Алексей Грушевский - Игра в Тарот
Женский лагерь встретил депутацию визгом. Никакого порядка там не было и в помине. Накрашенные сверх всякой меры коммунарки, болтающиеся нестройными толпами, вели себя крайне вызывающе. Показывали языки, призывно обнажались, трясли жирными грудями, сладостно чмокали, отклянчивали голые задницы, крутили бёдрами, поднимая юбки, лихорадочно смеялись и порочно приоткрывали раскрашенные рты, облизывая пухлые губы своими сладострастными языками перед смущёнными членами комиссии.
— Какой позор! Какой разврат! Какая вульгарность! А ещё все бывшие коммунистки, комсомолки, журналистки, деятели искусства, жёны ответственных товарищей. Ой, ой — сокрушённо вздыхал воспитатель Линь Мя Бяо и другие инспекторы.
Наконец делегация заняла места на пирамидальной трибуне. Рядом с трибуной стояла клетка, в которой бешено хохотала какая-то явно сумасшедшая толстая ведьма. Присмотревшись, Толик узнал в ней изрядно похудевшую Новодворкину. Рядом с клеткой стояла, в отчаяние от бессилия навести порядок, чуть ли плачущая госпожа Хамканада. «Ага, она здесь за главного бригадира. Однако, ловкая сучка. Нигде не пропадёт, и здесь пристроилась» — порадовался за соратницу Толик. За ней стояла нестройная стайка мерзко хихикающих, забывших о дисциплине и ответственности, бригадирш.
— Какой позор! Нет, тут порядок не навести — сокрушённо заключил самый старый член комиссии, оглядывая гогочущую толпу развратных баб.
— Нет, нам, таких, не надо — отозвался товарищ Ким Чен Юнь. — Пусть Русская Республика их себе берёт.
Сердце у Толика бешено заколотилось:
— Не надо Русскую Республику. Я сам наведу ту порядок, прямо сейчас — выпалил он.
Он подбежал к Хамканаде, повалил её на бревно для порки и стал стегать плёткой. Однако делал он это, наверное, не умело, или подсознательно жалел бывшую свою соратницу. Толпа радостно заулюлюкала.
— Давай Толик! Давай! Одежду сними, сними одежду! Давай её насилуй! Трахай! Ха-ха-ха!! А потом нас! Нас потом! Мы тоже хотим. Ха-ха-ха…
Но самое неожиданное было, то, что Муцуомовне «экзекуция» понравилась. Она застонала, по ней прошла сладострастная дрожь, послышались какие-то странные всхлипы, после чего, вдруг, она стала смеяться, чувственно охать, развратно отклянчивать зад, и подбадривать своего «истязателя».
— О класс! Давно такого кайфа не получала! Давай рыжий, давай, не стесняйся.
Рыжий Толик с ужасом понимал, что из его затеи ничего не выходит. Все его усилия напрасны! Что после его вмешательства дисциплина только упала. Резко упала! Но самое страшное, что стала мерзко и развратно хохотать последняя коммунарка, которая ещё оставалась верной дисциплине и порядку. Встреча с Русской Республикой зримо и неотвратимо замаячила перед ним.
Вдруг он почувствовал, что кто-то перехватил его руку.
— Учись, шкет, как пороть надо — к нему на выручку пришёл сам Пал Палыч.
Он подошёл к старшей бригадирше. Схватил её за грудки. Рывком поднял её с бревна и, через несколько секунд, Хамканада очутилась совершенно голой, стоящей перед ним на четвереньках. Рядом валялся ком сорванной с неё одежды, который Пал Палыч потоптал и спихнул в ближайшую лужу.
— Рыжий, топтать одежду в луже, живо! Чтобы ни одной сухой нитки не осталось — приказал он, и Толик мигом запрыгал на хамканадовской униформе.
После чего Пал Палыч, не спеша, обошел дрожащую, голую Муцуомовну, как бы примериваясь. Развратные визги и мерзкий хохот, несколько стихли. Толпа коммунарок, заинтересовавшихся происходящим, прихлынула к месту экзекуции, окружив его со всех сторон.
Пал Палыч лихо подбросил нагайку, молодецки перехватил её на лету… и началось. Плётка с такой скоростью молотила старшую бригадиршу, что казалось, что над ней крутится какой-то пропеллер. Слышался только свист плётки, и нечеловеческий визг обезумившей Муцумовны. Дрожащие коммунарки и потрясённые члены комиссии молча и с невероятным напряжением смотрели на представление.
Наконец экзекуция окончилась. В грязной, начинающей краснеть, луже лежал исхлестанный, еле дышащий, бесформенный кусок израненной плоти. Казалось что, старшая бригадирша превращена этой фантастической поркой в гору изломанных, шевелящихся самих по себе, разрозненных фрагментов. Пал Палыч сосредоточено пнул её несколько раз, пошуровал ногой, выкатил голову, повернул лицо вверх и спросил:
— Воды нет? Нужно водой её окатить.
В ответ ему было гробовое молчание. Все были так потрясены увиденным, так напуганы чудовищным мастерством «старшего по режиму», что лишь с ужасом смотрели на него, боясь к нему подойти, и стараясь инстинктивно отодвинуться подальше.
