Евгений Лукин - Грехи наши тяжкие (сборник)
Бывает и так, что содержание питомца влетает в куда более крупную сумму, нежели стоимость самой путёвки. С ресничником у меня никаких хлопот – неприхотлив, ест со стола хозяина, а вот Витёк с планеты Земля вынужден был тащить с собой целый ящик продолговатых жестянок с лакомством для своей зверушки. К счастью, она почти всегда пребывает в спячке (видимо, климат не тот), и в случае опасности владельцу приходится грубо её расталкивать – сам видел. Очень странное существо! Плохо, что его надо постоянно держать на руках, однако гуманоиды любят трудности – так уж они устроены. Недавно я спросил Витька, есть ли у его питомца имя. Оказалось, есть, но такое длинное, что повторить удалось лишь с третьего раза:
Автомат Калашникова Модернизированный.
26.08.2014
Понерополь
Попытка утопии
Законность есть народное стесненье,
Гнуснейшее меж всеми преступленье.
А.К. Толстой1. Арина
«За пропаганду правды и добра – ответишь!»
На проседающих ногах Влас Чубарин подобрался поближе к синей эмалированной табличке, укреплённой на одиноко торчащем из асфальта полосатом штыре, и, не веря, перечёл грозное предупреждение. Нет, на чью-либо дурацкую шутку это совсем не походило. Явно заводская работа, в единственном экземпляре такое не изготавливают. Влас взглянул на основание штыря. Увиденное его не обрадовало: складывалось впечатление, что железку с табличкой установили ещё до того, как положили асфальт. Вновь возвёл очумелые глаза к тёмно-синему эмалированному прямоугольнику. Под основной надписью белела другая – помельче:
«Отсутствие закона не освобождает от ответственности».
Резко обернулся, высматривая автобус, из которого его, бесцеремонно растолкав, высадили несколько минут назад, но того уже не было. Успел отъехать.
События вчерашнего вечера обнажались в памяти нехотя, как бы стыдясь самих себя. Родители увеялись на недельку в Пловдив, и одуревший от восхитительного чувства свободы Влас не нашел ничего лучшего, как учинить на опустевшей территории дружескую попойку. Впрочем, начиналось всё довольно прилично, даже интеллигентно. Спорили, правда, яростно, но только о высоком.
– Да любое государство – от дьявола! – упорствовал Влас.
– Обоснуй! – запальчиво требовал Павлик.
– Мамой клянусь! – подсказывал смешливый Сашок.
Приведённая Павликом девица скучала и налегала на коньяк.
– Да иди ты! – Отмахнувшись от зубоскала, Влас повернулся к Павлику. – Доказать? Запросто! Третье искушение дьяволово! А? Когда дьявол Христу предлагал все царства и славу их… Поклонись, говорит, мне – и всё твоё будет!
– Ну?
– Что ну? Если предлагал, значит, чьи они, царства?
– Да, может, он чужое предлагал! Нашёл кому верить!
– Чужое – в смысле Божье?
– Ну да…
– А почему тогда Христос его не уличил? Сказал бы: «Что ж ты, козёл, чужое мне впариваешь? Это Отцу Моему принадлежит, а не тебе!»
– Н-ну… – Павлик замялся.
– Так он Ему какие царства впаривал? – пришел на выручку Сашок. – Языческие!
– О! – воспрял Павлик. – Точно… Других тогда и не было!
Злорадно осклабившись, Влас вкусил коньяку и снял наручные часы (мешали жестикулировать).
– Так… Языческие… А чем языческое государство отличается от христианского? – И не давая оппоненту вставить хотя бы слово: – Наверное, тем же, чем язычник от христианина? Так?
Павлик призадумался. Нутром он чуял грядущий подвох, но в чём этот подвох заключается, пока ещё не уловил.
– М-м… Ну, допустим!
– Значит, христианским называется такое государство, которое живёт по Христу… Согласен? Та-ак… «Не убий!» А у каждой державы – армия! «Не укради!» А у каждой державы – наложка…
– Ну, налоги – это скорее вымогательство, чем кража, – недовольно заметил Павлик.
– Хорошо, пускай вымогательство… Дальше! «Не лжесвидетельствуй!» А политика? А пиар? А дипломатия? Врут и не краснеют!.. Что там ещё осталось? «Возлюби ближнего, как самого себя»? Ну покажи мне одну такую страну, чтобы возлюбила… Да хотя бы союзников своих! Но так же, как себя! А? Во-от… Стало быть, нет на свете христианских государств. Нет и не было! Называются христианскими, а по жизни – языческие… То есть от дьявола!
– А «не прелюбодействуй»? – с нездоровым интересом осведомился Сашок.
Девица очнулась, зрачки её разом навелись на резкость, затем расширились. Видимо, пыталась представить прелюбодеяние в межгосударственном масштабе.
