Юрий Никитин - Alouette, little Alouette…
– Мусорные?
– Тоже так думал, – ответил Френсис, – у нас же до фига мусора, что весьма затрудняет… Но вдруг не мусор? Место там больно удобное, чтобы оттуда посылать некоторые важные сигналы…
– Я же говорил, – проговорил Евген раздраженно, – надо подчищать психику!.. Ну и что, если Совет по этике еще не принял решения? А тут люди мрут. Добро бы просто на улице, а то наши, за которыми ведем наблюдение. Вполне можем корректировать, не дожидаясь разрешения. Зато спасем жизни!
– Можем, – ответил Георгий и посмотрел на Максима. – Можем спасти.
– В широких пределах, – согласился Максим. – Уже сегодня. Но почему не делаем?
Френсис покрутил головой.
– Сам знаешь. Когда начали разбираться, что можно убрать, а что нужно оставить, оказалось…
– …что нужны все, – угрюмо сказал Георгий.
Аллуэтта открыла рот.
– Разве? Я бы от многого…
Френсис повернулся к ней, сказал с сочувствием:
– Лапочка, без твоей наглости и стервозности не было бы и твоего напора, твоей уверенности и жизненной мощи. Сидела бы в уголке и, посапывая, вязала на спицах. А то и вовсе крючком, позор какой!
Аллуэтта распахнула глаза во всю ширь, дивное превращение вчерашней стервы в наивную дурочку.
– Правда?.. Может, Максиму это и нужно?
Френсис сам тоже открыл рот, постоял так и осторожно закрыл.
– Не думаю, – сказал он нерешительно. – Конечно, всем нам такую хочется… а потом видим, что не то хотели. Так что оставайся такой, какая есть. Напористой, хитрой, но податливой. Не помогает шкура светской львицы, надевай шкурку бедного зайчика.
Подошли Джордж и Евген, уставились на экран, не слушая отвлекающий треп Френсиса с красивой женщиной, не о митохондриях же с такими говорить.
– Не зря ли, – пробормотал Джордж.
– Что? – спросил Максим.
– Просто продляем жизни, – сказал Джордж торопливо. – Хотя понимаю, гуманность и все такое, что мы без гуманности, но это же так страшно, когда видим этот страшный обрыв. Все-таки не зря нас предупреждали… Сперва разобраться, а потом…
– Мы все делали правильно, – оборвал Максим. – Люди жили до предела!
– Но видите же, что получилось.
– Это может быть совпадением, – возразил Френсис, но было видно, что сам не верит своим словам. – Скажем, магнитная буря или понижение атмосферного давления… Вдруг да на стодвадцатилетних действует особенно сильно? И чем больше лет, тем сильнее?
– Выходит, бессмертия не получить? – спросила Аллуэтта. – К двумстам годам все покончат с собой?
– К двумстам годам, – возразил Френсис, – найдем путь, чтобы сделать их бодрыми и оптимистичными хоть в пятьсот лет! Слава героям!
– Героям слава, – автоматически ответил Евген от своего столика.
Часть III
Глава 1
Максим молчал, чувствуя на себе их взгляды, во рту такая горечь, будто по всему телу разлилась желчь. Сотрудники все молодые, знают хорошо науку, но не жизнь, а он наобщался с дедом по отцу и с дедом по матери, люди абсолютно разные, но в одном сходились так, что даже говорили одними и теми же словами.
Бессмертия, как понял он в разговорах с ними и теми стариками, что приходили к ним в гости, как ни странно, гораздо более страстно жаждут молодые, чем старшее поколение. Хотя, казалось бы, именно им нужно бы заботиться о том, чтобы продлить жизнь на века.
Но человеку никуда не деться от той мощнейшей программы, что заставляет сперматозоид изо всех сил мчаться к яйцеклетке, пробивать ее лбом и давать жизнь новому существу, что будет развиваться, расти и покорять мир.
Эта программа повелевает, что человек должен вырасти, взматереть, дать потомство, защитить его от врагов и вырастить, а потом обязан умереть, освободив место новому поколению.
Потому молодые, что еще не дали потомство или не успели его вырастить до половой зрелости, так страстно жаждут жить и так яростно борются за бессмертие. Потом они, видя уже внуков, которых выращивать и не надо, это делают их сыновья и дочери, слышат уже другой мощный приказ все той же программы: все, пора освобождать место…
И вот появляется целая сложная разветвленная философия, что человек должен умирать совсем не потому, что надо освобождать место, а для прогресса якобы просто необходима смена поколений… В последнее время муссируется идея, что бессмертие недопустимо, власть захватит новый Гитлер и будет править вечно.
Джордж сказал плачущим голосом:
– Пытаться сейчас отключить эту программу… это уничтожить человека. Все-таки мы пока что в основе своих мотивов не отличаемся не только от волка или воробья, но даже от кузнечика или бактерии.
