Макс Сысоев - Странники
— Нет. Он раб лени.
— А может ли вообще быть такое, что человек сидит безвылазно в комнате и остаётся свободным? Есть ли свобода для того, кто сделал выбор? Да и есть ли она до выбора?
— Человек, — сказал я, — может остаться свободным, если, к примеру, изъездил весь мир и в итоге счёл комнату самым лучшем местом из всех, какие видел.
— Но он может и ошибаться, — заметил Учитель. — Неужели ты никогда не видел людей, которые кучу всего на своём веку повидали, прочитали сотни книг, побывали во всевозможных передрягах, но ухитрились при всём при том остаться глупцами?
— Встречались иногда.
— Такие люди, несмотря на жизненный опыт, могут и беспрекословно верить своим сомнительным авторитетам, или бояться чего-то, или лениться, или покупаться на чью-то ложь, — в общем, делать всё то, что отнимает у человека свободу. Многознание не есть мудрость, гласит сермяжная правда, а жизненный опыт это всего лишь многознание. Если человек хочет остаться в комнате, стало быть он несвободен. Он раб своего желания. Ведь назвал же ты несвободным того, кто потворствует лени?
— Я-то назвал. Но если так рассуждать, то получается, человек всегда несвободен. Страшно — несвободен. Лень — несвободен. Просто нравится сидеть — тоже несвободен.
— В каком-то смысле ты прав. Человека действительно всегда что-то ограничивает, для начала собственная жизнь. Абсолютная свобода это то же самое, что всемогущество, а оно для нас с тобой недостижимо. Однако некоторая степень свободы нам доступна, и она может расшириться или сузиться. Когда человеком овладевает какое-либо чувство, и он ему подчиняется, он становится несвободнее. Чувство — это нечто такое, что от нас не зависит. Неподготовленный человек не может усилием воли сделать так, чтобы ему понравилось или не понравилось сидеть в комнате. Ему просто или нравится или не нравится. Так что чувство это такое же внешнее обстоятельство, как замок на двери, только справиться с ним сложнее. Но всё-таки это возможно. Чтобы не быть рабом чувства, надо точно знать, следует ему потворствовать или нет. Человек, сидящий в комнате, свободен только в том случае, если он понял, что ему в комнате сидеть надо.
— Почему это он свободен? — вскинулся я. — Если ему что-то надо, значит он раб обстоятельств.
— Понятие «раб обстоятельств» бессмысленно, потому что если его принять, то нужно выкинуть из языка слово «свобода».
— Но ведь если что-то надо делать, значит что-то принуждает к действию.
— Принуждает. Но не что попало. Не путай «как надо» и «как скажут». Если человек делает так, как прикажет какой-нибудь недоумок-сержант, то он, несомненно, несвободен. А если он делает так, как говорит ему логика, то его степень свободы становится шире.
— Если человек делает, как скажет логика, — сказал я, — то логика делает из него такого же раба, как и чувства.
— Нет. Логика не делает из человека раба. Тем-то логика и отличается от чувств и от других обстоятельств, что не уменьшает степень свободы, а увеличивает её. Чем больше правильных выводов сделал человек, тем он свободнее, не так ли?
— Но, — заметил я, — но с этими правильными выводами, со своей свободой человек без чувств и без веры, с одной только логикой, может легко сотворить что-нибудь такое, что будет отнимать свободу у других.
— Я понимаю, о чём ты. Но заметь: человек, который встал на путь познания, даже если и имеет веру вначале, по мере познания всё равно теряет её. Веру всегда противопоставляли знаниям, поскольку одно почти всегда исключает другое. А насчёт чувств мы с тобой, кажется, договорились, что духовное развитие всецело зависит от интеллектуального, и чем больше человек знает, тем больше новых чувств для него становится доступно. Поэтому что с верой, что без веры, что с чувствами, что без них, — только одно может застраховать человека от того, чтобы не попасть в плен к иллюзиям прогресса, — это философия. Она объясняет, как человеку быть хорошим, как не причинять зло другим людям. И она-то, философия, построена исключительно на голой логике.
— Вы правы.
— Таким образом, — заключил Учитель, — мы пришли к известному утверждению, что свобода это познанная необходимость. Проанализировав логически все имеющиеся факты и сделав соответствующие выводы, человек начинает делать то, что надо делать в данной ситуации, чтобы увеличить свою степень свободы. Или, иначе говоря, чтобы ещё чуть-чуть приблизиться к всемогуществу. Осознав необходимость, ты не получишь свободы, но поймёшь,как стать свободнее.
