Свен Карстен - Страна Лимония
Придурки.
Серёга зажмурился и попытался остановить время, но мобилы вздёрнули его очень больно за локти и поставили на ноги. В подвал вошел господин Серёгин. Первым делом он схватил Серёгу за волосы и рванул книзу. Мобилы убрали руки, и Серёга хлопнулся на колени. Господин Серёгин, поддернув одну брючину, сел на ящик-стол и заглянул Серёге в лицо. Было заметно, что левая бровь у господина полковника дрожала, не переставая.
– Н-ну, Паслёнов, – выдохнул господин Серёгин, скривив губы так, будто жевал сырую луковицу. – Я же вас предупреждал: уезжать вам надо было, уезжать к такой вашей матери!
Серёга вспомнил матерей и ему стало очень горько.
– А теперь допрыгались вы, Паслёнов, – зло сказал господин Серёгин и прижал пляшущую бровь пальцем. – Теперь вам черезвычайка светит, Паслёнов, по ускоренной процедуре.
– Это что? – рискнул спросить Серёга.
– Трибунал, паря! – засмеялся один из мобил, ткнув Серёгу дулом автомата в плечо.
– Т-так! – махнул рукой господин Серёгин. И заорал: – Выйти всем! На двадцать метров! Периметр сделать! Быстро! Политическое здесь!
Мобилы задвигались, устроили толкучку в дверях, протискиваясь боком в своих неудобных толстых жилетах. Вышли. Захрустели лопухами и чертополохом снаружи.
Серёга, не желая стоять перед Крысиным отцом на коленях, боком перебрался на матрац, присел на край. Господин Серёгин только зыркнул недовольно, но не препятствовал.
– Вы – политическая банда, – сказал господин Серёгин, поджимая губы. – Вы угрожаете демократическому правоустройству. Мы вас на фарш пустим. Ф-футуристы!
И господин Серёгин аккуратно сплюнул.
– Где Крыса? – глухо спросил Серёга.
– Кто?!
– Евгения, – вспомнил имя Серёга. – Где Евгения? Вы ее тоже… на фарш?..
Господин Серёгин сжал кулак и с ненавистью посмотрел Серёге в лицо. Но не ударил. Только стукнул себя по колену.
– Не ваше дело, Паслёнов, понятно?! – оглянулся он на дверь. – Она тут не проходит, не проходит, ясно вам?! Чтобы я не слышал…
– Она ведь тоже была… в банде.
– Н-нет! – господин полковник посунулся к Серёге. Бровь его снова заплясала. – Нет! И ни слова у меня, нигде!
– Где она?
– Зачем вам это?!
– Затем.
– В Тенистом, – как-то сразу сдался господин Серёгин. – В психиатричке. Она это… не отвечает за себя.
– Вы, что ли, отвечаете?!.
– Да! – громко сказал господин Серёгин. – Да! Я отвечаю! Она – несовершеннолетняя. Я ей отец, я отвечаю пока. Полежит там спокойно, поколят ей витаминов каких-нибудь, капельки… Там забором огорожено всё, не убежит больше.
– Не убежит!.. – сказал Серёга горько. – Отец он!.. Что же за отец такой, что от него бегают через заборы?!
– Она психованная! – закрутил головой Крысин отец. Глаза у него были больные. – Она истеричка, вся в мать! Хотела с крыши броситься, у меня на глазах, у всех, у подчиненных! Мне назло!
– С крыши?! – вскочил Серёга, сжимая кулаки. Полковник дёрнулся на ящике. Серёга потоптался и снова сел.
– Она шантажистка, – пробормотал господин Серёгин. – Уйди, орёт, сейчас кинусь! Кинется она! Смех один…
Но смешно им не было.
– Вся в мать, да?! – зло сказал Серёга. – Убил сначала мать, а потом и дочку?!
– Ты, Паслёнов! – полковник дернулся к Серёге, хватая его за рубаху. – Ты заткнись, понял?! Ты в это не лезь! Она тебе напела, да?! Она тебе напоёт! Ты в этом ни уха, ни рыла, понял?!
Серёга только щерил зубы ему в лицо.
– Ну, так спойте, спойте вы! Вы, отец – жизни капец!
Серёгин пихнул его в грудь.
– Да пошел ты!
– Вдоль забора колесом?!
– Пацан!
– Папаня! Ты всех убиваешь, да?!
– Я, – зашипел сквозь зубы господин Серёгин, тыча пальцем почти что Серёге в лицо, – я никого в жизни не убил. Никто мне не скажет ничего такого, никто! Я, может, порядочно всякого дерьма делал, и делаю, судьба моя такая, но я никого, слышишь ты, никого ни разу не убил! И её не убил! Это несчастный случай был, дорожно-транспортное происшествие! Происшествие на дороге, понял, случай! Я машину задом сдавал, меня вызвали на работу, срочно, а она выбежала сзади. Я её не видел, не видел я просто! Стекло запотело, понимаешь ты, стекло!
– Мозги запотели, – с ненавистью сказал Серёга. – От пьянки, мозги.
– Да! – крикнул господин Серёгин. – А ты знаешь, каково это работать, где я работаю?! День ненормированный – раз, на нервах постоянно – два! Начальство торопит: дай политического, дай! Бывает, и выпьешь! Я дома, я имею право! Мне талоны зачем выдают?! А тогда я был не пьяный, иначе бы я за руль не сел! Я выпил, но я был не пьяный!
