Валерия Вербинина - Поезд на Солнечный берег
Человек разумный на его месте, конечно, прежде всего бы задумался, долго ли продлится это «всегда». Видите ли, «всегда» – ужасно непрочное слово. Оно обманчиво. Обещая вечность, оно спотыкается о простейшие житейские проблемы. «Всегда» приедается, и стрелки часов смывают его, стирают и смалывают в порошок, в пыль, которая просачивается сквозь пальцы, сквозь память, не оставляя следа. В одном любимом лице кроется тысяча лиц, – можно любить одно лицо, но не тысячу. Тысячи лиц соединились в одно лицо для тебя, и ты уже отвергаешь его…
Но Филипп не был разумен. Волшебное слово, роковое слово сорвалось с его губ, и время покорилось – по крайней мере, внешне.
«И мы будем счастливы…»
Стена ванной сотрясалась мерными толчками. Это в морозильнике икал Лаэрт, все еще не пришедший в себя от столкновения с шубой Пончика. С Пончиком Филипп должен был увидеться вечером в кафе; кроме того, туда обещал заглянуть Человек без лица. У Филиппа не хватило духу обвинять в бессердечии человека, который спас ему жизнь, и все-таки ему не понравилось то, как Человек без лица избавился от своего поклонника.
– Штучная работа! – удовлетворенно заметил Призрак. – Держу пари, никто и не догадался, что произошло. Просто напалмовый цианид был не в сигарете, а в зажигалке.
Филипп спешил на свидание и очень настойчиво попросил своего нового друга ничего не предпринимать насчет Сутягина, на что Человек без лица благодушно заметил, что сейчас он завален работой, но, конечно, как только освободится, разберется с делами Фаэтона.
– Я не хочу, чтобы кто-то пострадал, – заметил на это Филипп.
– А никто и не будет страдать, – прогнусавил Призрак, сплевывая сквозь зубы. – Почти. Что-что, а уж за это я могу поручиться.
– Зачем вам это надо? – спросил Филипп напрямик.
Человек без лица остановился и поглядел на него своими загадочными черными глазами без блеска.
– Ты неблагодарен, – изрек он. – Но у меня доброе сердце, и я тебя прощаю.
– Дело в том, – пояснил Филипп, – что я знаю этого человека. Я должен сам с ним поговорить.
Впрочем, у юноши не было никакой уверенности, что Сутягин захочет с ним говорить. По рассеянности он проглотил кайфорин вместо кошмарина и босиком отправился к себе в спальню. Это была уютная комната с закругленными углами, где не было ни одной прямой линии. Пол был в черно-белую овальную клетку, а калейдоскопический потолок состоял из 1999 фрагментов, образовывавших никогда не повторяющиеся картины. Филипп лег в кровать, пожелавшую ему сладких снов и справившуюся, не слишком ли жестка подушка, ровно ли уложена простыня и не тяжелое ли одеяло. Филипп ответил, что все в порядке, и стал смотреть в потолок, где очень медленно извивались языки огня. Глаза его сами собой закрылись, и он уснул.
Вечером он встал и, как всегда, выпустил Лаэрта. Вампир явно чувствовал себя неважно.
– Как вы, хозяин? – еле ворочая языком, спросил он.
– Отвратительно, – признался Филипп, – всю ночь снился один оголтелый секс. Наверное, я проглотил не ту таблетку, и мне достались мечты импотента.
– А мне снилось, что я вою на луну, – расстроился Лаэрт. – Наверное, это шуба виновата.
– А может, это и не шуба никакая.
– А что?
– Я вот подумал, – с расстановкой сказал Филипп, – может, это был оборотень?
Лаэрт завыл от отчаяния.
– Ничего страшного, – сказал Филипп. – Кстати, что у тебя с головой?
Лаэрт взялся двумя лапами за хвост, потом за ногу и, наконец, чертыхнувшись, ощупал голову. На ней местами пробивалась щетина. Лаэрт позеленел. Он подлетел к зеркалу: и точно, это была собачья шерсть. Тут с Лаэртом что-то произошло: он упал в обморок и очнулся только тогда, когда Филипп щедро побрызгал на него святой водой.
– Все в порядке, – прошептал обессилевший вампир, – мне только надо… надо немного передохнуть. О-о!
Филипп удалился в гостиную и стал названивать Гаргулье, чтобы спросить у него, что, собственно, делать в столь экстремальной ситуации.
Гаргулья велел ему ждать и стал искать Пробиркина. Пробиркин посоветовал новомодный экстракт стригущего лишая от волос, а от всего остального – минералку столетней выдержки. Филипп заказал на дом то и другое, после чего отправился утешать Лаэрта.
– Я больше никогда… – плакал тот.
– Ну, не стоит, – твердил Филипп, поглаживая его по плечу.
Видеофон прозвенел: «Вас вызывает Матильда Вуглускр». Филипп молча поглядел на Лаэрта, Лаэрт молча поглядел на Филиппа.
– Я в таком виде, – хрипло пролаял Лаэрт, как бы извиняясь.
