Мария Фомальгаут - Время неместное
– И, насколько нам известно, мой дорогой друг, вы имели честь лицезреть в данный телескоп далёкий мир будущего?
– Имел.
– Отлично. В таком случае, не соизволите ли вы показать нам эту, так сказать… землю обетованную?
Хочу сказать: соизволю. Что-то прорывает внутри:
– Пушки… уберите.
– Прошу прощения, что?
– Пушки…
– О, мой неосведомлённый друг, это называется пистоли… ваши познания в истории оставляют желать лучшего…
Настраиваю телескоп, никуда не денешься. Да и вообще, что такого… ну захотели люди посмотреть, ну что с того… Дрелич зайдёт, скажу, а они мне пистолями своими угрожали, или как это называется… ещё бы Дрель Дрелича подстрелили, цены бы им не было…
О чём я вообще…
– Вот… смотрите… вон там, между пустотой…
Они смотрят. По очереди. Задним числом думаю, что мог бы смотаться отсюда, или прихлопнуть их… один пятерых. Или… или…
…поздно спохватился, вон, снова уставились на меня, все пятеро…
– Большое спасибо, наш дорогой друг… а теперь не будете ли вы столь любезны, что покажете нам музей летательных аппаратов, который находится здесь же?
Хочу сказать, что сегодня музей на клюшке, не работает. Вспоминаю про пистоны, или что у них там, не говорю. Долго копаюсь с ключами, ну не любят меня ключи, так и рвутся из рук. Задним числом думаю, что какой-нибудь Ален Делон или Брюс Уиллис на моём месте что-нибудь сделал бы… что-нибудь… интересно, что – что-нибудь… и вообще, мне самому интересно узнать, чем дело кончится…
– Не… нельзя!
Неужели это я кричу, нет, я не умею так кричать, а что ещё делать, когда эти пятеро самозабвенно разбирают аппараты, которые должны были летать, но так и не взлетели, мастодонты отечественной авиации… как там про них ещё экскурсовод говорит…
Снова вижу пендели, или как их там. Мне в руку падает горсть золотых монет. Они как-то тоже по-похожему называются, пи… пистоли… пистойи… пи… а вот, пиастры, пиастры, пиастры…
– Герберт, друг мой, вы были абсолютно правы, здесь мы найдём всё, что нам нужно для полёта.
Это один из них обращается к кому-то. Не знаю, к кому. Знаю, что не ко мне. Хотя бы потому, что я не Герберт.
– Мсье Жюль, если эти многострадальные аппараты так ни разу и не взлетели, с чего вы взяли, что они полетят сейчас?
– От вас не ожидал, Артур… честное слово, мне казалось, что вы как никто верите в успех предприятия.
– Никогда не основывал свои действия на слепой вере, всегда опираюсь на точные данные науки…
Что они делают… смотрю, как из обломков дельтапланов, кукурузников, боингов, собирают нечто… нечто…
Чёрт…
Только сейчас понимаю, что мог сбежать. На тридцать три раза мог сбежать. Нет, опоздал, прощёлкал, Герберт уже смотрит на меня, кажется, это Герберт… многозначительно подмигивает, мол, всё будет хорошо…
Мне так не кажется.
Тихохонько-тихохонько по стеночке подбираюсь к двери, эти пятеро вроде не видят, так поглощены своим хренолётом, что меня не видят. Выскальзываю в коридор, спотыкаюсь, вот, блин, как всегда, когда надо тихо, не могу я тихо, органически не могу…
Выискиваю телефон, ну ты у меня только выпади из рук, ты у меня только разбейся, падла…
Набираю…
Ноль-ноль-два…
Интересно, что это за номер… и номер ли… и куда сейчас полагается звонить, когда врываются пятеро с пенделями или с чем там…
Гудки…
– Здравствуйте. Вы позвонили в районное отделение полиции. Для связи с оператором нажмите нуль или оставайтесь на линии…
Вот, блин…
Ну, скорее же…
Смотрю на дверь, так и жду, что она распахнётся, вылезет кто-нибудь из пятерых… Как в детстве, когда лез в буфет, тихохонько-тихохонько, оглядывался, во-от, войдёт кто-нибудь, во-от, увидит…
– Полиция слушает.
Чёрт, это же мне…
– Говорите!
Говорю. Шёпотом, чтобы не услышали:
– Вологодская семнадцать. Обсерватория. Пятеро в масках ворвались… угрожали оружием…
– Говорите громче!
Да не ори ты так, они услышат, мне вообще не жить…
– Адрес ещё раз!
– Вологодская, семнадцать!
Услышали. Точно услышали. Не могли не услышать. Дамочка в телефоне бормочет что-то, что будем через сколько-то минут, ну вот как застрелят вас ко всем чертям, и обсерваторию взорвут, вот так полиция и приедет…
Блин.
Почти физически чувствую на себе взгляд. Кажется, это месье Жюль. Или нет, другой парень, его назвали Райт. Стоит за спиной, смотрит, сжимает свою пиастру или что у них там, из чего стреляют…
– Любопытная штуковина… – осторожно берёт телефон у меня из рук.
