Салман Рушди - Гримус
Догадываясь об общей сути размышлений, занимающих его спутника, Виргилий Джонс хмурился. Взлетающего Орла одолевают сомнения — на то есть понятная причина. Он раздумывает о своей судьбе, ни над единой буквой которой он не властен. Рано или поздно Взлетающий Орел должен был прийти к такому выводу, это было неизбежно, как восход солнца в обычном мире. Все, что случится потом, во многом зависело от исхода предстоящей ему битвы. Виргилий почувствовал, как по его спине пробежал холодок недоброго предчувствия.
Где-то на склоне горы Каф горфа разбудил сигнал мозговой сторожевой системы, и он немедленно принялся с интересом входить в курс последних событий. Так-то лучше, сказал он себе. Вот это другое дело. Будь у горфа руки, он довольно потер бы их.
Преодолевая последние метры тоннеля, Взлетающий Орел и Виргилий Джонс — Дон Кихот и Санчо — катили на своих железных скакунах к свету.
Глава 25
Все краски мира сошли с ума. Небо было красным, трава розовато-лиловой, а вода ядовито-зеленой. Взлетающий Орел мигнул, но цвета не изменились. Тогда он принялся пристально смотреть на неземной пейзаж вокруг, и постепенно все вернулось на круги своя, сделалось привычным и нормальным.
Они стояли на берегу реки. Позади, на склоне поросшего густым кустарником холма, зияло жерло тоннеля. На другом берегу реки, которая вскоре впадала в сверкающее голубизной озеро, высился другой холм. Холмы окружали их со всех сторон, молчаливые тюремщики и судьи. Посреди озера, на островке, возвышалось каменное сооружение — башня, тонкая, высокая и круглая. Из башни до них доносился голос, пронзительный и резкий; он без перерыва монотонно выкликал нараспев слова, смысл которых не доходил до Взлетающего Орла, пока безумство красок не было им упорядочено; но вслед за зрительными образами обрели должное восприятие и слуховые. Сердце Взлетающего Орла упало.
Эти слова он уже слышал семь веков назад: то была молитва в честь великого бога аксона. Взлетающий Орел закусил губу. Виргилий Джонс взглянул на него сочувственно, но ничего не сказал.
Положив велосипед на траву и оглядевшись, Взлетающий Орел заметил лодку. Неуклюжую рыбачью лодку, на носу куском веревки привязана дощечка с названием: «Неверный удар». Взлетающий Орел, мастер ножа и топора, вовсе упал духом: такое название не могло не быть знамением. Один неверный удар, и мне конец. Сделав Виргилию знак оставаться на берегу, Взлетающий Орел забрался в лодку; мистер Джонс с тяжелым сердцем бессильно опустился рядом с велосипедами на траву и принялся следить за тем, как Взлетающий Орел гребет веслом, направляя свой челн к уставленному в небо каменному персту святилища, из недр которого его звал голос прошлого. Рядом с Виргилием на пустом берегу лежали их велосипеды — бесполезные железные стрекозы.
Священное пламя создавало дополнительную иллюзию. Когда Взлетающий Орел, настороженный, готовый к любым неожиданностям, вошел в распахнутые настежь двери башни-святилища, первым, что он увидел в залитом грязно-желтым светом высоком зале, были две гигантские тени на противоположной входу стене. Великаны: верховный вождь аксона в парадном головном уборе из перьев восседал, прямой как палка, в церемониальном кресле, а перед ним коленопреклоненный младший жрец читал молитву; этот теневой рисунок достигал в высоту примерно двадцати футов.
Вот каким был театр теней, действо, разыгрываемое в свете священного пламени. Пламя было возжжено в каменной жаровне, внизу, подле монументальной каменной платформы, на которой и располагались вождь и его преданный слуга, чьи устрашающие тени ложились на дальнюю стену. Взлетающий Орел не сразу разобрался в игре света и теней и несколько мгновений холодел сердцем — дважды обманутый иллюзией, он с уверенностью ожидал третьего обмана; но основным здесь было все-таки нечто другое — обезумевший от страха, он был непоколебимо уверен в том, что старый вождь с орлиным носом под богатым убором из перьев — не что иное, как одна из инкарнаций бога аксона. И поскольку его измерение становилось точным воплощением его фантазий, бог действительно предстал перед ним.
Бог аксона поднялся со своего трона; жрец продолжал монотонно нараспев повторять молитву, но умолк, как только бог коротким, резким взмахом руки велел ему молчать. Бог был невысок ростом и худощав, но яростный огонь, горевший в его пронзительном взгляде из-под полуприкрытых тяжелых век, без труда пронизывал мрачный полумрак святилища, достигая самого сердца Взлетающего Орла.
— Итак, Рожденный-от-Мертвой все-таки пришел к своему богу, — провозгласил аксона, и от этих слов сердце Взлетающего Орла затрепетало в ледяных когтях ужаса. Ибо он увидел то, что было до сих пор скрыто под покровом темноты и церемониальных одежд.
