Макс Сысоев - Странники
— Нет, — сказал я. — Не редкость. Хотя есть и такие, которые замыкаются в своём панцире и ничего от жизни не требуют — лишь бы их в покое оставили.
— Ну, готов поспорить, что, даже замкнувшись в панцире, эти люди наверняка радуются, когда что-то новое узнают или приобретают? — когда возможности их увеличиваются?
— Несомненно, — согласился я.
— Потом, — продолжил Учитель, — обрати внимание на повышающийся порог нашего восприятия. Нам нужно всё больше и больше. Когда человек начинает, скажем, зарабатывать приличные деньги, он поначалу радуется, но потом мир для него снова тускнеет, и денег опять начинает не хватать. Все удовольствия жизни мало-помалу приедаются. Это как наркотики: чтобы получать одно и то же удовольствие, дозу всё время нужно увеличивать, а уменьшать ни в коем случае нельзя. Человек, чьи возможности, материальные, физические или духовные вдруг уменьшились, становится невероятно несчастным. Словом, все люди стремятся к прогрессу. Цель же наша — стремиться к прогрессу не абы как, а осознанно.
— Хорошо, — сказал я, — допустим, добро это прогресс. Но «прогресс» — такое же не отбрасывающее тени слово, как и «добро». Что вы под ним подразумеваете? Какое-то усложнение?
— Нет, не просто усложнение. Можно усложнять собственные заблуждения, и это не будет прогрессом. Настоящий же прогресс — это движение к всемогуществу.
— Кажется, вы опять меня пытаетесь подловить. Столько людей гибло во все времена из-за того, что кто-то стремился к всемогуществу. Что-то это не очень похоже на добро.
— Ты прав, — сказал Учитель, — я опять спровоцировал тебя. Дело в том, что всемогущими обыкновенно называют тех людей, которые не властны ни над собственной ленью, ни над жадностью, ни над жестокостью. Нет, всемогущество это нечто иное. Это не власть над людьми и материальными средствами. Всемогущество — это власть над всем. Для начала, над собой... Но, я вижу, тебе не терпится узнать, как мои пространные измышления связаны с реальной жизнью. Я объясню это, как только мы определимся с тем, что считать абсолютным злом. Если предположить, что прогресс это добро, то что же будет злом?
— Если по-вашему, то деградация.
— Деградация это понятие верное, но слишком громкое. Знаешь ли ты хоть одного человека, который бы по собственной воле решил деградировать?
— Лет сто назад я знал их целую кучу. Теперь последний из них сидит рядом с вами.
— Хорошо. Ты знал людей, которые по собственной воле деградировали и считали, что это хорошо. Но знали ли они сами, что они деградируют?
— Знали, — сказал я. — И даже хвалились на каждом шагу.
— Ну, хвалились они, положим, потому что в моде была инфляция, и чем больше понятий для человека обесценилось, тем сильнее и свободнее он казался. «Посмотрите, какие мы циники, — говорили те люди, — для нас обесценилось всё, даже собственное развитие. Развиваются только яйцеголовые очкарики, которые целыми днями сидят за унылыми книжками, а мы, вот, веселимся и живём на полную катушку. Мы взрослые и независимые». Но это они работали на публику. На самом деле люди слишком любят себя, чтобы относиться к себе безразлично. Скажи, знали ли эти люди, что их образ жизни ведёт прочь от всемогущества? Считали ли они в душе, что деградируют? Или, всё-таки, деградируя, они думали, будто движутся к свободе и счастью, и что это-то и есть настоящий прогресс?
— Так они и считали. Только никогда не озвучивали это, даже мысленно.
— Мы озвучим это за них. Чем больше неосознанных человеческих желаний мы озвучим и проанализируем, тем большую власть над самими собой мы будем иметь. Но вернёмся к прогрессу. Стало быть, мы сошлись на том, что если люди и могут деградировать по собственной воле, то это только потому, что они путают прогресс и регресс? Значит, абсолютное зло это не сам регресс, не деградация, а куда более коварная штука — иллюзия прогресса. Любого адекватного человека будет пугать, если он вдруг начнёт тупеть, потеряет память, станет слепнуть, ослабнет физически. Осознанно человек не захочет деградировать никогда. Но может случиться так, что он купит автомобиль и совсем перестанет ходить пешком. Он будет думать, что постоянно ездить на автомобиле полезнее, чем гулять. Вот простейшая иллюстрация иллюзии прогресса. Другой пример: человек выкинул старый стул из дерева и купил новый из опилок. Ему кажется, что новое обязательно будет лучше старого. Иллюзия прогресса. Потребление — это иллюзия прогресса. Кажется, что от постоянного обновления мир улучшается, а на самом деле он превращается в помойку. Замена понятия «прогресс» «техническим прогрессом» — тоже иллюзия. Да и сам технический прогресс был во многом иллюзорен. Например, много ли выигрывает человек оттого, что холодильник в его квартире управляется не простеньким реле, а компьютером? Какая польза, если зеркало в ванной заменили монитором с видеокамерой? Никакой. Всё это иллюзии. Какие-то из них поддерживались ради получения выгоды. Какие-то возникали сами собой из-за людской полуобразованности. Но все они были абсолютным злом.
