Маргарет Этвуд - Орикс и Коростель
Орикс говорила, что дядя Эн свое дело знал: насчет наказаний дети охотнее поверят другим детям, а не взрослым. Взрослые угрожали наказать и не наказывали, а дети говорили о том, что могло бы случиться. Или о том, чего боялись. Или о том, что уже случилось с ними или с другими знакомыми детьми.
Через неделю после того, как Орикс с братом появились в комнате с матрасами, трех детей постарше куда-то увезли. Они поехали в другую страну, объяснил дядя Эн. Называется Сан-Франциско. Их увезли, потому что они плохо себя вели? Нет, сказал дядя Эн, это награда за то, что они вели себя хорошо. Если будете вести себя как следует, тоже когда-нибудь туда поедете. Орикс никуда не хотела ехать, только домой, но «дом» в ее голове уже расплывался. Она по-прежнему слышала, как дух матери твердит: Ты вернешься, но голос становился все тише и невнятнее. Он больше не походил на звон колокольчика – скорее на шепот. Вопрос, а не утверждение; вопрос без ответа.
Орикс, ее брата и еще двух новеньких девочек взяли в город, чтобы они посмотрели, как другие дети продают цветы. Розы – красные, белые и розовые: их покупали рано утром на цветочном рынке. Со стеблей срезались шипы, чтобы никто не укололся. Дети ошивались у входа в самые дорогие отели – еще неплохо было возле банков, где меняют иностранные деньги, и дорогих магазинов – и поглядывали, не идет ли полиция. Если полицейский подходит или пристально смотрит на тебя, нужно быстро сматываться. Продавать цветы туристам без особого разрешения не позволялось, а разрешения стоили слишком дорого. Но волноваться не о чем, сказал дядя Эн: полицейские всё знают, просто делают вид, что не в курсе.
Если видишь иностранца – особенно когда с ним иностранная женщина, – подходишь, протягиваешь розы и улыбаешься. Нельзя пялиться на их странные прически и водянистые глаза, нельзя смеяться. Если иностранец берет цветы и спрашивает, сколько они стоят, улыбаешься еще шире и протягиваешь руку. Если они с тобой разговаривают и задают вопросы, притворись, что не понимаешь. Это легко. Туристы всегда платили больше – иногда гораздо больше, – чем стоили эти розы.
Деньги кладешь в мешочек, пришитый под одеждой, – от карманников и уличных мальчишек, невезучих, у них ведь нет доброго дяди Эна, который о них заботится. Если кто-нибудь – особенно мужчина – возьмет тебя за руку и попробует куда-нибудь увести, выдерни руку. Если будет держать слишком крепко – сядь на землю. Это сигнал для помощников дяди Эна или для него самого. Нельзя садиться в машины и заходить в отели. Если мужчина тебя об этом попросит, как можно быстрее расскажи все дяде Эну.
Дядя Эн дал Орикс новое имя. Все дети получали новые имена. Им сказали забыть старые имена, и дети вскоре забыли. Теперь Орикс звали СюСю. Она хорошо продавала розы. Такая маленькая и хрупкая, такая трогательная. Ей дали платье, которое было ей велико, и в нем она походила на куклу-ангелочка. Другие дети любили Орикс, потому что она была самая маленькая. Они по очереди спали рядом с ней; ее передавали из рук в руки.
Она была неотразима. Иностранцы вообще не могли перед ней устоять. У нее была идеальная улыбка – не нахальная, не агрессивная, а робкая, смущенная улыбка ребенка, который ни на что не рассчитывает. В этой улыбке не было ни злобы, ни обиды, ни зависти – лишь обещание искренней благодарности. «Какая милая», – бормотали иностранные дамы; их кавалеры покупали и дарили им розы, тоже становясь милыми, а Орикс клала деньги в мешочек под платьем на груди и чувствовала себя в безопасности, потому что продала сколько нужно.
С ее братом все было иначе. Ему не везло. Он не хотел продавать цветы, как девчонка, и не любил улыбаться, а когда улыбался, получалось только хуже, потому что у него почернел один зуб. Поэтому Орикс брала розы, которые оставались у брата, и пыталась их продавать. Сначала дядя Эн не возражал – деньги есть деньги, – но потом сказал, что Орикс не должны слишком часто видеть в одних и тех же местах, а то она надоест людям.
Ее брату придется найти другое занятие. Его продадут. Дети постарше качали головами: его продадут сутенеру, говорили они, сутенеру, который предлагает мальчиков волосатым белым туристам, или бородатым смуглым туристам, или жирным желтым туристам, всяким мужчинам, которые любят мальчиков. Они в деталях описывали, что эти мужчины будут с ним делать; смеялись. А может, он будет работать курьером, мотаться по улицам, на побегушках у жуликов, а это очень тяжелая работа и очень опасная, потому что другие мошенники, конкуренты этих, вполне могут тебя убить.
