Владимир Аренев - Душница
— И все черновики вы отдадите им?
Мама покачала головой:
— Только копии, это наше условие. Всё будет в порядке, сына. Всё — как надо.
Позже, в постели, глядя в потолок, расчерченный на квадраты светом уличного фонаря, Сашка вспоминал своё выступление. Как он заявил: «Моего деда всегда пытались использовать. Повстанцы, миротворцы, власти, критики…»
Раз за разом прокручивал одни и те же свои слова.
Вспоминал слова отца, матери. Вспоминал незнакомца. «Ты уже наказан, и это… это слишком, даже для тебя».
Где-то совсем рядом молча, как дедов шар, ожидало понимание.
* * *В школе их собрали в актовом зале и каждому выдали по диплому. Сашке с Курдиным — ещё и грамоты. Долго хлопали, говорили глупости.
Курдин был мрачен, язвителен, нелюдим. На переменке окоротил Вадю, который начал зубоскалить про причёску классной, — и ухромал во двор.
— Совсем зазнался, — хмыкнул Лебедь. — Перечитался, небось, дедовых архивов. «Чванливый победитель, не забудь, и над тобой когда-нибудь взметнётся фортуны меч!..».
На лавочке Курдин сидел, чуть вывернув ногу, чтобы не сгибать. Сашка небрежно плюхнулся рядом.
— Дома влетело?
— Так… — сказал Курдин, помолчав. — Ерунда. Победителей не судят. А твои что?
— Гордятся, блин.
— Везучий ты, Турухтун…
Сашка неопределённо пожал плечами. Посидели молча, наблюдая за младшаками, гасавшими с мячом по спортплощадке.
— Слушай, — решился наконец Сашка. — Есть одно дело…
Прямо перед их ногами в луже шалели воробьи. Сашка говорил, а сам не сводил с них взгляда.
Курдин выслушал молча, ни разу не перебил.
— Зачем? — спросил хмуро. — Зачем тебе?..
— Надо.
Со спортплощадки прилетел мяч, вспугнул воробьёв. Те порскнули на ветку и оттуда лихо, по-птичьи бранились на горе-футболистов. Курдин поднялся и, примерившись, запульнул мяч младшакам.
— Почему я? — спросил, не оглядываясь. Сашка даже не сразу догадался, что это он к нему обращается.
— А ты не проболтаешься — вот почему.
— Уверен?
Сашка не ответил.
Прозвенел звонок.
— Так подумаешь?
— Знаешь, почему я вообще взялся писать про деда? Я же его сначала не воспринимал. Дед для меня был отдельно, шарик — отдельно. Он лежал у себя в комнате, приехали врачи, потом вынесли из комнаты шарик — а он так и остался лежать на постели. Никакой связи. — Курдин обернулся и посмотрел на Сашку. — А после того случая — ну, когда ты полез драться, — я вдруг услышал его. Впервые. И понял, что это действительно он. Ну, просто вот как если бы дед попал в катастрофу или тяжело заболел и стал… вот таким. Мне было стыдно, Турухтун, — признался он после паузы. — Вот почему я полез во всё это: дневники, архивы. Ну и мама… ты сам видел. Она же такой не была. Думаю, она тоже не верила, что шарик — это он. А потом услышала его и…
Сашка ждал. Покраснев до ушей.
— В общем, — сказал Курдин, — приноси. Разберёмся.
Им дали задание на каникулы и наконец отпустили. Сашка дожидался Настю во дворе, прокручивая в голове разные варианты того, как сказать про лето. И потом всё продолжал прокручивать, даже в маршрутке.
— Ты сегодня какой-то странный.
— А? Извини, я просто…
— Что «просто»?
Он молчал и смотрел на экран, висевший над водительским местом. Обычное дело, по таким крутили рекламу и городские новости. Сейчас как раз речь шла о дружественном визите одного из представителей Временного Комитета. Мол, визит завершается, министр отбывает на полуостров, поскольку неотложные дела требуют его присутствия…
Показали, как министр с двумя помощниками идёт вдоль выстроившихся гвардейцев и поднимается по трапу. Под музыку — наверное, под гимн новой автономии.
Сашка, конечно, узнал мелодию. В последние месяцы он слышал её слишком часто, в основном по ночам.
На полсекунды крупным планом мелькнуло лицо. Даже шрам, змейкой ускользающий в седину над виском.
Настя взглянула на экран слишком поздно, когда уже показывали другой сюжет.
— Слушай, — вспомнил Сашка, — может, ты в курсе. Как переводится слово «атар`ин»?
— Вообще-то по-разному, зависит от контекста. Тебе зачем?
— Да у деда в записях встречал пару раз.
— Чаще всего так называли приёмного отца или просто человека, который старше по возрасту и на которого равняются.
— Типа учителя?
— Но только не школьного, а такого, знаешь… по жизни.
