Владимир Зенкин - Город Зга
Огромные дядькины ладони стали мелко дрожать. На его роже проступило тяжкое недоумение.
— Достань ключ. Дядька… — уже громко, очень громко произнёс я, не опуская головы, — Достань ключ! Открой дверь. Выпусти меня из дома. Выпусти меня! Слышишь?
Дядькина ладонь зашарила в кармане, достала ключ. Он, шатаясь, подошёл к двери, принялся открывать, не попадая ключом в скважину, роняя ключ на пол. Наконец, дверь открылась. Он прошёл по тёмному коридору к выходной двери. Отодвинул засов. Сам выпрямился, прислонился к стене, давая мне проход. Словно я был не щуплый мальчишка, а великан, шириною во весь коридор. И я прошёл мимо него, медленно, очень-очень медленно почему-то. Толкнул дверь и вышел на залитое солнцем крыльцо.
Я не скатился кубарём с крыльца и не бросился сломя голову бежать. То, что происходило во мне, меня сдерживало.
Я остановился на крыльце, вздыхая полной грудью свежий вкусный воздух.
Мне не хотелось оборачиваться. Но я обернулся к тёмному дверному проёму. Стиснув зубы. Сжав кулаки.
Дядька стоял в проёме, как истукан. Его мёрзлые мутные зрачки словно ушли куда-то внутрь от непонятного ужаса. Щёки, лоб и лепёшка носа стали пепельно-серыми. Потом он вдруг схватился руками за голову, скрючился в три погибели, взмычал иступлённо, бессильно, не разгибаясь, стал пятиться назад, упал на пол, свернувшись в несуразный дёргающийся комок, отполз или откатился вглубь, исчез в тёмном проёме коридора.
Я спустился с крыльца, обогнул стоящую во дворе машину, выбрался на улицу и быстро пошёл по ней. Я не имел понятия, куда идти, но шёл и шёл вперёд, ни о чём не думая. Я ощущал, как во мне перестает, кружится, как быстро гаснет янтарный обруч, как исчезает странный звон. Когда это всё пропало, мне стало плохо. У меня закружилась голова, тошнота подкатила к горлу, ноги сделались ватными, непослушными. Я добрёл до каких-то кустов, росших вдоль дощатого забора. За кустами была густая, мягкая трава. Я упал в неё, уже ничего не видя, не слыша, не чувствуя…
Когда я очнулся, был уже вечер. И уже начало темнеть. Надо мной склонилась незнакомая взволнованная женщина.
— Мальчик, мальчик! Что с тобой? Ты уснул что-ли? Как ты себя чувствуешь? Мальчик!
Я чувствовал себя уже неплохо. Только немножко побаливала голова.
— Тётенька! Я заблудился. Отведите меня домой, к маме, пожалуйста. Тётенька! Не бросайте меня!
Конечно, адреса тёти Светы я не знал. Но я помнил универмаг, парк, «чёртово колесо», пожарку. Этих признаков оказалось достаточно. Женщина села со мной в такси и довезла меня до дома тёти Светы. Ещё не успело стемнеть. А у подъезда мне совсем повезло, я сразу увидел сидящую на скамейке зарёванную Люську.
Уже за полночь я лежал в постели, уставший, обессиленный, счастливый оттого, что рядом сидит мама и гладит мою голову. Уже всё обо всём рассказано, уже даны все клятвы и обещания, уже все отруганы, обхвалены, обцелованы, прощены. Уже все успокоились. Кроме мамы, наверное. У неё лицо припухшее от слёз, глаза влажные, но всё равно счастливые. Потому что я — здесь. Папе и бабушке мы договорились ни о чём не говорить.
— Мама, а его точно поймают?
— Поймают. Туда поехала милиция. Тетя, которая тебя привезла, покажет, где этот дом.
— Мама, — спросил я, глядя в окно на небо в крапинках звёзд, — А что со мной было там, мама? Что-то было во мне такое… А? Почему я так смог?
— Смог, — грустно улыбнулась мама, — Молодец. Это не ты смог, маленький мой. Хотя… и ты тоже.
— А кто, мама? Что это было, а? А мне потом ни капельки не было страшно. Вот.
— Слава Богу — всё прошло. И ты — здесь. Ты вырастешь и поймёшь, что это было.
— Я хочу сейчас, мама.
— Мы згинцы, маленький мой. Это Зга бережёт нас. Её душа. Во многих из нас это есть. Понемножку. Но в некоторых этого больше, чем в остальных. Вот и в тебе, наверное.
— Вот и хорошо, мама, правда? — улыбнулся я, мало что понимая из её рассуждений.
— Хорошо… — задумалась мама, — Может быть, хорошо. А может быть, и не очень. Потому что ничего на свете не даётся даром. Ну, не будем об этом. Спи.
Я долго не мог заснуть. Я не хотел засыпать, я знал, как только я засну — мне приснятся они. И, как только я заснул, мне, действительно, приснились они. Трое.
