Валерия Вербинина - Поезд на Солнечный берег
– Не знаю, – сказал Филипп, теряясь.
– Вот и я тоже не знаю, – задумчиво продолжал Человек без лица. – И в конце концов, это был почти несчастный случай.
– Какой несчастный случай? – жадно спросил Сильвер, подходя к ним.
– Подвал какого-то агентства провалился сквозь землю, – вмешался Амадей. – Их нашли только в Антарктиде, и они были, разумеется, уже замерзшие. Комиссия, назначенная генералом, выясняет, почему Земля круглая.
Человек без лица, он же Призрак, невинно развел руками.
Кафе постепенно наполнялось посетителями; Филипп приветствовал Гаргулью, фальшивомонетчика и его друзей. Кота вызвала по сотовому его хозяйка, он курил сигареты, которые ему предложил Человек без лица, и, совсем ошалев от валерьянки, ожесточенно ругался в трубку. Последним появился Пончик. Филипп подошел к нему, потому что с Пончиком он мог говорить так, как не стал бы говорить с другими. Ляпсус был еще более уныл, чем всегда.
– Одни неприятности, – пожаловался он. – Я в отчаянии.
– Неудивительно, если ты носишь такой костюм, – сказал Филипп, чтобы хоть как-то ободрить его.
Пончик поглядел на свой костюм – весьма элегантное произведение из кожи змеистого леопарда.
– Я поступил на работу к Вуглускру, – сообщил он. – Думал, что у меня ничего не выйдет, но он принял меня на удивление хорошо. Славный у тебя тесть.
Вуглускр вовсе не был славным, но Пончик не знал, что на дне нерождения Филипп попросил банкира принять своего друга на работу. Щепетильный Пончик никогда не согласился бы, чтобы за него хлопотали, и поэтому Филипп скрывал свое участие в этом деле.
– И как все прошло?
– Он спросил, что я закончил. Я сказал, что учился в академии выживания и успеха. По честолюбию у меня было «хорошо», но по подлости и лицемерию я недотягивал до высшего балла. Знаешь, это довольно сложные науки. В общем, у него оказалось одно вакантное место, и он предложил мне сносные условия. Понимаешь, я по природе плакса, а ему только это и нужно.
– Для чего?
Пончик не ответил. Часы на его руке провякали: «Работа, работа, работа! Работай до седьмого пота! Работай, пока не родишь бегемота; работай, коль жить еще охота!» Он вскочил, опрокинув чашку шакалада для начинающих шакалов.
– Я пошел! – крикнул он.
– Я с тобой, – сказал Филипп. Он хотел поговорить с Пончиком, но это было чрезвычайно трудно, потому что его друг мог говорить только о себе. Впрочем, этим в конечном счете грешат все люди, и Филипп не держал на Пончика зла.
У Пончика не было своей машины. Друзья сели на обыкновенный пассажирский везделет, курсировавший внутри Города.
– Как тебе моя шуба? – спросил Пончик.
– Лаэрт ее съел, – объяснил Филипп. – Так что я ее даже не видел.
– Жизнь – гнусная штука, – сказал Пончик.
– Может быть, – осторожно сказал Филипп, которому на ум пришел его гороховый визитер.
– Как это «может быть»? – рассердился Пончик. – Ничего не может быть. Все уже проверено и известно заранее. Вчера, к примеру, я с горя чуть не утопился в унитазе.
– Отчего? – спросил Филипп, предчувствуя рассказ о новых горестях.
– Купил фрукты с совершенно неприличным названием, – сказал Пончик. – Настолько неприличным, что даже вспоминать не хочется.
– Идиот, – сказал Филипп.
– Верно, – с готовностью откликнулся Ляпсус. – Не следовало мне этого делать, потому что я не ем мандаринов.
– А при чем унитаз?
– Река была далеко, – объяснил Пончик.
В вагон вошли нищие с автоматами и стали собирать дань. Нищие были очень злы, потому что в обычные дни им подавали только дырки от бубликов, но Филипп, порывшись в кармане, не нашел у себя даже дырки. Пончик отвел от него беду, сказав:
– Я работаю у Вуглускра.
Нищие посмотрели на него с сочувствием и сунули ему в руку часы, сплошь утыканные розовыми брильянтами, сияющими нестерпимым светом. Пончик поблагодарил их скромным кивком головы.
– А ты говорил, что жизнь отвратительна, – поддразнил его Филипп.
– Конечно, – убежденно сказал Пончик, – они это сделали нарочно, потому что знают, что я не выношу розовый цвет.
Филипп поднялся. Было ясно, что и Пончик ему ничего не присоветует.
– Остановитесь у хрустального дворца, – велел он, – я выхожу.
Сон двадцатый
Везделет приземлился, Филипп сошел, а Пончик вместе с остальными пассажирами отправился дальше.
