Нил Шустерман - Неизведанные земли
Элли повернулась и увидела маленького мальчика, которого сопровождал старик. Они неслышно подошли и встали рядом, пока Элли ела шоколад. Мальчику едва ли было три года, но он пристально и как-то не по-детски рассудительно смотрел на Элли. Старик держал в дрожащей полупарализованной руке трость и криво улыбался. Было в этой паре нечто пугающее. Элли почувствовала, как по спине побежали мурашки.
— Он тебе вопрос задал, — напомнил старик. — Ты что, не будешь отвечать, а?
— Ах, да, — вспомнила Элли. — Да, вкусно. Очень вкусно.
— В следующий раз, — сказал малыш, — купи молока, чтобы запить.
Он снова посмотрел на Элли своими недетскими глазами, а затем неожиданно расхохотался. Старик последовал его примеру. Было во всем этом что-то странное, неприятное. Элли почувствовала, что мурашки бегут уже по всему телу, и посмотрела на руки. Они покрылись гусиной кожей. Элли извинилась, перебежала улицу, подошла к киоску и купила новый шоколадный батончик. Положив его в сумочку, Элли направилась в музыкальный магазин. Оставлю девочку там, где я в нее проникла, подумала она, в секции альтернативного рока. Пусть не пугается, просто подумает над тем, куда из ее жизни исчезли двадцать минут.
Мики ждал. У него не было другого выбора — овладевать людьми он так и не научился. Он мог идти за Элли по пятам и следить за ее перемещениями по миру живых, но не хотел этого делать. Было что-то неприятное в том, что она исчезала, растворялась в чужом теле. Кроме того, Мики не нравился ее выбор. Он не мог понять, почему Элли всегда выбирает в качестве «болванок» самых жалких людей. Если ты можешь овладеть любым телом, почему бы не выбрать того, чье отражение в зеркале тебе понравится? Конечно, если ты чудовище, такое, каким был он, уродство может быть предметом особой гордости. Впрочем, Элли была кем угодно, но только не чудовищем, поэтому ее выбор сбивал Мики с толку. Возможно, если бы я сам не был чудовищем совсем недавно, думал он, я бы понимал ее лучше. Но он провел так много лет в образе монстра, что человеческий ход мыслей по-прежнему оставался для Мики загадкой. Учитывать чужое мнение, сдерживаться, стараться найти душевные силы, чтобы терпеть и молчать, когда нужно, — выполнять эти простые правила удавалось с большим трудом.
Мики нелегко было дожидаться Элли, когда она исчезала в чужом теле. Он не мог стоять на месте, метался как тигр в клетке и ругался сквозь зубы. У него даже выработалась привычка разговаривать с лошадью, которая молча слушала, глядя на него грустными глазами.
На Мики накатывало отчаяние, которое сменялось приступом гнева, после чего все повторялось.
Порой он жалел о том, что перестал быть чудовищем — ведь переносить недостаток внимания гораздо легче, когда знаешь, что ты физически непривлекателен. Теперь же, если верить Элли, он был «очень даже ничего». Мики часто приходило в голову, что Элли специально дала ему такую характеристику — в наказание за прошлое.
— Я несимпатичный! — кричал он лошади.
Она опускала голову и издавала тихое радостное ржание, словно Мики сказал ей что-то необыкновенно приятное. От этого мальчик приходил в еще большее неистовство. Он не хотел снова становиться чудовищем, но быть «очень даже ничего», а точнее, смазливым малым, по его мнению, было еще хуже.
Мики поднял к глазам правую руку. Когда-то она была покрытой отвратительной щетиной клешней. Он сам придумал облик чудовища, которым стал. Способность меняться была его «криминальным талантом».
Он был чудовищем, пока Мэри не показала ему ту чертову фотографию, которая сохранилась в медальоне, висевшем на ее шее в день смерти. Мики увидел фотографию и вспомнил, каким был при жизни. Он поворачивал руку перед глазами, разглядывая ладонь и пальцы. От нее исходило слабое сияние, присущее всем призракам, но во всем остальном это была обычная человеческая рука, абсолютно такая же, какой она была в тот злополучный день, когда его насильственным образом неожиданно превратили в человека.
В отличие от молниеносного возвращения к первозданному облику при виде своей фотографии, изменение внешнего вида под воздействием силы воли занимало много времени. Придать себе желаемый облик в одночасье было невозможно, нужно было непрерывно работать над собой, день за днем, месяц за месяцем. Даже небольшое физическое изменение, к примеру, руки занимало несколько недель, и столько же времени уходило на то, чтобы закрепить успех. Мики никогда не встречал других призраков, способных на это. Конечно, со временем многие менялись сами по себе, но это происходило от того, что они постепенно забывали свой изначальный облик. В таком случае призраки хоть и менялись, но контролировать перемены не могли. Один лишь Мики имел возможность выбирать, во что превращаться.