Максим оглядел их серьезные лица:
– Что, испугал вас Френсис?
Евген запротестовал:
– Нисколько! Подумаешь, программа. У нас такие хакеры…
Он умолк, а Максим сказал веско:
– Вот-вот, почему это человек обязан оставаться человеком? Который на самом деле не человек, а волосатая и дикая обезьяна.
Он перевел взгляд на Френсиса, тот понял и подхватил веселым бодрым голосом юного бойскаута, проигрывающего на трубе утренний подъем:
– …что использует свой так называемый разум только для того, чтобы лучше выполнять самую древнюю и глубинную программу животного: плодиться, расширять кормовую базу, доминировать!
Георгий хлопнул в ладоши, то ли всерьез, то ли с иронией, но Анечка тут же подхватила, рядом захлопала Аллуэтта, что во всем ориентируется на Анечку, такую умную и серьезную, а глядя на девушек, захлопали и остальные.
Френсис шутливо раскланялся, но указал на Максима, дескать, часть похвал и ему, он же начальство, все равно примажется.
Они разошлись к столам, что давно уже не столы в старом привычном значении, как и сами они не биологи, что лишь изучают организмы. Аллуэтта с трепетом понимала, что теперь это больше инженеры, которые программируют новые формы жизни, стараясь сделать их лучше, чем создала природа или, как хвастливо говорят сами биологи, лучше, чем сумел Господь Бог.
И уже начинают кое-что внедрять в человека, сперва избавляя от болезней, а вот-вот начнут изменять его всего-всего…
И от понимания такого у нее по всему телу бежали мурашки, то страха и восторга, то беспричинного ужаса, что переходит в ликование, она здесь, рядом с Максимом, а он изменяет человека и все человечество!
Освоив лабораторию так, что и с закрытыми глазами ни на что не наткнется, она разносила кофе, булочки, поджаренные горячие гренки, а когда подошла к Максиму, пугливо огляделась по сторонам и горячо зашептала:
– Максим… я живу одна в гостинице, ты один в своей квартире. Не находишь, что это несколько глупо?
Он изумился:
– Что глупого? Все так и должно.
– Почему бы нам не спать в одной постели? – спросила она. – Тебя это ни к чему не обязывает!.. Даже мой отец не помнит тех диких времен, когда переспавший с женщиной обязан был на ней жениться. У тебя могут случиться застойные явления.
– Не случатся, – заверил он.
– Понимаю, – ответила она, – но я могла бы позаботиться лучше.
– Нет, – отрезал он.
– Почему?
Он сказал откровенно:
– Я тебя боюсь.
– Ого, – проговорила она озабоченно. – Почему? Разве я не твоя покорная лаборантка?..
Он покосился опасливо в ее сторону.
– Самой не смешно?..
– Но я такая, – сказала она настойчиво. – Максим! Как ты можешь отказывать женщине?.. Хочешь, сейчас зареву?
– Упаси боже, – сказал он. – Это шантаж, гнусный шантаж.
– А что мне еще остается? – спросила она шепотом. – Я уже в отчаянии. Ладно, я все равно сегодня приду.
– А я не открою дверь.
– Влезу в окно.
– Я на двадцать четвертом этаже, – напомнил он. – А стена как бы скользкая.
– Тогда буду ломиться в дверь, – сказала она зловеще. – Стучать, орать, рыдать, соберутся все соседи, я им расскажу, что ты меня выгнал с ребенком… почти беременную…
– Зараза, – ответил он. – Ладно, но спать будешь на диване.
Она вскрикнула шепотом:
– Да хоть на коврике у твоей кровати! Положив голову на твои тапочки.
– У меня нет тапочек.
– Я куплю, – пообещала она. – Я знаю твой размер. Сегодня по дороге домой куплю. Или прямо щас пошлю дрона…
– Не смей!
– Он принесет не сюда, – ответила она быстро, – я заберу потом, после работы.
– Иди, – сказал он, – скройся и не показывайся на глаза до позднего вечера!
Она пискнула:
– Слушаю и повинуюсь!
Кто-то из его команды сделал не тот жест, экран с готовностью вспыхнул и выдал крупное потное лицо климатолога, рассказывающего, какие ужасы ждут человечество при грядущем потеплении.
Максим раздраженно качнул головой, экран погас, а он раздраженно подумал, как же народ любит пугалки и страшилки, на что СМИ с готовностью откликаются, выдавая такую вот чушь. Добро бы только в кино, но с жаром пересказывают друг другу всякую хрень, жадно вылавливают в новостях все отрицательное, а новости делают тоже люди, им зарабатывать надо, а чем больше гадостей наговорят, тем шире аудитория…
