Екатерина Паньо - Имена льда
Л. стало душно. Он оттянул горловину гольфа. Кровь тяжело стучала в висках.
Это сердце…
Черт, он один в офисе, некого попросить принести воды или вызвать «скорую»…
В смысле, надо спуститься вниз и посмотреть, как там сердце. Просто посмотреть — что он еще может?
— Память — чертовски тяжелая штука, — со вздохом заметил призрак. — Мне ли не знать… Она остается даже после того, как разрушено все, что с ней связано — предметы, улицы, целые города. Люди. Память тоже разрушается — до элементарных частиц. Осыпаются иллюзии, наваждения, убеждения и прочее — и все, наконец, становится таким, каким оно было на самом деле. Не таким, каким ты это видел, любил, боялся. С каким боролся. Понимаешь? Призрак прошлого — это жизнь, как она есть.
— Была, — автоматически поправил Л.
Призрак отмахнулся.
— Была, будет… Думаешь, на одной и той же планете в разных циклах развивается принципиально разная жизнь?
— Это возможно, — ответил Л. — Для этого и уничтожаются материальные остатки — чтобы ничто не повторилось.
Призрак снова глухо захохотал.
— Двоечник, — с удовольствием произнес он. — Неандертальцы не найдут склада с баллистическими снарядами — это точно. За что тебе большое человеческое спасибо. Но на них откуда-то снизойдет озарение по поводу силы огня и рисования на стенах пещеры. Я уж не говорю о даре речи и прочих невесть откуда взявшихся странностях. Ты, правда, думаешь, что утащишь весь этот архив в глубины космоса, или хаоса, или откуда ты там взялся? Что я позволю тебе это все отсюда утащить?
— Ты не сумеешь мне помешать, — прошептал Л., не доверяя голосу.
— Еще как сумею, — отрезал призрак. — Я знаю одно старое-старое заклинание… Не говоря уж о том, что ты сам, освободив призрака, обязан занять его место — ты что, порядка не знаешь?
— Заклинание… Эта цивилизация просто битком набита суевериями, — пробормотал Л.
Он подошел к окну и встал рядом с призраком. Огни погасли. Города больше не было — был черный провал, в котором, Л. и призрак оба это знали, заканчивалась грандиозная работа по ассенизации планеты.
Почему он никогда не думал о том, что станет с ним, куда он сам денется, когда его работа с этой цивилизацией будет окончена?
Почему — никогда? Вот ведь, думает. Только, наверное, поздно. С другой стороны, что бы изменилось, если бы он подумал об этом раньше?
— Страх смерти — это тоже фантом памяти, — сказал призрак. — Просто отключись от потока — и все пройдет.
Л. хмыкнул. Как, оказывается, просто. Он вернулся к пульту. В одном из секторов работа шла особенно напряженно. Надо было перекинуть туда манипуляторы из тех секторов, в которых работа уже завершена. Немного — два-три разной специализации, иначе они просто будут мешать друг другу. В окне появился фрагмент выжженной земли, по которой шагал манипулятор.
Л собирался привычно отдать команду, но внезапно замер. Интересно, как поступят манипуляторы, если ресурса для переработки на заданном участке не хватит на всех?
Память сработала безупречно. Прямо в окне-витрине, где только что маячил манипулятор, ожидавший команды, появился фрагмент выжженной земли, по которой неспешно вышагивал манипулятор. Вот он достиг длинной земляной насыпи, перевалил через нее и скатился в траншею. Тут уже поджидали выстроенные в боевом порядке узлы-преобразователи другого манипулятора. Упавший сжался на дне траншеи. Защитники кинулись на него. И в тот же миг через бруствер посыпались в траншею преобразователи противника. Завязалась рукопашная. Малютки-преобразователи карабкались друг на друга, вгрызались в механизмы управления и жизнеобеспечения, преобразовывали, раскладывали, жадно всасывали выделяющуюся энергию и, пьяные от энергетического перегруза, кидались на следующего противника. Манипулятор-победитель расширит собственную сеть и дорастит себя самого лучшими частями побежденного манипулятора. Его сеть обложит все вокруг и будет сыто чавкать, переваривая ресурсы.
Призрак сжался.
— Никогда не думал об этом вот так, — признался он. — Впрочем, выглядит вполне органично.
Л. сморгнул. Манипулятор в режиме ожидания маячил в окне, пока Л. то ли вспоминал, то ли моделировал последствия ошибки в организации работы. Ему было не по себе от желания столкнуть манипуляторы на маленьком участке и посмотреть, что будет.
