Борис Липатов - Блеф
— Бывает, — извиняющимся тоном промолвил О'Пакки.
Генри скривил губы в тонкой усмешке и ещё раз взглянул в сторону Ирены.
— Пакки, — сказал он, протягивая руку ирландцу, — хотите пойти на одно серьёзное, лирическое, так сказать, дело? С вашей стороны лишь небольшое количество скромности и молчания. С моей… Ирена Ла-Варрен.
Пакки вспыхнул.
— Я не совсем понимаю, как это с вашей стороны и… наш директор.
— Пакки милый. Я в сущности мало пригоден на роль купидона, но бывают такие неотложные, буквально марсианские обстоятельства, когда в мысли забредают воспоминания об ипситаунской стачке… И вот, — медленно и кокетливо расставляя слова, продолжал Генри, — мне дана счастливая возможность установить, что вершительница ипситуанской комбинации имеет к своему партнёру воистину ньютоновское тяготение. Тут отлетают в сторону директорский пост Синдиката Холостяков, великий гаарсианский перелёт и многое другое.
— Вы шутите, Генри!.. А я сейчас не могу принимать шуток в этой плоскости.
— Если я шутя открываю по пяти тузов в тёмную, то вы представляете себе, как полновесны мои шутки. Но в данном случае глубочайшая серьёзность. Мне необходима только, повторяю, ваша герметическая скромность.
О'Пакки пожимает руку Пильмса.
— Ну, а теперь мы сыграем блеф на блеф! — победным голосом отрубил Генри.
3. Парламентёрские дрязги на Марсе
Дука, не набрав высоты, сделал на аэроплане десять-двенадцать кругов над островком.
Заметил, в одном месте кусты пришли в сильное движение и только… Вообще — никого.
На всякий случай пролетел ещё раз над зарослями и скинул на землю привязанный к камню пакет. Беленький квадратик быстро и достаточно заметно соскользнул вниз.
Сделав это, Дука направился к горизонту и вскоре скрылся из виду.
Через двадцать минут Годар уже распечатывал пакет.
Чётким почерком на шести языках было составлено:
«Парламентёрское обращение».
«Просьба к находящимся на острове незнакомцам — дать о себе письменные сведения. Положите пакет ночью в ста шагах от ангара на песке. В силу некоторых причин не давайте знать о своём присутствии. Если вы не враждебны и, даже, если находитесь в стеснённых обстоятельствах, то, в случае лояльности ваших действий, можете рассчитывать на всемерную помощь и вознаграждение».
— Я боюсь! — решительно сказал Пулю, — тут может быть ловушка. Они хотят от нас избавиться.
— Вздор! — оборвал Годар, — среди них женщина, и, вдобавок, она, я думаю, француженка…
— Из чего ты это заключил? — взглянул на него Пулю.
— Смотри: текст письма писан разными лицами: пять текстов явно мужская рука… А французский текст — писала женщина.
— Гм! — и Пулю погладил щетину на подбородке.
А Годар, положив на колени плоский камень, уже покрывал неровными строками клочок бумаги…
Ночью, из кустов, жадными глазами следили открытое пространство между ангаром и кустами. На отсвете океана возник женский силуэт, неспешно продвинулся к условленному месту и нагнулся к земле.
— О, Пулю! Видал? Ну, какая же это ловушка? — радосто залопотал Годар. — Давай теперь спать спокойно!
И, потуже затянув пояса (ну, какая же это для взрослого пища — два-три краба?), беглецы, прикрывшись синим пологом ночи, захрапели.
Тесно в кружке Ирена, Луиджи, Ковбоев и Генри.
На бумагу — жёлтый кругляшек света потайного фонаря.
«Мы — французы. Нас — двое. По совести — мы в отчаянном положении и наши помыслы — две жестянки консервов…»
4. Короли в тревоге
— Не нравятся мне подобные соседи! — ворчит Генри, — одно беспокойство с ними! Наткнутся на наших, с позволения сказать, гостей, будет дикий скандал!
— И так уж эти господа начинают волноваться. Вот я полетал за горизонтом, так задавили меня вопросами о «марсианском правительстве»! Извините меня, мистер Ковбоев, — поворачивается Луиджи к последнему, — но ваши соотечественники м-р Кошкодавов и м-р Пузявич непроходимые идиоты.
— Ага! Вот это лишний раз делает честь американскому сенату! Там предпочли отправить на Марс вместо филадельфийских профессоров этих джентльменов, ну и приходится с ними возиться. Конечно, я не сомневаюсь, что высокий американский сенат руководился и высокими принципами. Как можно допускать на Марс профессоров в чрезмерном количестве!!! Ведь они вернутся и будут делать еретические доклады! Помилуйте, да ведь жизнь-то на Марсе решительно не предусматривается библией!.. Если на дарвинизм объявлен крестовый поход, то по части Марса придётся окончательно развести руками!
