Александра Ковалевская - Война Моря и Суши (litres)
После этого доктор Хорхе, которого раздражала популярность Марии среди мужчин, решительно отказался от её услуг, пообещав подыскать другое место. Лукреция объяснила, что он совершенно прав и боится прежде всего за Марию.
На аргентинском побережье, ставшем зоной военных действий с Армией Моря, женщин не хватало. Молодых и красивых женщин – недоставало и подавно. В стране участились случаи кражи девушек, расцвело сексуальное рабство и рабство вообще. Для некоторых дельцов к традиционной продаже наркотиков прибавилась ещё одна статья нелегальных доходов – торговля людьми работоспособного возраста.
Правительство бездействовало. Вернее, использовало эту ситуацию в своих целях. Случаи пропажи людей считали делом рук подводников, умыкающих свои жертвы, чтобы обновить генофонд народа Моря. Эти слухи сеяли ужас среди местного населения, разжигали ярость и непримиримость, и призывные пункты успешно собирали желающих мстить «морским жабам» и «высоколобым монстрам» с оружием в руках. Из Бу-Айса и других портовых городов начался отток мирного населения, что тоже было на руку пришедшей к власти военной хунте: густонаселённая зона, подвергавшаяся наибольшей опасности, освобождалась от гражданских лиц их же собственными усилиями, в то время как внутренние области огромной страны, наоборот, пополнялись людьми.
Мария нашла себе работу сама, занявшись копирайтом. Большинство тем, предлагаемых заказчиками, ей претили настолько, что вызывали отторжение на физиологическом уровне. К тому же сайты были под завязку забиты нечистоплотной рекламой, которую она воспринимала с болезненной гадливостью. Но скоро она нащупала то, что было действительно интересно, отказалась от копирайта и стала выдавать одну за другой рецензии на выступления эстрадных артистов и певцов.
Её ироничные, а порой разгромные тексты вызывали неизменный интерес и интриговали. У её безупречного английского был лёгкий налёт консервативности, поэтому статьи ошибочно приписывали одному из маститых авторов старшего поколения, вернее, подозревали две фамилии, удивляясь и гадая: как кто-то из них умудряется писать такие энергичные тексты?
Редактору крупной газеты раньше других пришла в голову удачная идея пригласить того, кто скрывался под ником Фол, на должность внештатного корреспондента. И он не прогадал. Еженедельная колонка «На грани Фола» обсуждалась в других редакциях, в эстрадных и телекругах. Мария, вернее, её аватар Фол становился популярным. Все статьи действительно были на грани фола: не переходя на личности, не срываясь в чёрную критику, Фол резко проходился по больным местам эстрады американских континентов.
К статьям прислушивались. Интернет сотрясали споры о гендерной принадлежности, сексуальной ориентации автора и его настоящем имени. Устраивались провокации. Но Фол умело обходил все ловушки. Стали появляться подражатели. Впрочем, соперничать с Фолом было нелегко. И все соглашались, что появление компетентного и неравнодушного автора вывело критику из застоя.
Работа отнимала у Марии всё время: приходилось следить за эстрадной вознёй на континенте. Но через полгода она уже могла сказать, что зарабатывает достаточно, чтобы жить самостоятельно. Агилар стала подумывать о переезде.
И опять всем распорядилась Лукреция Фольк.
Докторша так непритворно огорчилась, что не будет нянчить новорождённую крошку, что Мария, решив: «От добра добра не ищут», осталась у Свенсена и его жены.
Свенсен обрадовался её решению ещё больше. Втайне он был счастлив, что умница Агилар делит с ним немалые расходы на содержание жилья в респектабельном пригороде южного Бу-Айса, плюс влетавшую в копеечку плату за собственную водяную скважину, которая в этой стране не роскошь, а необходимость.
Потом таинственный Фол исчез так же неожиданно, как и появился, и кое-кто из посредственных журналистов и эстрадников вздохнул с облегчением.
В жизни Марии произошли перемены.
Она родила прелестную маленькую Еву, заставив поволноваться и Лукрецию, и Свенсена, и Хорхе с его подружкой, и разносчика пиццы, и даже продавцов окрестных магазинчиков и забегаловок. В Аргентине принято делиться новостями там, где покупаешь сахар и зажигалку, не говоря уже о посиделках за чашкой кофе и традиционной тыковкой мате в маленьких закусочных. За «прекрасную сеньору Агилар» болели все.
