Сергей Попов - Небо цвета крови
Говорили за столом вот о чем:
— Жаль, что к нам волки не забредают, а то бы, Курт, безо всяких разговоров взял тебя с собой на настоящую охоту! — со свистом всасывая очередную длинную макаронину, чем вызывал робкие смешки у Клер, азартно говорил Дин, удалыми, искрящимися, как у мальчишки, глазами поглядывал то на Курта, то на Джин. Смотрелся он заметно лучше — хорошо отдохнул, окреп, оправился после многочасового марш-броска, стартовавшего от самой фабрики. Вымытое, гладко выбритое лицо поблескивало глянцем, по-девичьи зарделось, мялось морщинками. Мясистый нос причудливо посапывал, у кривившегося в улыбке рта застенчиво и игриво рождались излучины, зарозовевшие, измазанные жиром губы егозливо бегали, раздевали темные гнилушки зубов. Короткостриженая поседевшая голова держалась на поджарой шее крепко, надежно, чуть-чуть нервозно подрагивала, смешно топырились хрящеватые раковины ушей. Голос был заискивающе-твердый, обходительный, хрипливый, но таил за собой непоказную, хорошо прикрытую внешним спокойствием суровость, впитавшуюся за прожитые годы отчуждения прохладность и звериную недоверчивость. Потом уже продолжил: — Показал бы тебе, как надо правильно зверя на ловушку загонять. А вообще, по-хорошему счету, охота — это ведь что такое? А?.. Ну-ка, кто мне ответит?..
— Что… что… — рассеянно начал Курт, оторвавшись от тарелки. Свои длинные, черные, в редкой проседи, волосы заправил в хвост, долго и растерянно бегал дымчатыми глазами по столу, будто что-то искал, чесал щетинистый подбородок, щеки, шкрябал ногтями затылок, облизывал лопнувшую верхнюю губу. А затем провел ворсистым казанком безымянного пальца, увенчанного обручальным кольцом, по носу, покрутил растопыренной вилкой, как указкой, поглядел на свою жену, без спешки попивающую кофе, Дина и продолжил абстрактно: — Охота — это целое искусство, ремесло, так сказать. Что тут еще добавить? Вровень с собирательством — одно из древнейших человеческих занятий. Так же ведь, а?..
Тот таинственно посмеялся, тихонько похихикал, но ничего говорить не стал. Продолжил есть.
— Кураж, — со снисходительным взглядом на мужа ответила Джин, посмотрела тепло и нежно, словно на любимого ученика. В сапфировых глазах, укрытых пеленой бесконечной преданности, нежилось нечто большее, давно пересилившее земную супружескую любовь, не опознанное ей самой чувство, не истлевал огонь. По нестареющему, согретому кровью лицу блуждала незримая тень ушедшего детства, молодо румянились вновь наполненные жизнью щечки, краснели некогда старушечьи, одряхлевшие от недоедания губки. Причесанные каштановые волосы она уложила на правую сторону, спрятала один локон за маленьким ушком. — Я права, Дин? Ты же это имел в виду?
— В точку, Джин! — щелкнул пальцами Дин и — Курту: — Какая же мудрая у тебя жена, старина! Береги ее, слышишь?.. Как зеницу ока береги!
Курт засмущался, поцеловал супругу коротким взглядом. Та тоже затушевалась, помочила дольку шоколада в дымящейся кружке, отводя от себя излишнее внимание. От напитка исходил терпкий, сладковатый аромат, плыл безмятежно и бренно по кухне.
— А папка красный как рак сидит! — не вовремя подшутила Клер, болтая ножками под столом. Аккуратная челочка темненьких волос, обстриженная матерью, при этом мягко хлопала по маленькому лбу, нечасто залетала в левый, сверкающий алмазом, глазик. Кожа на личике приобрела прежний здоровый цвет, спрятала жуткие извилины жил и сосудов. И со смехом продолжала: — Ха-ха!.. Красный, красный!.. Ха-ха! Хи-хи!
— Ну, хватит, принцесса! — с добрым упреком попросил отец. — Кушай лучше, а то подавишься!
Но дочка продолжала заливисто хихикать, баловаться.
Смирившись, Курт молча доел завтрак, ожидающе посмотрел на напарника, стрельнул одним глазом в недавно вскипевший чайник. Джин перехватила намекающий взгляд, захлопотала, наливая обоим чай.
— Так вот, Курт! — не унимаясь, возобновил прошлую тему Дин, положил в опорожненную тарелку грязную вилку. — Давай-ка с тобой на днях вдоль пруда прогуляемся, а оттуда — мимо леса прошвырнемся, а?.. Может, кого отыщем… — посмотрел на свои заскорузлые, черствые, точно горбушка хлеба, ладони, подвигал обрубком мизинца. Девчушка, не до конца привыкшая к такому зрелищу, деликатно прикрыла глазки. — Руки уже чешутся просто, заскучал я по охоте!.. Словами не передать, как заскучал! Душа просит, понимаешь? Если со мной не пойдешь…
— Вам еще, между прочим, генератор чинить, охотники, — перебила Джин вдохновленную, алчущую речь, поставила перед ним и мужем душистые чашки со свежезаваренным чаем. И с вопросом, сварливо секанув обоих глазами: — Или забыли? А то нам без него как без рук вообще-то: ни постираться толком, ни помыться, ни обед приготовить.