– Матильда Вуглускр, – повторил назойливый голосок видеофона.
Филипп не двигался. На душе у него было тяжело, гадко, скверно.
– Никого нет, – сообщил видеофон и отключился.
– Я понял, – сказал Лаэрт. – Вы ее больше не любите. Это правда?
Вместо ответа Филипп надел куртку-хамелеон. Лаэрт тяжело вздохнул. Фаэтон отправился к двери, но на пороге замешкался и вернулся в гостиную. Зеркало было пусто и темно.
– Я больше не люблю Матильду, – сказа Филипп негромко. – Так говорит Лаэрт.
Зеркало вздохнуло.
– Почему? – печально спросило оно. – Ведь все было так хорошо.
– А будет еще лучше, – заверил Филипп. – Потому что я люблю Аду.
– А Матильда? Как же она?
– Мне все равно, – отрезал Филипп, – и потом, она достаточно богата, чтобы найти себе кого-нибудь другого.
Юноша хотел показать выдержку, но то, что он сказал, было слишком жестоко, и он сам понял это.
– Ты погибнешь, – глухо произнесло зеркало.
– Я взлечу, – возразил Филипп. – На крыльях судьбы.
– И упадешь. Тебе будет больно, Филипп.
– Я презираю тебя, – сказал юноша, уходя.
Сон девятнадцатый
В лифте, инкрустированном розовым перламутром, Филипп поднимался на крышу. Мысль о Матильде не давала ему покоя, но он твердо решил отогнать ее от себя. Он встряхнул головой, отчего непокорные волосы упали на лоб, дерзко посмотрел на себя в зеркальную стену лифта и громко запел последний хит сезона, «Какофонический гипертонический марш». Уже на выходе он столкнулся с каким-то джентльменом смутно знакомого вида и не сразу признал в нем кота Амадея. На коте был черный фрак, накрахмаленная манишка, белые туфли и белые же перчатки.
– Добрый вечер, – сказал Амадей.
– Добрый, – согласился Филипп. – Что это вы тут делаете?
– Жду эту собаку, мою хозяйку, чтобы вывести ее погулять, – ответил кот, одергивая перчатки на лапах.
– Надо же! – удивился Филипп. – А я думал, что все как раз наоборот.
– Мы, коты, никогда не мешаем голокожим бесхвостым двуногим думать, что им вздумается, – пояснил кот. – Мы знаем, что мы правы, и вполне довольствуемся этим.
Филипп предложил сходить в кафе чего-нибудь выпить.
– С удовольствием, – ответил Амадей. – Честно говоря, я уже заждался. Пластический хирург только что принес ей на выбор дюжину новых лиц, и, прежде чем она решит, какое из них надеть, пройдет целая вечность.
– Вы могли бы подождать дома, – заметил Филипп, – вместо того чтобы сидеть здесь.
– Я уже объяснил вам, – сказал кот с металлическими нотками в голосе, – что не люблю врачей. – Перчатка с треском порвалась, потому что он не к месту выпустил когти. – О, тысяча собак! Кстати, я должен вас угостить, хотя бы в виде компенсации за то стекло, помните?
– Тогда поехали, – бодро сказал Филипп.
Они сели в истребитель. Кот пристегнулся, и юноша велел везти их к «Разбитому корыту». Кот мурлыкал и потирал лапы от удовольствия. Полузакрыв глаза, он мечтательно перечислил:
– Так, сначала коктейль «Кошачье счастье» с валерьянкой, потом, гм, нет, сначала «Серенада в три часа», потом…
– А я думал, вы домашний кот, – не удержался Филипп.
Кот подскочил от обиды; один ремень лопнул, компьютер пронзительно заверещал. Шерсть на Амадее стала дыбом, глаза сверкали.
– Домашний кот! – завизжал он. – Домашний! Нет, сударь мой, – перешел он на более высокий слог, – это недопустимо! Это самое оскорбительное ругательство, какое только можно придумать для мужчины в расцвете лет и творческих сил. Домашний кот – это то самое, когда оно без! Именно оно, потому что, скажите на милость, какого оно пола, когда оно без? Вот, например, взять хотя бы…
Филипп заверил кота, что совсем не собирался обижать его.
– Принимаю ваши извинения, – пробурчал кот, разглаживая шерсть на фраке. – Вы, двуногие, иногда бываете удивительно нечутки.
– Да, – рассеянно откликнулся Филипп, думая о своем.
Истребитель мягко приземлился, и компьютер доложил, что они прибыли на место назначения. Первые, кого увидел Филипп, выходя из машины, были псарь, псарица и псаревна, прогуливавшие здоровенного дога, причем хозяева как две капли воды походили на свою собаку. Дог не нашел ничего лучшего, как с рычанием броситься на кота. Кот, однако, показал превосходную реакцию: встав в боевую стойку, он точным ударом отправил псину в глубокий нокаут. Дог валялся на земле бездыханный, а вокруг него причитало святое семейство. Псарь, не рассчитав сил, ринулся на кота и вскоре лежал рядом с любимой собакой.