Призрак качался на границе поля зрения и, казалось, излучал тоску.
— Верни его, — попросил он.
Л. поднял на него взгляд.
— Верни город. Ненадолго. Что тебе стоит?
Л. ничего не стоило. Только перевести дух и слегка напрячь память — и в окне снова вспыхнули мириады огней. Призрак прилип к стеклу.
— Смотри, видишь этот темный провал? Это парк. Помнишь его? Увеличь-ка картинку. Ага, хорош… В этом парке, когда ты был мальчишкой, летом крутили кино. Еще был самый первый во всем городе павильон игровых автоматов. Ты проводил там каждый воскресный вечер. Сначала просаживал рубль в «морской бой», а потом, когда совсем темнело, шел смотреть кино. Увеличь еще… Вот он, кинотеатр.
Призрак водил перламутровым пальцем по стеклу.
— А потом ты возвращался домой. И было страшно. Помнишь, как было страшно? Фонари не горели, ты шел через черный парк. Как в детской страшилке: в черном-черном космосе есть черная-черная планета, на черной-черной планете есть черный-черный лес, в черном-черном лесу стоит черный-черный замок… Помнишь?
Л. пожал плечами. Он рассказывал эту страшилку своей дочери. А вот теперь он сам торчит на черной-черной планете, летящей в черном-черном космосе, надежно укрытой черными-черными тучами. И эту громаду каракатиц вокруг вполне можно принять за черный-черный замок. Он захихикал, несмотря на то, что сердце сжалось, сбилось с ритма и понеслось вскачь. Как в детстве, когда он шел через черный-черный парк, в котором не горели фонари, но на черном-черном небе иногда сквозь городской смог можно было рассмотреть бледный диск луны.
— Ну что ж, полночь, — сказал призрак. — Самое время. Давай-ка сюда свое сердце.
Л. засмеялся, несмотря на нестерпимое колотье в груди. Зрительные анализаторы передавали на центральный пульт абсурдистское кино о восстании машин — малыши-преобразователи крушили пульты манипуляторов, раскладывали их на элементарные частицы и сами тут же ложились рядом и истлевали. Когда-нибудь это место назовут «магнитной аномалией» или «железным щитом» или еще как-нибудь по-глупому. И только призрак будет знать, что это, в общем, его могила… Анализаторы гасли один за другим. Дыхание замирало. Вокруг стояла невероятная тишина. Линзу внешнего наблюдения затягивало незнакомой белой мглой.
В этой тишине он скорее угадал, чем услышал слова призрака:
— Ты все-таки двоечник.
— Что? — прошептал он мертвеющими губами — он уже не мог понять, чьими, но определенно своими собственными.
— Я пытался тебе объяснить: те, кто жил здесь, верили не только в призраков. А детские сказки — это и есть заклинания. В определенных условиях они действуют…
У поверхности планеты зажглось маленькое перламутровое солнце. Его корона распадалась на все цвета радуги, а над самой землей к дальнему сектору черного-черного неба протянулся протуберанец изумительной красоты.
Если бы Л. мог это видеть, он бы нашел в своей тщательно заархивированной памяти самое глубокое, самое искреннее восхищение…
* * *Под низким серым небом по необъятной снежной равнине брел призрак. Подмышкой у него было зажато что-то вроде рулона белой бумаги. Только присмотревшись можно было рассмотреть, что бумага не белая, а, скорее, перламутровая, вобравшая в себя все цвета радуги, — как и сам призрак. Хлопья снега на миг задерживались на его плечах, потом проваливались сквозь его тело и ложились на землю. Призрак не оставлял следов, и его бормотание каким-то странным образом не нарушало тишины, заполнившей узкое пространство между низким косматым небом и белой землей.
— Я так и думал, — бормотал призрак. — Я так и знал, что этим все кончится. Сердце… Идиотская была идея — хранить все эти жизни прямо в сердце. Не удивительно, что оно не выдержало…
Он погладил пальцами рулон, поудобнее перехватил его и, оглянувшись, приветливо покивал сплошной белой мгле, которая затягивала все то, что он оставлял позади.
Призрак не чувствовал, как у него за спиной что-то сдвигается в водах океана, в атмосфере, в самом космосе. Как свет и тьма, вода и твердь занимают свои места. Как вздрогнула и пустилась по кругу стрелка на часах новой жизни.
Поединок
Дон был красив. Очень красив. Таких красивых людей, наверное, больше не осталось. Странно вспомнить — когда-то он раздражал меня этой красотой. Я даже вызвал его на дуэль.