Мужчины переглянулись, закивали.
— Это само собой, — ответил первым Дин, — вот только чай попьем — и сразу за работу! — и — к Курту: — Верно говорю?
— Да помним мы про него, милая. Что он, убежит, что ли, от нас, в самом деле? Там дел-то, наверно, на две минуты… — заверил тот, помешивая ложкой горячий напиток. Голову поднять все-таки забоялся, не смог — чувствовал негодующий взгляд супруги.
— Да какие же две минуты-то?.. Ты что говоришь такое? Ты его хоть видел? Из него же пол-утра дым черный валил, как из трубы паровоза! Весь дом провонял бензином и гарью! Как бы пожар не начался, а вы тут со своей охотой… дел, что ли, больше нет? — по существу возмущалась Джин, метая глазами молнии, но молвила не со злостью, а больше с неким накипевшим раздражением. Клер, улавливая портящееся настроение мамы, присмирела, уронила хитрые глазки-камешки в тарелку, яростно доедая кашу. Но мать скоро смягчилась, стихла: — Разве же я вас не пускаю никуда? Да ради бога — идите! Сделайте только дело — и хоть обстреляйтесь. Ну, сами ведь вечером страдать будете, злость срывать на всем подряд…
— Не переживай, дорогая, — починим. Не впервой же… — уверил Курт, прикладываясь к остывающей чашке. Чай пил осторожно, малыми глотками, прихлебывая, чтобы не обжечь губы. Но про себя думал так: «Вообще, если по существу — надо менять. Старый он совсем, поизносился весь, того и гляди закоротит. Сколько его уже клеил-чинил? Все соки из него последние выжал. На покой ему надо, старичку, сполна послужил свое».
— Да уж постарайтесь, — вздохнула Джин, собирая тарелки, — а мы вот с Клер хотим сегодня грядочками заняться, землю обработать, — и — к ней: — Правда, малышка?
— Да! — звонко откликнулась та, жуя пряник.
— Это святое! — одобрил Дин. — А мы вот в нашем поселении чего только не сажали — ничего не прорастало! У нас был один знаток, значит, в прошлом — хороший, толковый биолог. Даже какую-то там в свое время диссертацию писал про растения, что ль, защищался. Так вот, выделили мы ему небольшой участочек под засев, раньше на нем, правда, гараж стоял… но да не об этом речь. Господи, сколько ж он мучился-то! Вы бы только знали! И удобрениями всякими посыпал, и уколы какие-то делал, и даже почву всю перепахал, как крот, — все без толку! Вшивая осока-то — и та не вылезала, какие уж там огурчики с помидорчиками… — с нескрываемой гордостью прибавил: — А у вас вон — целый парник стоит! Смотрите, а то залезет к вам кто-нибудь — не услышите. Народ-то мутный ходит нынче, озверевший от голода, больно охочий до чужого добра, нужда потянет — и недозрелые овощи сгрызет, и листья не хуже гусеницы обглодает, поэтому, пока сухо, лучше накрывайте его от греха подальше — все не так в глаза бросаться будет. Тентом там каким-нибудь, а лучше — маскировочной сетью!
Протирая стол, Джин засияла грустной улыбкой:
— Росло бы в ней что-нибудь, Дин, чтобы залезать… — вздохнула, — у самих ведь та же картина. Ничего же толком не растет. А что и прозревает — горькое, в рот не возьмешь. Конечно, за зиму земля чуть отдыхает от дождей, но солнце… из-за такого неба оно скорее вредит, чем помогает. Овощам ведь нормальная среда нужна, чистый воздух, свет… нет только этого всего, и будет ли — вопрос спорный…
— Зато вот в округе всякая жуть расползлась и неплохо себя чувствует!.. Ты бы только видела… — участливо вставил Курт, не без отвращения вспоминая лианы, впервые увиденные им неподалеку от здания фабрики, — ей и солнце как таковое не особо-то и нужно, а вместо воды подходит кислота, — и дальше, держась за жаркий лоб: — Чего же теперь только нет! Как будто на чужой планете какой-то живем, честное слово! И главное — не боятся же ничего!
Но быстро пожалел, что затронул такую угловатую рубрику — дочка заинтересовалась, начала валить вопросами, пропитанная детским любопытством:
— Папуль, а ты их близко видел? А какие они? А возьмете меня в следующий раз с собой? Мне так хочется посмотреть… — а научившись правильно влиять на отца — устремила свой обезоруживающий взгляд, захлопала изгибистыми ресничками: — Ну, пожалуйста! Мне же так интересно! Пап, дядя Дин? Возьмете?.. Возьмете, а? Ладно?.. Хотя бы разочек!..
