Фриц Лейбер - Призрак бродит по Техасу
Когда мы летели в Чикаго, я заметил на прозрачном пластике нашего веенвепа какие-то маленькие штампы, надписи в которых были выскреблены. Но я отыскал один, который стамеска пропустила, и увидел знакомые буквы русского алфавита: "Новая Москва, СССР". Мне даже почудилось, что я вернулся в Циркумлуну, которая упорно остается двуязычной.
Гучу охотно подтвердил, что веенвеп построен в России, а на Революцию его пожертвовала Черная Республика.
- Нам такая техника не по зубам, как и Флоридской Демократии, - объяснил он мне. - Да мы в ней и не нуждаемся. Наше население невелико. Неприспособленные гибнут в молодости. От техасцев нас обороняют пустыни и горы, вольные краснокожие и афро-русская помощь - главным образом атомными материалами, которые становятся все более дефицитными.
Новая Москва находится возле озера Байкал, сообщил он. Сибирь стала, так сказать, русским Техасом.
Я лежал с подветренной стороны от Гучу и остальных трех пассажиров (мексов), хотя и довольно условно - сквозняки в веенвепе периодически меняли направление.
Лежать горизонтально я старался как можно чаще. Меня донимали сердцебиение, мучительные мигрени, диаррея и варикозное расширение вен. В горизонтальном положении нагрузка, вызываемая силой тяжести, распределяется равномернее. В последний раз, когда я расстегнул молнии моего трико на икрах и лодыжках, мне стало нехорошо при виде вздутых лиловых вен, которые продолжали вздуваться прямо на глазах. С тех пор я не расстегивал трико - только минимально по санитарным причинам.
Правду сказать, я не снимал свой тщательно починенный меш-костюм, да и экзоскелет (Роза верно отгадала) со времени нападения на нас в Канзас-Сити. В результате я значительно больше недели толком не мылся. А потому дурно пахнул и старался по мере возможности держаться в отдалении от остальных или хотя бы с подветренной стороны.
Кроме того, я пристрастился к рому, которым заботливо меня обеспечивал Эль Тасито, мой телохранитель. Ром я не только нарочно проливал на себя, но и пил его столько, сколько позволяла моя крепкая голова. Это неплохой анальгетик, а к тому же и признанные мужские духи.
Снимать экзоскелет я отказывался отчасти в пику девушкам, Фанниновичу и всем остальным, но главным образом, просто из-за панического страха. Конечно, опорные ленты вызывают сыпи и мелкие подкожные кровоизлияния. Но меня пугало воспоминание о беспомощности, на которую я был обречен в патио.
Или все проще. Может быть, я просто боялся силы тяжести, как люди некогда боялись "пустых пространств".
Кроме того, у меня развился - полагаю из-за супообразного воздуха - грудной надрывный кашель, с которым я еле справлялся на сцене. Тут тоже немного помогал ром.
Вот какие мысли меня преследовали, когда мы улетали из Чикаго. Потом я впал в тяжелое забытье, и мне приснился жуткий сон. Я валяюсь среди раздавленных насмерть и умирающих в расплюснутом вагоне метро - в обрушившемся туннеле под Старым Чикаго. Нескончаемо долго тщусь приподняться… Затем в вагон хлынул кипяток, и я проснулся от ожога. Кошмар? Бред, вызванный силой тяжести? О метро я ничего не знаю - ну, разве читал что-то про этот вид транспорта, когда занимался историей. Но почему, почему я с такой четкостью видел рекламные плакаты? "Атомин, болеутоли-тель, проникающий в каждую вашу молекулу". "Кока-кола". "Конец крутым кудряшкам". "Подготовьтесь к будущему с помощью курсов Лассаля". "Удвойте свои радости, уберите с лица морщинки с помощью Удвомятной, Удвомятной, Удвомятной жевательной резинки".
В лунном свете виднелись белые пляшущие гребни черных волн под нами - мы летели на север над Чикагской Бухтой.
Потом у меня начался озноб, и я решил, что заболел лихорадкой. Объяснение оказалось иным. Следовало бы сообразить, что на Терре при движении к полюсам становится холоднее и холоднее, но я совсем про это забыл.
После спектаклей в Милуоки и Миннеаполисе, где мы разбили бивак в старинном отеле, стало ясно, что мне необходимо переодеться в зимнюю одежду. Я взял с Эль Торо и Эль Тасито клятву молчать, и они помогли мне принять ванну. Снять с себя мешкостюм я позволил только, когда уже лежал в горячей воде - у меня была мысль, что ее давление чуть-чуть снизит варикозность.
Когда они увидели, в каком я состоянии, Эль Торо вскричал:
- Madre de Dios!