– Не пьяный?! А дочь насиловать – не пьяный?! – крикнул Серёга.
– Заткнись! – Серёгин хлестнул его ладонью по щеке и глазам. Серёга только дёрнул головой. Господин Серёгин схватил его за плечо, громко зашептал, горячо дыша в лицо:
– Я своей дочери не насильник, ты, пусть она не говорит! – господин Серёгин сполз с ящика на пол, на колени. – Понимаешь, пусть не говорит! Не было ничего такого! Я с ней пятнадцать лет, пятнадцать! Она, сучка, по квартире, титьки наружу! А я ничего! Я же её купал в детстве! Ты пацан, ты не знаешь! Это легко, думаешь?! Папа, папа, а что это у тебя?! Она же блядюшка развратная, я у нее фотки видел, её фотки голые, её личные! Это как?! Но я ничего, назад положил. Даже не взял, хотя и имел право, как отец! Да, есть такое право, отцовское – воспитывать! Что б ты понимал! Я – её – выпороть – хотел – да! Только выпороть, ремнем! С целью воспитания! Только выпороть, больше ничего!
Господин Серёгин замычал сквозь зубы и из-под его дергающегося левого века выбежала слеза. Господин Серёгин прихлопнул ее ладонью, как комара. Серёгу он больше не видел, он снова был в комнате дочери, пьяный, красный, по полу были рассыпаны фотографии дочери в голом виде, Женька с задранным подолом и спущенными трусами лежала лицом в кровать, а он, её отец, придавливая дочь коленом, навис сверху – ремень в стороне, штаны расстёгнуты. Хочет то ли ударить, то ли погладить, хрен поймёшь. И понять это всё можно только неправильно, только совершенно неверно! Как Светлана и поняла, вбежав на крики, и устроив их еще больше.
И эта мразь старший полковник звонит, как по заказу! Самый момент! Вы, Серёгин, слушай приказ – жопу в руки и ко мне! Распишем пулю, а если нет – получишь пулю! Ха-ха! Юмор у него такой, нацбольский, сволочь старая!
И он должен ехать! С таким облегчением! Как из тюрьмы сбежать, с зоны, из-под следствия. Газанул с силой, а Светлана сзади, удар – и не крикнула даже! Сколько ее протащило, метров десять, но хватило, хватило! Ну, не объяснять же это всё пацану Паслёнову, в самом же деле!
Тяжело дыша, господин Серёгин достёт из нагрудного кармана таблетку в бумажке, разворачивает, едва не уронив, слизывает языком, как лошадь сахар с ладони. Заметив, что сидит на полу, перетаскивается на матрац. Паслёнов отодвинулся от него подальше. Давай, давай, Паслёнов, брезгуй!
– Правильно, что она убежала, – говорит Паслёнов. Прокурор малолетний хренов. Правильно, товарищ прокурор, правильно. Я бы и сам от себя убежал, было бы куда.
– Так это она против вас и борется, – говорит еще Паслёнов. – Не против Шойги, а против вас.
Против Шойги?! Смех на палке! Да ты, Паслёнов, сосунок слепой, что б ты понимал вообще! Против Шойги! Да чего против него бороться-то?! Товарищ Шойга третий год не встаёт с постели, паралич у него нижней половины тела, под себя ходит! Не знает только об этом никто, в новостях не сообщают же! Товарищ Шойга лежит в специализированной клинике, огромной клинике на одного единственного больного, и ему разрешают слушать радио пятнадцать минут в день, и то только легкую музыку, тувинские напевы. Товарищ Шойга давно не у дел, хотя и не подозревает этого, всё мнит себя диктатором и главным ликвидатором. Члены правительства собираются раз в неделю у его постели и проводят совещания под его председательством, да только совещания-то эти – обман и сплошная липа, Паслёнов, никто уже решений Шойги не выполняет. Театр это, для одного полудохлого зрителя, картонная дурилка, декорация. С бумагами он работает, всё законы сочиняет! Второй год один и тот же закон "Об оптимизации госуправления", пока конец допишет, уже начало забудет.
Оптимизация госуправления, Паслёнов! Ты вдумайся! Мы, когда с колен вставали, мы были сырьевой сверхдержавой, тьфу, блядство! Сырьевым придатком мы были, Паслёнов, у Европы с Китаем. Теперь мы дошли до логического конца, Паслёнов, теперь мы лежим, парализованные, и под себя ходим. Теперь мы уже даже не добываем сами, теперь мы – сырьевая проститутка, Паслёнов, мы торгуем лицензиями на добычу! Приходите, платите, и имейте нас во все скважины и дырки! Итальянцы добывают, Паслёнов, возрожденный ЮКОС! Прибыль в Италию идёт, нам же – юкось-выкуси! Италия теперь сырьевая сверхдержава!
Мы сами себя заоптимизируем в дупель, Паслёнов, нам никакой Китай для этого не нужен. Как товарищ Сталин перед войной. Сами себя задрочим, и нападать не надо. Талант у нас на это, Паслёнов. Под себя гадить. Тридцать лет лепим из конфетки дерьмо, из детей – ликвидаторов. Такая смена выросла, Паслёнов, такая смена! Пойти да повеситься.