***
Подул ветер, и с нашего берега в Сетунь посыпались пожухлые листья. Накрапывал дождик.
— Добро и зло, — продолжал Учитель, — как мы знаем, существуют не где-нибудь, а в человеческих головах. Прогресс и регресс можно найти в различных уголках Вселенной, но только для нас первое является добром, а второе — злом; космосу же и то и другое безразлично. Разум свободного человека всегда открыт для прогресса. Однако существуют такие знания, которые, подобно компьютерным вирусам, закрывают мозг для входящей информации, а человека делают несвободным. Это иллюзии прогресса. Стремясь к ним, несвободный человек делает всё то, что люди испокон веков называли злом: убивает, лжёт, предаёт, ворует. Давай посмотрим, чем свободный человек отличается от несвободного. Представь две одинаковые комнаты, в которых сидят два одинаковых человека и не выходят оттуда. Одна комната заперта на замок, а другая открыта. В какой из них находится несвободный человек?
— Видимо, в запертой.
— А тот, кто в открытой комнате, тот свободен?
— Ну, если он может выйти, то, наверное, да.
— А почему тогда он не выходит?
— Не хочет, — предположил я.
— А представь, что этому человеку сказали, что если он выйдет из открытой комнаты, то его непременно убьют. Он свободен?
— Нет, не свободен. Но пригрозить смертью — это ведь то же самое, что запереть на замок.
— Вот именно, — сказал Кузьма Николаевич, — замки могут приобретать невероятное множество форм, и мы теперь пытаемся эти формы каким-то образом обобщить, чтобы разобраться, нет ли таких замков у нас внутри, не заперты ли мы в интеллектуальную тюрьму. Ты согласен, что если человек не выходит из открытой комнаты из-за боязни быть убитым, значит он несвободен. А если, допустим, ему сказали, что из комнаты не нужно выходить, потому что за дверью всё равно нет ничего интересного, и поэтому он не выходит, — свободен ли этот человек?
— А он проверил, правда ли за дверью неинтересно?
— Нет. Ему просто сказали «за дверью неинтересно» — и он поверил.
— Значит, несвободен.
— А если ему доказали, что за дверью неинтересно?
— Как ему могли это доказать, если он не видел, что за дверью?
— Мало ли как доказывают... Много есть способов.
— Значит, его обманули, и он так же несвободен, как тот, кто поверил на слово.
— А если человек вышел за дверь, шёл, шёл, шёл, не нашёл ничего интересного, устал и вернулся в комнату, где ему хорошо. Свободен ли он?
— Нет. Это значит, что тюрьма вместо стен окружена унылыми пейзажами.
— А если этому человеку просто лень выходить за дверь, он свободен?
— Нет. Он раб лени.
— А может ли вообще быть такое, что человек сидит безвылазно в комнате и остаётся свободным? Есть ли свобода для того, кто сделал выбор? Да и есть ли она до выбора?
— Человек, — сказал я, — может остаться свободным, если, к примеру, изъездил весь мир и в итоге счёл комнату самым лучшем местом из всех, какие видел.
— Но он может и ошибаться, — заметил Учитель. — Неужели ты никогда не видел людей, которые кучу всего на своём веку повидали, прочитали сотни книг, побывали во всевозможных передрягах, но ухитрились при всём при том остаться глупцами?
— Встречались иногда.
— Такие люди, несмотря на жизненный опыт, могут и беспрекословно верить своим сомнительным авторитетам, или бояться чего-то, или лениться, или покупаться на чью-то ложь, — в общем, делать всё то, что отнимает у человека свободу. Многознание не есть мудрость, гласит сермяжная правда, а жизненный опыт это всего лишь многознание. Если человек хочет остаться в комнате, стало быть он несвободен. Он раб своего желания. Ведь назвал же ты несвободным того, кто потворствует лени?