Злой, зубастый крокодил. Свирепый зверь на картине. Потом, через годы я понял, что это была гиена. И хозяин дома во всей «красе». Скошенный мелкий подбородок, сливающийся с толстой шеей. Белесые глаза — алюминиевые капли. Серое лицо — почти без губ, почти без ресниц, без бровей. Нелепый нослепёшка с вывернутыми ноздрями: не совсем, вроде бы, нос… не нос — свиной пятак… не лицо — свиное рыло…
На всю жизнь во мне, вкоренилась стойкая неприязнь лишь к троим представителям животного мира. Хотя я прекрасно сознавал, что зверюги, как таковые, здесь, по сути, не так уж виноваты. Просто для детского моего восприятия в этой троице отпечатался один. Человек. Человек ли?
Глава шестая
— В таком случае потрудитесь про верить, способны ли вы выдержать удар, потрясение, молнию.
Александр Грин— Ну, что я говорил! — торжественно воскликнул Пенёк, — Вот она, дорога.
Мы поднялись вслед за ним на поросшую травой насыпь и очутились на сером асфальте автотрассы. Междугородной автотрассы, которая проходила через Згу.
Я ещё раз развернул карту.
— Странно. Перед трассой мы должны были пройти около вот этого озерца и пересечь вот эту речушку, в него впадающую.
— Разминулись, значит, с озерцом. Или на карте ошибка. Самая лучшая карта и компас — вот здесь, — Пенёк назидательно постучал себя пальцем по лбу.
— Да, это трасса, — согласилась Вела, — Можно не сомневаться. Давайте присядем, передохнём.
Мы отошли с асфальта к зелёной обочине, сбросили рюкзаки, расселись сами на траве. Трава была густая и чистая, без дорожной пыли. По автотрассе давно никто не ездил.
Я оглянулся назад, на пройденный нами путь. Далеко за горизонтом скрылся лес, из которого мы вышли утром, преодолев своих пугальщиков. Около четырёх часов мы пробирались по холмистой равнине, по мелким дорожкам и тропинкам, через заросли кустарников, через болотистые низины, под не на шутку распалившимся солнцем и наконец добрались до трассы. Теперь можно идти, не сворачивая по путеводному асфальту и не сомневаться, дорога непременно приведёт в Згу.
— Если считать от этого места, — сказал я, прикинув по карте, то до Зги километров сто.
Вела с Лёнчиком одновременно сокрушённо вздохнули. Пенёк недовольно хмыкнул.
— Мнэ-э. Я же и говорю — замечательная идея. Пешая прогулочка-развлеченье. Всего-то сто километров. С пудовыми рюкзаками. По жаре, по холмам-колдобинам.
— Теперь — по дороге, — уточнила Вела.
— Пенёк, что с тобой? — изумился я, — Ты устал? Ты хочешь назад?
— Я?! — привстал от возмущения Пенёк, — я пройду и двести и триста километров. В выносливости со мной даже тебе не тягаться. Но вот женщина, вот ребёнок.
— Я не ребёнок, — встрял Лёнчик.
— Им — каково уже? И каково будет?
— Слушай, к чему ты это? Дело сделано. Мы здесь. Мы идём. Мы дойдём обязательно.
— Да. Мы дойдём. Если бы мы были с тобой умней, мы пошли бы вдвоём.
— Мы бы ни за что не остались там, — горячо возразила Вела, — Ты не прав, Саша. Кто знает, кто там окажется нужнее и полезнее? Мы все должны быть вместе. Лишь тогда мы в силах будем что-то изменить. Я чувствую, нам всем там хватит забот.
— Может, мы зря не попросили машину? — спросил Лёнчик.
— Никакая самоходная техника через Кайму не проходит, — объяснил ему я, — К сожалению. А скорее — к счастью. Проверено много раз.
— Что и велосипеды?
— Велосипеды… не знаю. Откуда у них велосипеды?
— Могли бы достать.
— Ты прав, — согласился я, — Велосипеды нам сейчас были бы кстати. Не додумались.
— Всё, — сказала Вела, — хватит морочить друг другу голову, — Велосипеды, самокаты… Спокойно, не торопясь дойдём. Не так уже это много — сто километров. Суток трое-четверо. А может быть, что изменится по пути.
— Да. Возможно, километры и сутки здесь не такие, как там, — кивнул я на горизонт, из-за которого мы мы пришли.
— Ты думаешь, могут быть сдвиги пространства-времени? — спросила Вела.
— Почему бы нет. Раньше это наблюдалось в единичных случаях в очень малых, аккуратных пределах и лишь в самой Зге. А теперь… Поживём — увидим.
Мы ещё немного посидели, сжевали по бутерброду с копчёной ветчиной и сыром, которые Вела заготовила ещё вчера вечером, запили водой из фляг и стали собираться в путь.
— А помните рейсовый Згинский автобус, — мечтательно вздохнул Пенёк, — Зга — Актомар. Актомар-Зга. Каждые три часа. Строго по расписанию. Остановки по требованию. Остановки без требования. Начало движения в шесть ноль-ноль. Конец движения…