— А «ту пропэйлоча»?
— Может, «ту пропэйлоч-ар»? Тогда — «ты прощён». Тоже у деда в записях нашёл?
— Тоже… Настя, — решился он наконец, — тут такое дело.
— Молодые люди, — встряла тётка, топтавшаяся у них за спиной и с сопением перекладывавшая сумку из руки в руку, — вы сходите? А то стали, понимаешь… ни пройти, ни проехать!
Не дожидаясь ответа, она начала протискиваться между ними, работая плечом как тараном.
От остановки шли, смеясь и обсуждая таких вот… таранистых и горластых. Но шутки были какие-то вялые, словно размороженные овощи.
— Я уезжаю, — сказал Сашка, когда пересекали аллею. — Летом; родители купили путёвку.
Настя какое-то время молчала, просто шла рядом, крепко сжав его ладонь своей.
Впереди на лавочке, подстелив газетку, мостился ветхий старик. Хмуро поглядел на них и за чем-то полез в карман куртки.
— Саш…
— Я знаю, самому обидно, но… это не на всё лето, только на месяц. Я не могу отказаться.
— Саш, я тоже уезжаю.
— По путёвке? Куда? Может, и ты в…
— Нет, Саш. Я не по путёвке и не летом. Через пару недель. Папу переводят на полуостров.
— Надолго? — только и спросил он.
— Не знаю. Будешь мне писать?
— Конечно! Может, отпрошусь у своих и приеду, когда вернёмся.
— Это было бы здорово. Но… хотя бы пиши, ладно?
Сашка кивнул.
Старик на лавочке вытащил из кармана горбушку чёрного и теперь крошил дрожащими пальцами, прямо себе под ноги. Над ним метались воробьи, аж верещали от предвкушения.
— В конце концов, — сказала Настя, — это ведь не навсегда, правда?
— Конечно, не навсегда.
Он посмотрел на небо, затянутое паутиной проводов-душеловов. Там, снаружи, плыл серебристый самолётик. Наверное, в далёкие и солнечные страны, туда, где всегда мир и любовь, и все счастливы. В детство.
Часть четвёртая
Весь вечер Сашка не выходил из комнаты. Проинспектировал все книжные полки, многочисленные свои банки из-под кофе и чая, коробки; вытряхнул на пол содержимое всех ящиков стола.
Без толку.
Он прикидывал, как бы половчее спросить у родителей, может, они где видели, — не выдавая при этом, собственно, предмета поисков. Но это было бы глупо, глупо и подозрительно.
— Уборку затеял? — спросила мама, заглядывая, чтобы позвать его к столу. — Давно пора.
Сашка кивнул, безнадёжно ковыряясь в очередной коробке.
— Сына, а ты ночью не слышал — кто-то музыку включал? То ли во дворе, то ли этажом выше.
— Не. Громко?
— Да чуть слышно. Но знаешь, такая… мелодия всё время повторяется, очень бодрая, навязчивая. Заснуть невозможно.
— И часто? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал так же безразлично.
— Да уже около недели, не меньше.
— Я, если замечу, скажу. Наверное, соседи радио на ночь не выключают.
— Наверное… Ты иди кушать, потом закончишь. У нас для тебя есть новость.
Сашка почему-то подумал, что ничего хорошего ждать не приходится.
Отец сегодня и куховарил, и хозяйничал за столом. Суп с грибами и биточки удались, и папа буквально сиял от гордости. Маму к плите он не подпускал, она сидела, наблюдая за ним с лёгкой лукавой улыбкой.
— Ну, приятного всем аппетита!
— А новость, па?
— Ах, новость! — он хлопнул себя по лбу, подмигнул. — Да, ты прав, мы едва не забыли. Новость у нас, сына, такая: к середине осени у тебя будет сестричка.
— Здорово!.. — медленно и осторожно сказал Сашка. — Правда, здорово. Поздравляю!
— Кажется, мы тебя слегка огорошили. — Отец похлопал его по плечу. — Ну, свыкайся с мыслью. И предлагаю обсудить, как мы твою сестричку назовём.
У Сашки хватило духу сделать вид, что всё в порядке. Огорошен, но не огорчён. Он даже из-за стола встал последним и к себе ушёл не сразу.
Ещё час Сашка разгребал завалы, уже скорее по инерции. Когда решил идти спать, случайно нашёл пропажу. Ножик лежал под упавшими папками, наверное, закатился туда, когда Сашка вытряхивал содержимое очередного ящика.
Сейчас почему-то отчётливо увидел, что ножику уже много лет. Резные накладки из слоновой кости пожелтели, узор местами стёрся. Но лезвие выдвигалось всё так же ловко и было по-прежнему острым.
Сашка наскоро прибрал в комнате, почистил зубы и, выключив свет, лёг в постель. Ждать, пока все уснут.