— Ну, если воды нет, придётся по-простому. Члены комиссии не возражают? — Пал Палыч как-то двусмысленно и нагло подмигнул трибуне.
Товарищи члены комиссии, все как один, лишь как-то судорожно сглотнули и как китайские болванчики синхронно затрясли своими головами.
— Нет возражений. Это хорошо — удовлетворённо отметил Пал Палыч и стал расстёгивать ширинку.
На Хамкамаду полилась его мощная шипящая струя.
— А ты что отлыниваешь, рыжий? Что мне за тебя всю работу делать? Давай помогай! Живо, тебе говорю! — гаркнул он на Толика, и рыжий, даже не думая перечить, мигом присоединился к Пал Палычу.
Под двумя мощными струями старшая бригадирша постепенно пришла в себя. Она с трудом поднялась на четвереньки, стонала, и, наверное, ещё не соображая, что происходит, тяжко мотала своей головой в густом облаке брызг от двух мощных потоков урины. Наконец в её глазах появилось осмысленное выражение.
— На, одевайся — Пал Палыч мастерским подбросил ей ударом ноги ком мокрых и грязных тряпок.
Пока дрожащая и всхлипывающая старшая бригадирша натягивала свою насквозь промокшую одежду, Пал Палыч приказал лагерю построиться. На этот раз команду притихшие коммунарки выполнили с молниеносной быстротой.
— А теперь всем раздеться и встать на четвереньки — гаркнул он.
— Что, неужели весь лагерь пороть будет? Сил же не хватит — подумал Толик, наблюдая как перед ним покорно и беспрекословно, лишь с невыразимо безысходным, протяжным и безнадёжным стоном, волной выстраиваются стройные ряды дрожащих спин, отклянченных задниц и качающихся дряблых отвислых титек.
Хамканада уже стояла одетая. Её бил озноб, глаза её горели, из перекошенного рта пузырилась пена, слышался какой-то дикий хрипящий присвист. От неё валил пар, казалось, что она вся горит изнутри.
— Ну вот, и созрела девочка. Давай ка за работу, сладкая — удовлетворённо заметил Пал Палыч и протянул ей плётку.
С диким рёвом Муцуомовна бросилась пороть бригадирш. Сердце у Толика предательски ёкнуло. «Ведь растерзает, растерзает, без смертоубийства не обойдется» — только и подумал он. В следующее мгновение раздался дикий, многоголосый визг. Толик даже зажмурился и заткнул уши руками, настолько этот звук был невыносимым и страшным.
Но каким-то чудом, все выжили после её истязаний. Через некоторое время, ревущие от боли и унижения, обезумившие бригадирши бросились стегать кандидаток в бригадирши. Ещё через некоторое время дошло и до простых коммунарок. Порядок и дисциплина стремительно и лавинообразно, под акомпанимент сумасшедшего многоголосого визга, утверждались в женском лагере.
Члены комиссии были потрясены. Возможно, даже напуганы. Они как-то робко, инстинктивно сжавшись и втянув головы в плечи, по очереди подходили к Пал Палычу, и отдавали дань восхищению его мастерству. Маска призрения и высокомерия на их лицах сменилась растерянностью и искренним уважением. Его, почему-то стали величать «господин великий мастер», а один из членов комиссии, самый молодой, даже, почтительно назвал его титулом «великий учитель». После чего члены делегация, периодически вздрагивая от особенно диких визгов, (наведение порядка продолжалось с всё возрастающей интенсивностью) гуськом отправились в красный уголок решать судьбу всех этих таких тяжёлых и непослушных воспитанников.
Глава 22. Show must go on
В красном уголке первым взял слово самый старый член комиссии.
— Вопрос, который нам предстоит решить очень сложный вопрос. Сейчас, когда наш народ вышел в авангард борьбы с международным империализмом важнейшее значение имеет идеологическое воспитание. Нынешняя борьба — это борьба идеологий. Пример Советского Союза — пример того, какую разрушительную работу может проделать вражеская идеология. Страна, из которой к нам пришёл свет коммунизма, полностью сгнила, разложилась и, в конце концов, распалась. И самое страшное, что враг соблазнил и развратил прежде всего высшие слои коммунистов. Враг показал, что он может превратить в мерзких предателей, казалось, самых верных и проверенных товарищей, лидеров партии. Если это действительно так, то есть ли у нашей партии тогда перспективы на победу? Как можно вести войну, если в любой момент враг может разложить и перетащить на свою сторону полководцев? Неужели деньги, возможность вести паразитический образ жизни, сладость разврата и разложения способны сломить всякого? Неужели враг действительно так силён? Или, что касается СССР, это были лишь ошибки в кадровой политике? Именно для ответа на этот вопрос и были созданы эти коммуны, в которые мы поместили бывших коммунистов и комсомольцев, предавших СССР. Мы надеялись всему миру показать, что правильное трудовое воспитание способно вернуть их в лоно партии, снова зажечь в их груди искру марксизма. Это был бы наш ответ тлетворному западу и его разврату.