— Джентльмены, всё-таки, что же мы будем делать с моими соотечественниками? — возвращает Ирена мужчин к существу вопроса.
— Прятать их надо, — предлагает Ковбоев.
— Боюсь, мы попадёмся под шантаж, — замечает Генри, — они могут…
— Замолчите! — резко обрывает Ирена, — я вижу, вы, мужчины, можете договориться до нелепостей; я пойду к французам и выясню, кто они такие; безусловно они мне ничего не сделают… А что касается остального, так это мне придётся, я вижу, тоже придумать самой!
Ирена круто отворачивается и отходит… Ковбоев делает жест типа — «видели, господа?» Луиджи смущённо теребит волосы на свой «марсианской» куртке.
5. Земная жизнь
Эмалированная дощечка у парадной двери гласит:
Реджинальд Вильбур Хоммсворд Временное Земное Представительство Треста Эрз-Марс-Тревеллинг-Ляйн ЭМТЛ.
Рыжий вплотную придвинул лицо к дощечке и пробурчал:
— Ишь ты! Пять строк текста и ни одной запятой! Надо постучаться в этого представителя.
Мистер Пайк бросает прочь десятицентовый окурок и покупает две двадцатипятицентовые Виргинии.
— Алло, Хоммсворд! — говорит он входя, — через три дня после отлёта марсиан у вас уже есть автоматическая ручка и эмалированная вывеска. Скажите, вы будете котироваться на бирже? Мой старый опытный нос просит меня спросить, сколько процентов уголовщины приносят ваши акции, и не могу ли я попытаться истратить тысяч тридцать в бумажки под названием Эрз-Марс-Жевательная-Резина?
Хоммсворд взвешивает на руке пресс-папье и задумчиво смотрит на выпуклости лба мистера Пайка.
— Сядьте, Пайк, я раздумал.
— Что вы раздумали?!
— Покрыть моё пресс-папье лишними царапинами. Я не меньше двадцати раз в день кидаю это незамысловатое украшение моего письменного стола в своего собеседника. Тяжёлая вещь марсианское представительство!
Пайк сочувственно кивает головой.
— Всё это хорошо, Хоммсворд; я уже слышу свист вашего снаряда в воздухе, треск моего черепа и гром ступенек, но я располагаю всего лишь четырьмя минутами и…
— Я согласен, Пайк!
— На что вы согласны?!!
— Купить вас со всеми потрохами. Я давно считаю, Пайк, что вам вредно заниматься кустарным промыслом на бирже. Так как у нас скоро будут большие дела, то надо вам предоставить возможность постоянно курить двадцатипятицентовые сигары.
Пайк крякнул.
— Да, мне уже сообщили, — устало продолжал Реджи, — что у входа вы переменили ваши курительные привычки. Это слишком серьёзная иллюстрация, чтобы ею пренебрегать. А насчёт тридцати тысяч вы бросьте, акции не будут выпускаться.
— Об этом надо спросить лорда Стьюпида, он на Марсе многое может передумать.
— Я освобождаю вас от размышлений.
— Хорошо. Я подожду лорда.
— Я освобождаю вас и от ожиданий! Хотите прочные двести долларов в неделю?
Пайк весьма непочтительно хохочет.
— Нет, увольте! Я предпочитаю до приезда лорда зарабатывать по пятнадцати тысяч единовременно.
— Пайк, а что если я сделаю параболу при помощи пресс-папье?
— Нет, не стоит. Вот что, Хоммсворд! — Пайк предусмотрительно берётся за дверную ручку, — будь я шантажистом, я сейчас сделал бы из вас минимум пятьдесят тысяч. Но я уже продешевил. Я, увы, стою лишь пятнадцать тысяч, и то от антрепренера, а не от себя. Прощайте!
6. Колода тасуется
Диафрагма. Утро. Из ангара выходит Ирена. На ней светлый свитер. В руках объёмистый пакет. Решительными торопливыми шагами она направляется к заросли.
Ирена прошла сотни две шагов и остановилась, беспомощно озираясь. В ту же минуту она услышала шаги — и перед нею выросла мужская фигура.
Годар почтительно поклонился.
— Доброе утро… мадам! — нерешительно промолвил он.
— Мадемуазель! — слегка покраснев и улыбнувшись, поправила Ирена. — Доброе утро! Вот! — спохватилась она через секунду, занявшись рассматриванием незнакомца, — вот вам пища. Вы ведь голодны!
Ирена обеими руками протянула пакет. Годар, без излишней торопливости, взял свёрток под мышку.