– Да! Не прелюбодействуй и чти отца с матерью! Вот эти две заповеди, согласен, ни одна страна никогда не нарушит. Потому что не сумеет при всём желании. Отца-матери нет, гениталий – тоже…
– А Президент?
– В смысле – отец народа?
– Нет, во втором смысле…
И как могла столь глубокая, отчасти даже богословская полемика перейти после третьей бутылки в безобразную, бессмысленную драку?
Очнулся Влас под креслом. Подбородок саднило. Пышущий лоб овевало прохладой из полувывернутого из стены окна. Пол был покрыт скрипучим стеклянным крошевом, в которое обратились фужеры, тарелки, щегольские очки Павлика и наручные часы самого Власа. Голый стол пребывал в стоячем положении, но чувствовалось, что на ноги его подняли относительно недавно. По тёмной полированной столешнице пролегала неизгладимая ослепительная царапина.
И никого. Надо полагать, опомнились, ужаснулись содеянному – и бежали.
Но что такое был их ужас по сравнению с ужасом самого Власа, не в пример безбатюшным государствам панически чтившего отца и мать! Представив на секунду возвращение родителей из Пловдива, грешный отпрыск опять впал в беспамятство и выпал из него уже в тёмном гулком переулке, ведущем прямиком к сусловскому автовокзалу.
Дальнейшее восстановить не удалось.
Наверное, купил билет до Баклужино.
* * *Влас Чубарин замычал и, открыв глаза, вновь увидел всё ту же устрашающую табличку. Не могло быть в Баклужино таких табличек! Такие таблички могли быть только в… Страшное слово вертелось в мозгу, но Влас не решался произнести его даже про себя.
Нетвёрдым шагом он вышел из-под огромного навеса, обрешёченного с изнанки чудовищными металлическими балками на столь же чудовищных болтах, и запрокинул страдальчески сморщенное лицо. По краю козырька выстроились богатырские объёмные буквы. То самое слово, которое он не осмеливался выговорить.
ПОНЕРОПОЛЬ.
Обмяк – и торопливо заковылял в сторону кассы.
– Сусловскими принимаете? – сиплым преступным голосом осведомился он.
– Да хоть тугриками, – последовал равнодушный ответ.
– А когда следующий на Баклужино?
Юная кассирша вскинула голову и уставилась на Власа.
– Привет! – сказала она. – Ты откуда такой?
Тот внутренне напрягся, с мукой припоминая, не было ли в последнее время какого-нибудь международного конфликта. Наверное, не было, раз автобусы ходят…
– Да вот… из Суслова…
– Второгодник… – с нежностью вымолвила она. – Ты географию в школе учил вообще? Отсюда в Баклужино – только через Лыцк, а они границу ещё год назад закрыли. Это тебе обратно надо. – Постучала по клавишам, бросила взгляд на монитор. – Есть места на шестичасовой. Берёшь?
Влас поспешно сунул руку в карман – и обомлел, не обнаружив там бумажника.
– Я подумаю… – ещё более сипло выдавил он и, отойдя на пяток шагов, проверил всё, что можно было проверить. Нету.
Украден. Ясное дело, украден. В Понерополе – да чтоб не украли? Поскуливая чуть ли не вслух – от отчаяния и от головной боли, – Влас шаткой поступью пустился в обратный путь, к полосатому штырю с синей эмалированной табличкой. Обогнул бетонную опору – и не поверил глазам: бумажник преспокойно лежал на асфальте, никем пока не присвоенный. Правда, в нескольких метрах от него стояли двое местных и с презрительным видом поглядывали на оброненную вещь.
Ускорив шаг, насколько это было в его силах, Влас достиг едва не утраченной собственности, но нагнулся над нею слишком резко – в голову вступило, перед глазами заклубилась мгла, так что пальцы бедолага смыкал уже на ощупь. Превозмогая дурноту, медленно выпрямился. Мгла потихоньку рассеялась, снова явив злорадные физии обоих аборигенов. Один – сухощавый, пожилой, в мятых летних брюках и рубашке навыпуск. Правая кисть у него отсутствовала – ручонка завершалась лаконичным глянцевым скруглением. Второй – помоложе, покрепче: покатый лоб, плавно переходящий в затылок, ухватистые лапы (полный комплект), тенниска набита мускулами, как мешок картошкой. Возможно, отец и сын.
Оба, не скрывая ехидства, смотрели на Власа и, казалось, что-то предвкушали.
– Это моё… – пояснил он на всякий случай.
– Твоё-твоё… – ласково покивал пожилой.
Тот, что помоложе, гнусно ухмыльнулся.
Заподозрив неладное, Влас открыл бумажник. Деньги были на месте. Пересчитывать не стал. Испытывая сильнейшую неловкость, отправил бумажник в карман, опять взглянул на странную парочку и заметил, что лица обоих помаленьку утрачивают выражение превосходства, мало того – проступает на них беспокойство, даже растерянность. Заморгали, заозирались…