Эль Тасито, оправдывая свое прозвище, обошелся сочувственным бурчанием.
По моим указаниям они бережно, но обильно меня намылили, обмыли и вытерли. Эль Торо хотел послать за врачом, но я напомнил ему о клятве. После того, как мои поверхности были присыпаны тальком, смазаны антисептическими обезболивающими линиментами и аккуратно забинтованы, товарищи по революции осторожно засунули меня в костюм для холодной погоды - черный, очень похожий на прежний, но более толстый и с нагревательной системой, работающей от батареек. Кроме того, снабженный капюшоном, уютно закрывающим голову, шею и подбородок. Имелись также маска и перчатки. Мексы помогли мне забраться в экзоскелет, и я лег отдохнуть.
Поблагодарив, я отослал их, но Эль Торо уговорил меня выпить глоток рома, налил стопку себе и остался.
- Что ты все-таки думаешь о Революции? - спросил он.
- Я отрабатываю билет в Амарильо-Кучильо, - ответил я. Меня совсем не тянуло обмениваться банальностями или глубокими мыслями. Я испытал большое облегчение, что избавился от дурного запаха, и поверхностные боли почти утихли, но горячая ванна совсем меня обессилила.
Он кивнул.
- Всюду вспыхивают восстания, даже на севере. Известия об Эль Эскелето опережают нас. - Однако энтузиазма в его голосе не слышалось.
- Согбенников поубивали много? - спросил я. Он поморщился.
- Ив Техасе Революция подавлена?
- Сокрушена, но не до конца. Ее не победили, ей воспрепятствовали. Техасцы замирили многих моих земляков, сократив рабочий день для киборгизированных, устраивая больше празднеств и бои быков с бесплатным ромом, кока-колой, марихуанками. Но я ведь спросил, что ты, именно ты, думаешь о нашей революции?
Тут уж я ответил:
- По-моему, она необходима, но радости она мне не доставляет.
- Comprendo, camarada, [29] - сказал он и ушел.
В Виннипеге мы достигли области, где высокие техасцы составляют крохотную элиту - администрация, инженеры, надсмотрщики, полицейские, вольные стрелки, а кроме того, их жены и - иногда - дети. И горстка низких техасцев - исключительно озлобленные канадцы, которые еще помнят свои фамилии и пользуются ими, хотя это запрещено законом. Многочисленных поголовно киборгизированных мексов - шахтеров, батраков, лесорубов - вывезли на север вместе с их женщинами.
Наш митинг (назвать его спектаклем язык не поворачивается) был устроен в якобы атомном убежище, куда мексы проникли по короткому туннелю из одного из своих огороженных колючей проволокой поселков, и куда мы добрались по более длинному туннелю
- части заброшенной канализационной системы. Мне приходилось сгибаться в нем в три погибели, и я, конечно, смахивал на неуклюжего черного жука. Смех во время митинга почти не раздавался. Слишком велика была ненависть. В самый разгар явились вольные стрелки. Нам, актерам, удалось спастись - всем, кроме одного, - так как про наш туннель стрелки не знали. Какие потери понесли зрители, мне неизвестно.
Теперь нами руководит Карлос Мендоса, с которым я едва знаком. И больше я уже не даю уроков оперного пения. В следующий раз я первым в бегство не обращусь - так я, по крайней мере, утверждаю пока. Спастись не успел Эль Торо.
Семнадцатого спиндлтопа мы остановились в Победе (Техас). Прежде город назывался Саскатун, но был переименован, когда вольные стрелки разгромили англо-русскую армию в Саскачеванской битве. Митинг мы провели у лесозащитной полосы посреди пшеничного поля. Там мексы ютятся в скоплениях жалких лачуг, ничем не огороженных. Куда им бежать?
Элита высоких техасцев там меньше, но жестче. Ни женщин, ни детей. Только инженеры и надсмотрщики - объекты неистовой ненависти. И вольные стрелки.
Низких техасцев почти нет, но имеются индейцы, которые туго поддаются киборгизации. Обычно после первого знакомства с ошейником они налагают на себя руки.
Мендоса, человек довольно начитанный, объяснил мне, что одна из причин, почему эта область не колонизируется и не эксплуатируется - если не считать пшеницы, древесины и полезных ископаемых, - сводится к нарастающему всемирному дефициту высококачественных радиоактивных материалов. Нефть Земли практически вся использована, до оставшегося угля добраться трудно, а Атомная война только увеличила зависимость человека от ядерной энергии. Даже наш веенвеп, например, получает энергию от атомных аккумуляторов.
Фаннинович дослушал коротенькую лекцию Мендоса и почтил его презрительной злоехидной усмешкой. Была ли в ней одна только тевтонская надменность?
