Владимир Зенкин - Город Зга
Потом вдруг быстро погасло чёрное.
Исчезло впечатленье тьмы, тёмных скал, камней, тяжести, гнёта. Само понятие об этом бесследно стёрлось.
А вместо того вокруг меня, во мне грянуло что-то совершенно непостижимое. Вокруг родилось новое пространство без верха, без низа, без дали, без близи, без чётких границ. Без возможности его осмысленья. Я сам не отделялся и не отличался от него, я был его частью, одной из важнейших его частей; при желаньи — я мог ощутить себя им всем, цельно-огромным, я мог вместить, отобразить в себе всё пространство, а потом сузиться, сложиться в одну любую его малую часть, даже в одну его точку. Ни я, ни пространство не имели размеров-соотношений.
И в пространстве, и во мне напрочь отсутствовали предметы, образы предметов, суть — представление о предметах. Длина, ширина, высота, масса, время — эти категории тоже здесь ничего не значили: они лишь кратко отзвякнули во мне — эхо чего-то забытого.
Зато были цвета. Цветов-оттенков существовало не семь, не семьдесят, не семь тысяч, а миллионы… миллиарды. И все они двигались, взаимопревращались, пропадали и рождались заново. Цвета не являлись цветом чего-то или кого-то, не окрашивали определённый объект, часть пространства. Они жили собственной причудливой жизнью и несли в себе острый смысл. Вот только смысла, сути, назначности их я не мог понять поначалу. И от этого ощущал неуют, ущербность. Потом, постепенно, медленно допонял.
Цвета-оттенки — это информные волны. Это язык. Это мысли, это средство общения… и результат общения существ в пространстве. Существ… Опять очень плавно и неспешно, без потрясений, как само собой разумеющееся, доходило: пространство было обитаемо. Пространство принадлежало разумным существам. Таким же, как я. Как я? Я был одним из них. Иначе бы я их не обнаружил. Существа нельзя было обнаружить органами чувств моего прежнего бывшего мира. Значит, я уже… Я покинул свой прежний мир. Навсегда? Я попытался ужаснуться этому открытию, но не смог. Прежние чувства уже не работали во мне. Вместо них рождались другие. Я с любопытством наблюдал происходящее.
Существам было не тесно в пространстве, они не имели ни размеров, ни массы, ни срока жизни. Они все двигались, свободно проникая сквозь друг друга и сквозь меня. Это приятно-волнительное ощущение: свежеветренный пьянящий порыв, по прежним чувствам-понятиям; а главное, теперешнее: цвето-порыв, цвето-всплеск, цвето-восторг… Эти съединения и разлёты бестелесных обитателей пространства происходили непрерывно, я, как и остальные, привык к ним, стремился к ним. Всё пространство пульсировало цветными шквалами. Я понял, что все мы в этом пространстве являем много-целое, прекрасное ОДНО с нашим общим сверхдухом, сверхсознаньем. Мы можем всё. Мы не хотим ничего. Лишь съединений — разлётов, съединений — разлётов, информных исторгов наших сущностей… наших и тех, кто ещё достигнет насих будет ещё много, превозмогших убогое прежнее бытиё… чем больше их будет, тем многозначней наш смысл. Съединенья — разлёты. Наслажденье — познанье. Совершенство себя в интеллектном энергомире. Я — всё. И всё — я. Мы. Он. Конгло. Первый обитатель этого восхитительного мира. Единственный. Другие не нужны — невозможны. Любые другие станут Им. Мною. Нескончимым. Способным нести вселенскую Истину — Абсолют. Конгло. Ничего. Кроме…
Вокруг продолжал своё неистовство океан чистых тончайших энергий, берущихся ниоткуда, исчезающих в никуда. Всё пространство, всё прошлое, настоящее и будущее являло собой миллиардоцветную бурю, фантасмагорию, самый совершенный во вселенной мыслительный процесс, самый грандиозный чувственный акт. Любоваться этим можно было бесконечно. А участвовать в этом, принадлежать этому — было превыше любых надчеловеческих счастий.
Но что-то не всё обстояло благополучно в новом моём мире. Время от времени резкие неприятные рывки сотрясали пространство. От этого тускнели цвета, нарушалась гармония их сочетаний. Вместе с рывками-ударами возникал какой-то мутный нелепый сгусток — сизая пелена чужой энергии пыталась достичь меня. Я отстранялся, уходил от неё, но она не отставала, и с каждым рывком — а рывки становились всё чаще и жёстче — приближалась и, наконец, накрыла меня. Я метался, барахтался в душном отвратном мареве, тщетно пытаясь высвободиться. Бесцеремонная сила потянула меня вниз, я перестал быть невесомым, я, беспомощный, ничего не понимающий, падал в какую-то пропасть, на каменное дно, навстречу своей погибели. Сознанье моё померкло раньше, чем я достиг дна.
Глава одинадцатая
… у меня была высшая цель, и она была под силу только мне.