Бог аксона был женщиной — горбоносой старухой в головном уборе из перьев. Бог был богиней.
— Рожденный-от-Мертвой.
Бог выкликнул его имя (забыв о втором имени, что можно было расценить как намеренное оскорбление) высокомерно, с крайним отвращением.
— Все, что неаксона, Нечисто, — молвил бог. — Нечисто. Разве забыл ты, жалкий нечистый выродок, что означает этот закон? Своим приходом ты оскорбил это священное место, ты, белокожий, бледнолицый, жалкая помесь среди чистых, предатель своего рода, разве не знал ты, что своим появлением совершаешь непростительное осквернение? Аксона не могут терпеть среди себя Рожденного-от-Мертвой; ему нет места в святилищах. Ты рожден смертью, и погибель — твоя судьба. Все, к чему ты прикоснулся, испачкано; все, что держала твоя рука, разбито и сломано; всякий, кого ты полюбишь, обречен; всякий, кого ты ненавидишь, очищен твоей ненавистью. Кого ты пришел убить — не самого ли бога аксона? Как же ты, червь, решился заползти сюда?
Слова богини коснулись самых потаенных, самых глубоких ран и сомнений души Взлетающего Орла; он едва мог говорить, но сумел-таки заставить свои губы выговорить:
— Я не знаю, смогу ли я, — вот что сказал он богине. — Но если смогу, то уничтожу тебя.
Богиня аксона засмеялась, и ее улюлюкающий смех разнесся под сводами башни.
— Ты сам себя приговорил, своими устами, Рожденный-от-Мертвой, — выкрикнула она. — И от своей руки погибнешь.
Сказав это, богиня снова опустилась на трон, а вместо нее на ноги поднялся жрец, лежавший до поры ниц, хранивший молчание, пока говорила богиня, но теперь вихрем повернувшийся и распахнувший плащ. И снова Взлетающий Орел ощутил холод смертельного ужаса.
Он смотрел в собственные глаза.
Да, в собственные глаза: но в остальном это был и он, и не он. Тело было тем же; как и у самого Взлетающего Орла, у существа торчало за головной повязкой перо; однако остальное облачение двойника разительно отличалось. Голый торс прислужника богини прикрывала расстегнутая на груди замшевая однобортная куртка. Кожа существа была мертвенно-белой. Стан обвивало ожерелье из бусин, с которого свешивались два прямоугольных куска материи — желтый прямоугольник прикрывал гениталии, голубой — ягодицы. Никакой другой одежды на жреце не было. В ушах блестели женские серьги, на щеках алели румяна, на губах помада. Брови существа были тщательно выщипаны в виде изломленных в середине дуг, ресницы, искусно удлиненные, казались очень пушистыми и загибались кверху.
А кроме того голос — детский, еще не сломавшийся, скопческий голос, женственная пародия на его собственный:
— Иди же сюда, Рожденный-от-Мертвой. Иди.
В правой руке прислужник богини держал легкий топорик, томагавк. В левой руке у него было ружье. В том, что ружье заряжено, Взлетающий Орел нисколько не сомневался. Сам же он был безнадежно безоружен.
— Иди же ко мне, Рожденный-от-Мертвой, — продолжал насмехаться над ним жрец-двойник. — Неужели ты побоишься сразиться со слабым слугой бога аксона? Я слышал, ты великий воин. Так давай, докажи это.
Взлетающий Орел вздохнул и медленно двинулся вперед.
Проигрывая в уме возможности дальнейшего поведения суррогата самого себя, Взлетающий Орел решил, что предпочтение будет отдано не слишком простому в применении ружью, а томагавку. Сам он всегда лучше чувствовал себя с оружием метательным, оружием первого нападения. Шаг за шагом дерзко приближаясь к вооруженному жрецу, он машинально сунул руки в карманы, решив, что, может быть, разозлит этим своего противника и собьет с него спесь.
Его правая рука сомкнулась на каком-то твердом, округлом и вытянутом предмете. Вытащив предмет наружу, он с удивлением рассмотрел его. Кость К., вот что это! Та самая кость, которую бросила ему сестра Птицепес, прежде чем исчезнуть в проходе, уводящем в глубь ее тела.
Кость К.: Взлетающий Орел решил не терять времени на размышления. Откуда кость взялась тут, ведь все это время ее не было в кармане? Или, возможно, он ее не замечал? Хотя сейчас, конечно, все это неважно. Теперь у него есть оружие, и это в корне меняет ход схватки. Возможно, теперь его противник решит оставить томагавк и сразу воспользоваться ружьем. У Взлетающего Орла оставалось всего считанные секунды в запасе, то мгновение ступора, в который жрец впадет от удивления, когда неожиданно увидит в его руках неизвестный предмет.