***
— Теперь, — сказал Кузьма Николаевич, — нужно выяснить, что мешает человеку быть хорошим и вместо прогресса стремиться к иллюзиям. Любому биологу известно, что если ребёнку заклеить один глаз, а года через три расклеить, то глаз этот навсегда утратит способность видеть. Дело не в том, что он будет повреждён, — просто нейронные связи в формирующемся мозгу ребёнка разовьются таким образом, чтобы получать сигналы только от одного глаза. Такая же судьба ожидает любую мозговую функцию: если её не развить в детстве, во взрослом периоде она уже будет недоступна. Человека, который не научился до определённого возраста ходить, говорить, ориентироваться в пространстве, — его ожидает печальная участь. Дело тут, как видишь, не в душе, а в законах физиологии. Поскольку наше мышление — такая же физиологическая функция, как зрение, то и её непременно нужно развить до определённого периода. Не хочешь видеть человека дураком — воспитай его как следует, и он им не будет. Увы, увы... Давным-давно, когда дома на том берегу Сетуни ещё были беленькие и новенькие, я услышал от одной молодой дамы самую глупую в моей жизни фразу. «Ты слишком серьёзно относишься к воспитанию», — сказала она. Это была моя жена. К счастью, я развёлся с ней, не успев завести ребёнка. Ведь именно в детстве в человека закладываются те роковые ошибки, которые делают формирующийся разум беззащитным для иллюзий прогресса. Таких ошибок немного; я точно могу назвать пять самых главных, и, как правило, все эти пять ошибок образуют систему, которую впоследствии невозможно разрушить. Я опишу всё по порядку.
— Первое, что может отнять у человека свободу на всю жизнь, это неумение учиться. Ты когда-то находил удивительным, что каменный век длился два миллиона лет, а остальная история — пять тысяч. Причина лежит на поверхности: в каменном веке люди учились учиться, а на голом месте такой сложный процесс быстро не разовьётся. В каменном веке к нашим предкам приходило понимание, как делать выводы, как обмениваться опытом, помогать друг другу, рассчитывать, фантазировать. А когда они с грехом пополам научились этим вещам, дело пошло гораздо быстрее. Но в определённой мере каменный век ещё не кончился. Люди относятся к собственным детям наплевательски, уповают на то, что способность обучаться всем дана от природы. Это так, но ведь способность надо развивать, иначе получится как с тем заклеенным глазом. Ребёнок может подражать. Подражая, он обучается каким-то элементарным приёмам логики, фантазии. Но правильно делать сложные выводы, а на основе них — ещё более сложные, он без должного руководства может научиться лишь случайно. Это было «во-первых». Теперь «во-вторых». С умением учиться тесно связана Идея. Что мы решили назвать Идеей?
— Какое-то красивое определение мы придумали... Идея — это ответ на вопрос, как и зачем изменять мир к лучшему.
— Да. Поэтому мало научить человека учиться. Нужно объяснить ему, как и для чего ему учиться нужно. Когда я ходил в школу, нам обычно втолковывали что-нибудь вроде «будешь хорошо учиться — найдёшь приличную работу». Говоря так, учителя взывали не к Идее, а к мелочному желанию урвать себе кусок пожирнее. Да и не очень пригождались нам школьные знания на работе. Гораздо сильнее они требовались во время разгадывания кроссвордов. Так что человек без Идеи если и стремится к знаниям, то только к тем, которые полезны ему для сиюминутной выгоды. А обычно человек вообще к ним не стремится, а наоборот — убегает от них. Это следствие третьей ошибки, заложенной в нас в детстве: отвращения к знаниям. Нас заставляли учить вещи, которые непонятно как связаны с жизнью, требовали, чтоб мы читали книжки, которые нам скучны и которые мы не можем понять. «Всё материальное бренно, надо развивать духовное начало», — вдалбливали нам. А что такое «духовное начало», зачем его развивать и почему оно не бренно, нам и не пытались объяснить. В результате у нас в головах складывался глубоко противный человеческой природе образ наук и искусств, и мы всеми силами старались их избегать, дабы, упаси бог, не превратиться в яйцеголовых очкариков.
