектуальных дрязг. Он избегал говорить об этом. Возможно — по причине своего въедливого характера. Ещё возможней — из-за элементарного пьянства. Впрочем, и сам оркестр вскоре после того благополучно скончался без зрителей и без зарплаты. Я — дилетант-любитель, выступал только в студенческой самодеятельности. Но Юран мной в общем доволен. За год он меня многому обучил, разыграл и приладил к своей игре весьма недурно, заставил понимать себя с полувзгляда и полузвука.
Даём концерты на вокзале. Нормально. Встаём на перроне в сторонке, подальше от репродуктора и от людских стремнин. Поезда приходят — уходят. Перрон захлёстывается народом — опустевает. Играем. Спокойно, негромко, себе в охотку. Какая корысть? Никакой корысти. Леди Музыка лишь. А что на газетке на асфальте футляра кларнетного вишнево-бархатный распах-намёчек, так то почти что и случайность. Внимания можешь не обращать. А обратишь, кинешь монетишку — не обидимся, будь здрав и счастлив, отъезжающий-встречающий человече. Леди Музика с тобою, верна-благородна. И потребна тебе много более, чем полагаешь.
Первое время донимали вокзальные упыри-мздоимцы, один деловее другого. Расчислили истинного деловаря-уполномоченца, обтолковали четкий отстёг, делимся с ним. Самозваная шушера враз испарилась. С ментовской патрульнёй тоже делимся, но тут четкости нет, кто понаглей — тому больше. Себе остаётся когда как, в пределах червонца на брата. Бывало — по два. Случалось — по нулям. Не Бог весть, какая работа. Но — работа. Не чересчур жирен доход. Но — доход.
Однако сегодня концерта у нас не вышло. Едва успели расположиться, расчехлить, опробовать инструменты, настроиться на игру, как к нам подошли трое. Знакомый двухсержантный милицейский патруль, многажды прибыльно для себя встречавшийся с нами на вокзальных перронах. Третий — неведомый полубоксовый затылок в чёрном костюме. C плечами, проламывающими пиджак. Затылок вежливо, но недвусмысленно предложил нам убираться.
— Прошу прощенья, — завозражал я, обращаясь не к Затылку, а к патрулю, — Кому мы мешаем? Мы же приличные люди. Договоримся…
Патруль безмолвствовал. Затылок, не снизойдя до объяснений, повторил свою фразу.
— Но на каком основании? Что, у нас в стране введено чрезвычайное положение? — лез я на скандал.
Благоразумный Юран дернул меня за рукав.
— Не исключено, что кое для кого и чрезвычайное, — невозмутимо ответил Затылок, — Впрочем, вы можете остаться, — повернулся он к Юрану, — Вам не возбраняется.
— А мне? — опешил я, — Мне?.. По какому праву?
— К вам тоже никаких претензий, — Затылок с интересом разглядывал кларнет в моих руках, — Но вам временно… Вре-мен-но не следует находиться на вокзалах, в аэропортах, автостанциях и прочих местах, связанных с прибытием-отбытием транспорта.
— Я никуда не отбываю и не прибываю, — огрызнулся я.
— Тем не менее, — терпеливо, тем же ровным вязким голосом сказал Затылок, отчего-то избегая взглядывать мне в глаза, — Кто знает… А вдруг вы нырнёте в отъезжающий восточный поезд и…
— Что и? — искренне недоумился я, — Почему в восточный?
— Ничего. Нельзя. Есть причины.
— Что? С какой стати? Какие причины? Я требую объяснений. Я пока ещё свободный человек.
— Пока ещё — да, — с задумчивой угрозой сказал Затылок. Это меня окончательно взорвало. Я забыл про всякую осторожность.
— Слушайте, вы! Кто вы там, не знаю и знать не хочу. Когда вы предъявите ордер на мой арест или основание для моего задержания, тогда я уйду отсюда. А пока я могу оставаться, где пожелаю.
— Затылок тоже озлился, отбросил дипломатичность.
— Когда я предлагаю уйти, — чугунная лапа его легла мне на плечо, — граждане не уходят. Граждане удаляются рысью, переходящей в галоп. Потому что, в противном случае — я могу продолжить знакомство в другом, плохо оборудованном для счастья месте. И никаких ордеров мне для этого не потребуется. Запомни, «свободный человек». Если ты ещё хоть раз вякнешь!..
Мы встретились с ним взглядами, и букет взгляда его состоял из обычного для подобных типов профессионально-кланового: бесчувствья-превосхожденья, всеможности, серого стального напора.
Но вдруг в них, в легированных глазах этих юркнул зайчик утлого страха, пятнышко желтой паники, беспричинной, безлогичной, от этого — неуправимой. Мелькнуло и сгинуло, и Затылок отвел взгляд. И я понял, что я… что из меня это, из моих что-то глаз…