Орикс видела, как застывает и мрачнеет лицо брата, поэтому не удивилась, когда он сбежал. Может, его поймали и наказали – она не знала. И не спрашивала, потому что вопросы – теперь она понимала – до добра не доведут.
Однажды к Орикс подошел мужчина, взял ее за руку и сказал, что она должна пойти с ним в отель. Она застенчиво ему улыбнулась, и посмотрела в сторону, и ничего не сказала, только выдернула руку и пожаловалась дяде Эну. А дядя Эн сделал удивительную вещь. Если тот мужчина снова подойдет, сказал он, иди с ним в отель. Он захочет отвести ее в номер, сказал дядя Эн, и пускай она идет. Делай все, о чем этот человек попросит, но бояться не надо, дядя Эн за ней присмотрит и ее заберет. Ничего плохого с ней не случится.
Назавтра человек появился и спросил, не хочет ли она получить денег, гораздо больше, чем за эти ее розы. Длинный волосатый белый человек с сильным акцентом, но слова Орикс разобрала. И в этот раз пошла с ним. Он взял ее за руку, и они поднялись на лифте – это было самое страшное, крохотная комната, двери закрыты, а когда открываются, ты уже в другом месте, а дядя Эн ничего ей про это не говорил. Она чувствовала, как сильно колотится сердце.
– Не бойся, – сказал мужчина, решив, что Орикс боится его. Наоборот: это он ее боялся, у него тряслись руки. Он отпер дверь, они зашли в номер, потом он запер дверь. Лилово-золотая комната, а в центре – великанская кровать, кровать для великанов. Мужчина попросил Орикс снять платье.
Орикс была послушная девочка и сделала, как просили. Она примерно понимала, что он еще от нее захочет – другие дети уже все знали о таких вещах и спокойно их обсуждали, смеялись. За то, что нужно этому человеку, люди платят кучу денег, и в городе были специальные места, куда такие люди могли пойти, но некоторые туда не хотели, там было все слишком на виду, и они стыдились и по дурости желали все устроить сами, и этот был из таких. Орикс знала, что сейчас мужчина снимет с себя всю одежду или только часть; он так и поступил.
Какое у него было лицо? Орикс забыла.
– У него было такое лицо, как будто совсем никакого не было, – сказала она. – Мягкое, как клецка. И большой нос, как морковка. Длинный белый членонос. – Она засмеялась, прижав ладони ко рту. – Не как у тебя, Джимми, – прибавила она на случай, если Джимми смутился. – У тебя прекрасный нос. Очень красивый, поверь мне.
– Я тебе не сделаю больно, – сказал мужчина. У него был такой жуткий акцент, что Орикс чуть не захихикала, но она знала, что хихикать не полагается. Она застенчиво улыбнулась. Орикс видела, что человек сердится. Сердится и очень спешит.
А потом в комнату неожиданно ворвался дядя Эн – как? Наверное, у него был ключ, может, ему дал ключи кто-то из отеля. Дядя Эн схватил Орикс, обнял, назвал своим маленьким сокровищем и заорал на мужчину, который очень испугался и начал лихорадочно одеваться. Он запутался в штанах и заскакал на одной ноге, что-то пытаясь объяснить, и Орикс стало его жалко. Потом человек отдал дяде Эну деньги, много денег, все, что были в бумажнике, и дядя Эн унес Орикс из комнаты на руках, словно дорогую вазу, по-прежнему бормоча и хмурясь. Но на улице засмеялся, пошутил про то, как мужчина прыгал, запутавшись в штанах, и похвалил Орикс, а потом спросил, не хочет ли она снова поиграть в эту игру.
Такая у нее появилась игра. Ей было немного жаль этих мужчин; дядя Эн говорил, что они это заслужили, им еще повезло, что он не звонит в полицию, но Орикс все равно переживала, что участвует в этом. В то же время ей нравилось. Она чувствовала себя очень сильной оттого, что казалась этим мужчинам беспомощной, а на самом деле было не так. Это они были беспомощные, это им вскоре предстояло мямлить слова извинения с ужасным акцентом и прыгать по роскошному номеру на одной ноге, сверкая голым задом, волосатым или гладким, разных форм и размеров; мужчины будут прыгать, а дядя Эн – ругаться. Иногда они плакали. А что касается денег, мужчины выворачивали карманы, опустошали бумажники, отдавали дяде Эну все и благодарили, что он согласился взять. Они не хотели сидеть в тюрьме, особенно в этом городе, где тюрьмы совершенно не похожи на отели, а суда ждешь целую вечность. Они хотели побыстрее сесть в такси, нырнуть в самолет, улететь в небо и никогда не возвращаться.
– Маленькая СюСю, – говорил дядя Эн, выходя из отеля и опуская Орикс на землю. – Ты у меня просто умница! Хотел бы я на тебе жениться. Пойдешь за меня замуж?