Однажды Лукреция, войдя в комнату Марии, убаюкивавшей ребёнка, услышала то, что заставило её мозги работать с удвоенной энергией. У «русалки» оказался исключительный голос. Мария свободно брала четыре октавы. Она заставляла свой голос то мягко изливаться, то легко грассировать и наполнять комнату звучанием необыкновенно приятного тембра.
Лукреция, возгордившись так, как будто дивный голос открылся у неё самой, и не в силах скрывать этот факт, развила бурную деятельность.
Она принялась устраивать прослушивание Агилар и неплохо справилась с этой задачей. Продюсер, по её мнению, должен быть успешный и влиятельный; не из тех ничтожеств, которые раскручивают обойму проплаченных бездарных исполнителей. Такой затопчет новое дарование, боясь чужого успеха. Или снабдит нелестной характеристикой, после которой невозможно будет подойти к другим…
Вскоре нашёлся человек, представлявший интересы некоего агента Кассия Борджия. Услышав голос Марии, он немедленно перезвонил своему шефу и вечером следующего дня заключил контракт на первые десять домашних концертов в богатых усадьбах.
Марию и Лукрецию вполне устраивал предложенный формат: публика на таких вечерах состоит из родни и друзей хозяина дома и, помимо контрактных десяти выступлений, Мария могла рассчитывать на новые приглашения. Агент помог ей найти репетитора по вокалу. Подруга Хорхе свела Марию с модисткой, и на первом же концерте дебютантка, в умопомрачительном платье в пол из кремового гипюра, покорила всех своим голосом и внешностью.
Сетка гипюра подчёркивала формы женского тела: по груди певицы, через талию и ниже, на хорошо развитые бёдра, обтекая стройные ноги, до самых носков туфель, скользили зигзаги, распускавшиеся ажуром завитков. Атласная подкладка телесного цвета под прозрачным гипюром скрывала прекрасное и сильное сложение, дразня воображение ценителей женской красоты.
Репертуар восходящей звезды был своеобразный и немного непривычный уху местных меломанов, под аперитив готовых слушать всё, что поют. Но отзывались о музыкальных вечерах с Марией Хосе Агилар в самых восторженных тонах.
Она была рада успеху: плата за концерты вполне покрывала её насущные потребности.
Тихая слава и известность в кругах не самых богатых хозяев вечеринок Бу-Айса вполне устраивали молодую мать. Мария не мешала эстрадникам-олимпийцам, и те позволили ей быть. Талант сеньоры Агилар был очевиден всем, кто хоть раз побывал на её концертах, но она спокойно довольствовалась скромной нишей «домашней певчей птички», и мэтры большой сцены благополучно не замечали певицу. А Мария делила себя между маленькой Евой и песнями, посвящая музыке очень много времени и проявляя талант незаурядного аранжировщика.
После года музыкальных вечеринок её неожиданно пригласили петь для офицеров Армии Моря.
Над интерьером концертного зала поработал нездешний дизайнер, ностальгически украсивший сцену в стиле Зала Зрелищ подводников.
Вид этой сцены глубоко взволновал Марию, так, что перехватило в горле и потребовалось усилие, чтобы снять спазм и успокоиться перед выступлением.
Она вышла к зрителям и запела.
И с первых мгновений поняла, что лучшей публики у неё ещё не было.
Зал замер, а потом разразился громом аплодисментов.
И она снова пела.
На сцену сыпались пёстрые прямоугольники визиток. Мария не успевала их рассмотреть, видела лишь, как в прямоугольниках поворачивались лица владельцев или аватарки.
Ей стало весело, она рассмеялась и грациозно помахала залу рукой.
Тексты песен Агилар своей лёгкостью неуловимо напоминали пинап-картинки, бесхитростные и милые наборы слов. Но в последней строфе содержание песенки неизменно менялось, становилось двусмысленным и глубоким. Так же менялась интонация певицы, и зрители ревели от восторга, понимая, что всё, о чём им пели, – на самом деле лишь прелюдия, намёк к тому недосказанному, что так и осталось за текстом. Мелодии, которые предпочитала Агилар, мягкой мелодичностью и гармоничными ладами резко контрастировали с тем, что звучало вокруг. Она подбирала репертуар как будто в пику моде: на всех сценах господствовала более жёсткая, построенная на чётких пульсирующих ритмах, речитативах и бесконечных повторах одной и той же темы музыка.
И аплодисменты не стихали.
Проведя два года среди внешних, Мария научилась замечать инаковость людей Моря: едва заметная, она скрывалась в мелочах, в нюансах. Но главным было то, что подводники не имели ничего общего с образом, который культивировался в Надмирье. Из разговоров доктора Свенсена и Лукреции Фольк Мария знала причину такого отношения.