Чтобы попасть в хрустальный дворец, надо было свернуть, потом идти прямо, потом завернуть, потом увернуться, потом пройти переулком и развернуться. Тогда вы бы оказались напротив самых дверей, а иначе вы там не оказались бы. Как видно и явствует из вышеизложенного, вышесказанного и вышеперечисленного, везделетная компания не слишком считалась со своими клиентами. Впрочем, надо отдать ей должное: ни один из обитателей дворца, кроме Филиппа, не стал бы пользоваться ее услугами, пребывая в твердой памяти и мало-мальски здравом уме.
К тому же Филипп не спешил домой, где его ждал только Лаэрт и, быть может, гневное послание от Матильды. Юноша знал, что уже никогда не вернется к ней; это было бы предательством по отношению к Аде и их любви. Но он не мог забыть то, что связывало его с Матильдой когда-то, и переживал, понимая: когда девушке откроется правда, она не простит его. Любовь жестока, а Филипп не хотел быть жестоким.
Звезда маяка ярко сверкала над городом. «Почему все не могут быть счастливы? – подумал Филипп. – Разве для счастья одного всегда необходимо несчастье другого? Это нехорошо».
Он свернул и пошел прямо, глядя на дорогу перед собой. Сегодня он увидит Аду, они условились о встрече еще вчера. Надо будет позвонить ей. Правда, она так и не сказала ему своего номера, но ведь тот наверняка есть в компьютерном справочнике. Конечно, он может легко найти ее; но не обидится ли она на его навязчивость? Филипп так мало знал о ее жизни; он не имел права вторгаться в нее без ее разрешения. «Ада, любовь моя…»
Над головой его пролетела роскошная машина, и Филиппу показалось, что он узнал за рулем Человека без лица. Ускорив шаг, молодой человек вышел из переулка, развернулся и через минуту звонил в свою дверь. Лаэрт бросился ему на шею: он был лыс, свеж и здоров, как всегда. Вся его напыщенная речь состояла из дифирамбов профессору Пробиркину.
– Мне звонили?
– Матильда, шесть раз. – Лаэрт невинно воззрился на хозяина.
– Ты больше не лаешь? – спросил его Филипп.
– Нет, хозяин, клянусь: человеческий облик, совершенно человеческий!
Самомнение Лаэрта не знало границ.
– Обед заказан? – осведомился Филипп.
Лаэрт хотел было ответить, но тут в квартире раздался мягкий звон, возвещавший о приходе посетителя.
– К вам Ровена, – сообщил домашний компьютер. – Впустить?
– Да, – разрешил Филипп.
Дверь мягко ушла в стену. Ровена, в люрексгипюровом кимоно, с веером, висящим на поясе, царственно проплыла в прихожую. При виде ее Лаэрт посерел и отпрянул.
– А-а-а! – завизжал он не своим голосом. – Чеснок!
– Чеснок! – повторил Филипп в ужасе.
Опрокидывая мебель, круша все на своем пути, Лаэрт кое-как выдрался в форточку, на которую Филипп своевременно наклеил надпись «Запасной выход», и исчез. Ровена подошла к юноше, приняла позу и с треском раскрыла веер.
– Как поживаете, дорогой Филипп? – томно проворковала она, строя ему глазки.
– О… поживаю, – в смущении отвечал Филипп, отступая.
Ровена погляделась в зеркало, отразившее все ее совершенство, и даже с избытком. Филипп улыбнулся гостье и отступил еще на шаг.
– Ваш оборотень плохо воспитан, – изрекла Ровена тоном обвинителя.
– Это вампир, – поправил Филипп. – Вампиры не любят чеснока. Я, кстати говоря, тоже.
– Это новые чесночные духи, – заявила Ровена, – верх совершенства. Синьор Вуглускр лично презентовал мне флакончик.
– Раньше духи делали из цветов, – не удержался Филипп, – и пахли они совсем иначе.
– Цветы – наши враги, – отрезала Ровена. – Люди никогда не имели с ними ничего общего.
– Зачем вы пришли? – спросил Филипп напрямик.
Ровена нежно посмотрела на него. Ее глаза затуманились.
– Проведать вас, – прошептала она. – И кроме того…
Ровена не заметила, что, когда она отошла от зеркала, оно продолжало отражать ее, искажая пропорции и формы. Вместо красавицы получилось дебелое чудовище с крошечной головкой. Филипп фыркнул, но, увидев разгневанный вид Ровены, поспешил сделать самое внимательное лицо.
– И кроме того, – закончила Ровена, водя веером возле безделушек друга с Урана, – пригласить вас… кое-куда. Вы обижаете Матильду, вы совсем забыли о ней.
– Я… не забыл, – сказал Филипп изменившимся голосом. Он действительно не переставал думать о ней – о ней и Аде.
Ровена вскинула на него глаза, подведенные густой красной чертой.
«Он ее любит, – с неожиданной злостью подумала она. – Что ж, он еще пожалеет об этом».