Но после событий, произошедших в Атлантик-Сити, когда Мики вновь стал похож на человека, которым был при жизни, перемены прекратились. Время шло, а он не менялся. «Это ты во всем виновата!» — обвинял он Элли в моменты слабости, но девочка лишь плечами пожимала. «Не стоит винить меня в том, что происходит с твоим телом», — заявила она однажды. Но Мики все равно был уверен — это произошло по ее вине, по крайней мере, косвенно… Он знал, что может изменить себя лишь тогда, когда очень сильно захочет. Поскольку Элли он нравился таким, каким был, мальчик не находил в душе желания меняться. Ему просто не хотелось.
Но Элли регулярно покидала его, переселяясь в тела живых людей, не так ли? Она практиковалась в искусстве овладевать телами людей, так почему Мики не мог развивать свой талант? Если он изменится хотя бы чуть-чуть, кому будет от этого вред? По крайней мере, рассуждал Мики, буду знать, что талант все еще при мне! Ему очень хотелось почувствовать, что быть Мики Макгиллом, американским призраком, почетная миссия, а не пожизненное заключение.
Стоя на окраине городка и дожидаясь Элли, Мики сконцентрировал внимание на руке, пытаясь придумать для нее новую форму. У него не было никаких особых идей, просто хотелось, чтобы она изменилась. Он так сильно сфокусировался на руке, что на какое-то мгновение ему показалось, что солнце в небесах померкло.
И это случилось!
Пока Мики смотрел на пальцы, кожа между ними начала разрастаться. Он продолжал наблюдать с усиливающимся волнением, как между пальцами росли настоящие перепонки! Они были небольшими — только между первыми фалангами пальцев, но у него получилось, и куда быстрее, чем раньше. Чтобы достичь таких изменений во времена, когда он был Макгиллом, требовалось несколько дней. Мики решил, что благодаря тому, что он был чудовищем так долго, тело его приобрело дополнительную эластичность.
Элли не было всего полчаса, и все случилось очень быстро!
Когда Мики подумал об этом, эйфория внезапно прошла. Ему стало страшно, он понял, что такие скорые перемены — символ не только его удивительных способностей, но и ужасной опасности, угрожавшей ему каждую секунду. Неужели я снова превращаюсь в чудовище, подумал Мики. Стоило Элли ненадолго отлучиться, и вот, пожалуйста. Мальчик продолжал держать руку перед глазами и увидел между пальцев, благо перепонки были небольшими, фигуру Элли. Она возвращалась, почти бежала к нему через улицу. Увидев ее, Мики рефлекторно спрятал руку за спину, ругая себя в уме за то, что натворил.
— Ну, все, нам здесь делать больше нечего, — сказала Элли, подходя к нему.
— Тебя так долго не было!
Девочка пожала плечами.
— Кучу статей прочитала.
Мики решил уже, что она ничего не заметила.
— А почему ты прячешь руку за спину? — внезапно спросила Элли.
— Нет, не прячу, — возразил Мики, держа руку за спиной.
Он обратил внимание на то, что глаза Элли полны тревоги и боли. Наверное, подумал Мики, она увидела или прочитала что-то важное, пока ходила по городу в обличье прыщавой девочки.
— Поехали отсюда, — потребовала Элли. — Мне этот город не нравится.
Мики обернулся, чтобы посмотреть, где лошадь, и в тот же миг Элли схватила его за запястье, вынудив показать правую руку. Он скорчил недовольную гримасу, понимая, что Элли, что называется, поймала его за руку, ну, или, учитывая последние события, за лапу… Но к его несказанному удивлению, перепонки исчезли, словно их никогда и не было.
— Гм… — протянула Элли. — Действительно, ничего. Я рада, что ты не лжешь.
Мики взял девочку за руку, их пальцы переплелись.
— С какой стати я бы стал тебе врать?
Элли сжала его пальцы и улыбнулась.
— С какой стати? Ты же теперь человек, а ложь распространенный человеческий порок.
Пока они забирались на лошадь, Мики решил, что стал человеком в большей степени, чем ему казалось раньше — ведь он не только солгал, но и благополучно скрыл этот факт.
Вскоре ребята выехали из города. Вдоль обочины потянулся однообразный деревенский пейзаж. Они оказались на старой дороге, которой в мире живых уже не было. Воспользовавшись этим, Мики покрепче вонзил каблуки в бока лошади, она перешла на галоп и понеслась вперед со скоростью, которую не могла развить на зыбком покрытии дорог живого мира. Элли сидела на лошади, крепко прижавшись к Мики, и ему хотелось прочесть ее мысли. В тот момент ему казалось, что она за много миль от него, хотя Элли была рядом. Мики все еще был расстроен тем, что Элли провела так много времени в чужом теле, и ему пришлось дожидаться. Но он был слишком умен, чтобы затевать из-за этого ссору. Кроме того, и Мики никогда не забывал об этом, он имел дело с одной из самых упрямых девушек на свете, и переспорить Элли было крайне трудно. Он понимал, что Элли легко найдет какую-нибудь убедительную причину тому, что она может позволить себе отправиться на прогулку по миру живых в любой момент, когда ей захочется.