Станислав ЛемКогда я пришёл в себя, вокруг качались стены, об-шитые искусственной кожей, снижался мне на голову и взмывал вверх наглый потолочный узор.
Я сидел в прежнем раскидистом кресле в прежнем фойе и чувствовал себя так, словно взлетел в этом кресле в космос с ускорением десять «же». В фойе не было ни души. Кресла вокруг были пусты. В голове тяжело, тревожно звенело. Во рту — сухость и горечь, в глазах — мелкая резь.
Сделав над собой неимоверное усилие, я поднялся с кресла, постоял, с трудом держа равновесие, тупо глядя вокруг. Почти не соображая, где я и зачем я. Чей-то невнятный приказ, тёмный окрик возник-всплыл во мне, повернул меня куда-то, повлёк вперёд.
Я дошёл до выхода в изнеможении, словно продирался по грудь в непролазном снегу. Что-то вязкое и упорное мешало идти, тянуло назад, я не мог и не пытался вникнуть, что именно.
Я кое-как выбрался из фойе, на неверных ногах спустился по ступеням, пересёк асфальтовую площадку и, не зная почему, направился к дальним зелёным зарослям, подальше от зданий, от Ствола, от всего что было… В голове у меня сквозь глухой звон проступали чьи-то слова. Я довольно долго шёл по густой траве среди кустов и одиночных деревьев.
Шаги мои становились всё уверенней. Войдя в заросли, я остановился, вздрогнул, словно окаченный ледяной водой. И «ледяная вода» смыла моё наваждение. На траве сидели Вела с Лёнчиком, встревоженно смотрели на меня.
— Боже мой! — бросилась ко мне Вела, а за ней и Лёнчик, — Жив! Наконец-то!
— Вы? Здесь? — приходил я в себя от изумленья, — Зачем? Что случилось?
— С тобой случилось, Игорь! С тобой. Вторые сутки — никаких вестей, никаких посылов!
— Как, вторые сутки? — не понял я. Взглянул на руку, на часовой календарь. Поднёс часы к уху — тикают. Вот оно что. Это та самая обещанная мне минута. «Взгляд изнутри». Часов тридцать моё безжизненное тело провело в кресле в том проклятом фойе. А весь остальной я эти тридцать часов…
Я опустился на мягкую тёплую траву, вытянул ослабевшие ноги. Похоже, что компания призраков во главе с любезнейшим господином Дафтом бросила все свои немалые силы, чтобы ускорить процесс моей дематериализации. Я все же вернулся. Вернулся… Сизая маревная энергопелена, невесть откуда взявшаяся… Упрямая сила, бросившая меня вниз…
— Вела! — я взял её за хрупкие плечи, — Вела! Ты? Как?.. Как ты узнала?
— Не знаю. Почувствовала. Когда человека любишь, то… всё про него чувствуешь. Ждали-ждали… От тебя — ничего. Мы и пошли с Лёнчиком.
— Лёнчик, а ты-то как? — обеспокоился я.
— Почти нормально. Вот смотри, — он расстегнул рубашку, продемонстрировал мне уже сухую болячку на месте раны под ключицей, — Здорово, правда?
— Невероятно, но рана полностью затянулась, — подтвердила Вела, — Чувствует он себя неплохо. Так вот, мы пришли сюда сегодня. Внутрь решили не заходить.
— Вы поступили намного умней, чем я. Самонадеянность меня подвела.
— Мы поняли, что ты там, в здании. И одновременно где-то очень далеко.
— Да. Тело моё сидело там в кресле. А сам я был так далеко, что мог оттуда не вернуться. Если бы не вы. Меня пытались дематериализовать. В зданиях комплекса обитает энергоинформное существо. Интеллектный хищник. Он питается энергией, выделяемой при дематериализации людей и излучением Ствола. Он вбирает в себя души, освобождаясь от тел. Благодаря этому он растёт, развивается. Причём делает это без малейшего внешнего насилия. Преобразует психику мощным гипнозом. Человек сам охотно расстаётся с телесной оболочкой. Я на себе испытал… самоуверенный идиот. Думал, в любую секунду смогу послать его к чёрту.
— Я почувствовала, что ты становишься другим, — тихо сказала Вела, — Я почти не узнавала тебя.
— Он сумел отключить меня от действительности. И перетянул всю мою сущность в своё лучевое поле. У него совершенно иная энергетика. Недоступная для нас. Ужас! — я вспомнил своё недавнее состояние: острый мурашистый холодок скользнул по спине, — Но как тебе удалось пробиться, обнаружить меня, да ещё и вытащить оттуда?
Я видел покрасневшие, припухшие глаза Велы, углубившиеся морщинки на переносье, нездоровую бледность щёк, подрагивающие тонкие пальцы. Непросто ей досталось моё спасенье. Она спасла меня и нас всех второй раз… «Второй раз! — мысленно прокричал я себе, — Слышишь, ты! Слабая женщина… А ты, герой-предводитель, что сделал полезного? Только влип в беду по своей вине».