Сжимается сердце. Берите, берите мой самсунг, только меня не трогайте…
– Вы не возражаете, если мы снимем чертежи с вашей переговорной машины?
Не понимаю, о чём он. На всякий случай, говорю:
– Н-не возражаю.
– Большое спасибо, вы очень любезны. Что же, мой дорогой друг, мы надеялись оставить вас в живых, но…
Я тоже надеялся. Очень.
– …но как вы понимаете, лишние свидетели нам не нужны.
– У меня сын маленький, – вру напропалую, – мать больная…
– …куча бедных родственников, жена – инвалид детства, вы являетесь директором сиротского приюта… – в тон мне добавляет Райт, – сожалею, мой друг, вам придётся…
…рушится мир.
– Отправиться с нами.
Он подталкивает меня в затылок своей пистолей, надо же, даже слово вспомнил. Вот, блин… ваше слово, товарищ маузер… как по воздуху поднимаюсь в обсерваторию, смотрю на жуткую хрень, собранную хрен знает из чего, да не смешите меня, да даже не говорите, что это… это… полетит…
Меня сажают куда-то между Гербертом и мсье Жюлем, где эта долбаная полиция, моя милиция, блин, меня бережёт…
Трещат винты.
Завывают двигатели, собранные невесть из чего.
Хочу спросить, куда мы полетим. Не спрашиваю. Догадываюсь.
Герберт поворачивается ко мне, шепчет то ли мне, то ли непонятно кому:
– Он был сделан из слоновой кости… и какого-то прозрачного, похожего на хрусталь вещества…
– Чего?
Спрашиваю, не могу перекричать рёв двигателей.
Раздвигается крыша, показывает панораму ночного неба… Орион бабочкой, Большая Медведица таращит квадратный глаз…
Неведомая сила вжимает меня в кресло, бормочу что-то, да полегче ты, интересно, кому я это сказал…
Плато уходит вниз, вниз, огни города….
Яркая вспышка в темноте ночи.
Ещё.
Ещё…
Рушится мир, рушится наша летучая хрень, ещё успеваю понять: подбили, подбили, м-мать вашу…
Интересно, кто подбил… Из пропасти, из будущего, или с нашего же Плато…
Земля летит навстречу, молюсь непонятно кому, только бы на Плато, только бы на Плато, только бы не в пропасть…
НЕПРИНЯТЫХ ВЫЗОВОВ – 10
Вот, блин…
ВЫЗОВ…
Ну, давай же, вызывайся уже… или этот Райт, или как его там, в телефоне нахимичил…
– Фрее-е-енд!
Ага, дамочка проклюнулась… извелась, похоже, меня нет и нет.
– Ага, френд, френд…
– Ок?
– Ок, ок…
– Игно-о-ор…
Голосок по-детски обиженный.
– Ок, ок… – добавляю, сам не знаю, зачем, – лаа-а-в.
– Лав, лав! – лает в трубку, радуется, только что хвостом не виляет.
Спохватываюсь. Судья смотрит на меня, как на врага народа, ну ещё бы, допрос свидетеля, а я тут кричу непонятно что… Всё, всё, суд идёт, слушаю… что вы там спрашивали…
– Вы подтверждаете, что мистер Райт хотел убить вас?
– Ну… я бы так не сказал.
– Да или нет?
– Нет.
– Но он угрожал вам?
– Да. Под дулом этой своей… пенсталоцци заставил сесть в эту их… машину.
Смешки в зале. Райт смотрит на меня, тихонько кивает. Благодарит. Это младший Райт. Их два. Старший и младший.
Суд оглашает приговор. Быстро у нас как-то всё делается на Плато. А что вы хотели, век больших скоростей…
Слушаю.
Мне кажется, я ослышался.
Нет, быть того не может… нет, я понимаю, пожизненное, или там казнь, но это…
Давненько у нас так никого не наказывали…
– …приговариваются к ссылке с Плато, – судья смотрит на виноватых, – назад по Оси.
Вздрагивают. Все, в зале. Мсье Жюль смотрит на меня так, будто я виноват…
– Я… требую обжалования, – басит Артур.
– Обжалованию не подлежит, – судья кивает конвоирам, – приступайте.
Конвоиры приступают. Ведут виноватых через задний двор к краю плато, за которым начинается прошлое. Отсюда оно еле-еле видно в тумане, всполохи каких-то революций, выстрелы каких-то Аврор, искры поездов, белые грибы атомных взрывов. Если очень-очень присмотреться, можно увидеть далеко-далеко на горизонте карету, запряжённую четвёркой лошадей.
Осуждённых усаживают в вагонетку. Простенькая такая вагонетка на рельсах, на каких в старину спускались в какие-нибудь шахты. Ещё не верю себе, быть того не может, это их нарочно, припугнуть, сейчас скажут – отбой, в тюрьму лет на двадцать, или выпороть публично на площади… шучу.
Не говорят. Смотрю на них, осуждённых, обречённых, вон они, пятеро, мсье Жюль, Артур, Герберт потирает нос, братья Райт…
