Татьяна Вильданова - Парадокс параллельных прямых. Книга первая
– Да, мадам. Вот только внутрь попасть не могу.
– А-а… Джульетта, наверное, на заднем дворе, – чуть ли не по пояс высовываясь из окна, пронзительным голосом прокричала мадам Бешо, – она с утра…
– А вы, – устав стоять, бесцеремонно прервал старуху Симон, – не могли бы открыть мне ворота?
– Что?!
– Ворота! Откройте ворота! – громко проорал Симон.
– Хорошо. Сейчас спущусь.
Старуха захлопнула окно и минут через пять отперла калитку в воротах, закрывающих вход под низкую арку, расположенную в середине дома. Симон протиснулся внутрь, прошел мимо открытой двери, ведущей на половину семьи Бешо, и выскочил в узкий каменный мешок, одна часть которого была завалена дровами, а вторая заставлена мусорными баками.
– Джульетта!.. – опять оглушительно заверещала старуха, – Джульетта, где ты?
Не дожидаясь ответа, она потянула на себя незапертую дверь.
– Джульетта!!!
– Спасибо, мадам Бешо, – протискиваясь мимо неё в дверь, вежливо поблагодарил Симон, – дальше уж я сам.
– Так ты так и не сказал…
– Потом, мадам Бешо, потом, – оказавшись внутри, Симон попытался выдавить старуху обратно во двор, – я зайду к вам и мы обстоятельно поговорим.
– А когда зайдешь-то?
– Скоро, мадам, скоро.
Воспользовавшись подходящим моментом, Симон выставил соседку во двор и поспешно захлопнул дверь.
«Старая ведьма! Зайду я к тебе, как же!! – стараясь не шуметь, он оглядел коридор и задумчиво почесал затылок, – комнаты они уже убрали… возможно…»
Он наудачу распахнул дверь бельевой и чуть не споткнулся об объемный женский зад, плотно закупоривший вход.
– Добрый день, мадам Лебран! Вы Туанон не видели?
Внушительных размеров женщина недовольно оторвалась от изучения штабеля, сложенного из брикетов жестких накрахмаленных простынь, выпрямилась и окинула Симона подозрительным взглядом.
– А, это ты, – её взгляд заметно потеплел, – давненько тебя не было! Я уж стала подумывать, что всё. Совсем зазнались.
– Ну, что вы! У Гаспара работы много, – попытался заступиться за брата Симон, – он и практику держит и в госпитале…
– Как уехали, так и носу больше не казали! Конечно, Гаспар же теперь доктор! А пока студентом был, так сколько раз на мели сидел? По три месяца за квартиру не платил, да ещё и кофе?!..
– Да как…
– Как дела у Мадлены? – круто меняя тему разговора, женщина развернулась к Симону лицом и гордо выставила перед собой бюст, плотно упакованный в не слишком свежую бледно-кремовую блузку с поблекшими цветочками, – ребенка они скоро заводить собираются? Замужем-то она уже года три…нет, даже четыре… при таком сроке у меня уже двое было, а третий вот тут брыкался, – женщина хлопнула себя по объемному животу и негодующе фыркнула, – война, война!.. А при чем здесь война, если муж всё равно дома, каждую божью ночь в её постели? О чем только думает? А загуляет муженек со своей медсестрой, вот тогда она наплачется!
– Так она же у Гаспара и медсестра, – опасливо косясь на нависающий над ним бюст, попытался урезонить её Симон, – она сама и запись пациентов ведет и….
– Так то ж на приеме, – не сдавалась мадам, – а в госпитале, почитай, и поинтересней её найдутся. Медсестра, да ещё одинокая… А он хоть и врач, да всё равно мужчина…Эх, дура Мадлена! – женщина резко выпрямилась и звучно хлопнула ладонью по ближайшему штабелю, – всегда была дурой. Говорила я ей: «Ты меня, глупая, слушай! Я тебе, по-соседски, плохого не посоветую. Выходи замуж за нормального мужика, нарожай ему детей, а если хочешь, то и рога наставь. А этот что? Будет ли врачом, это ещё вопрос, а пока одно слово – студент, Где жить-то будете?»…
– Так он же стал врачом, и квартира у них… – наконец-то войдя в привычную колею, отбил удар Симон, – да и сын ваш тоже женился…
– На этой-то стерве?! – неожиданно густым басом выкрикнула мадам и треснула кулаком по верхнему брикету. Весь штабель опасно закачался, – нашел себе вертихвостку! Говорила я ему, дураку: «Что толку, что смазливая? С такой-то ещё хуже! Пока ты баранку крутишь, она тебе рога и отрастит, и отполирует…»
– Зато уж внуки у вас…
– Да уж, внуками меня бог не обидел, – секунду назад ещё пылающее гневом лицо женщины вдруг расплылось, губы задрожали и сами собой сложились в нежную, восторженную улыбку, – мальчишки, дай бог каждому!.. Старший вчера кошку нашу, Матильду, постриг. Туанон его утром самого стригла, так он днем…
– А Туанон где?
– А где ж ей быть? На кухне, конечно…
– Спасибо, мадам Лебран!
Симон шарахнулся назад и пулей выскочил вон.
– А зачем она тебе?…
Увидев, что спрашивать уже некого, женщина безнадежно махнула рукой и перевела взгляд на ровный белый штабель, пытаясь вспомнить, сколько брикетов она насчитала до того, как влетел этот шалопай.
«Пятнадцать… двадцать пять…»
Поняв, что это безнадежно, она смачно плюнула, согнулась пополам и уперла палец в самый нижний сверток.
«Один…»
Туанон действительно была на кухне.
Худенькая, черноволосая и черноглазая, затянутая в огромный, посеревший от времени, но чистый и опрятный передник, гибкая и стройная как девчонка, Туанон весело колдовала у плиты.
– Привет! Какими судьбами?
– Да так… Сейчас на твою напоролся.
– А, – понимающе засмеялась Туанон, – водички попей, не помешает.
– А, что покрепче, найдется?
– Там, – Туанон махнула большой разливальной ложкой в сторону огромной, оплетенной в солому бутыли.
– Вот это разговор, – Симон отцедил пенящийся, пахнувший яблоками напиток в стакан, попробовал и удовлетворенно щелкнул языком, – годится!
… У тебя как?
– Нормально, – не глядя, Туанон схватила со стола прихватку, подняла крышку с исходящей паром кастрюли, помешала, опустила крышку и бросила прихватку на место, – ты по делу, или как?
– По делу… Ты «Сеюш» на Монмартре знаешь?
– Нет, а что это?
– Ресторашка из средних. У них ещё кордебалет в зеленом.
– А, так ты про «кузнечиков»? Конечно, знаю. Богемное местечко.
– Ты там с кем-нибудь знакома? – оживился Симон.
– Откуда, я же там не работала. У них вся программа на джазе, а у меня шансо.
– Жаль… – протянул Симон.
– Каждому – своё, – пожала плечами Туанон.
– Да я не про то… Может, всё-таки знаешь? Очень надо.
– Ну… – Туанон задумчиво сморщила невысокий лобик, сразу став похожей на хорошенькую школьницу-отличницу, старательно вспоминающую ответ на вопрос учителя.
– Официантку в «Капризе». Это на Вожирар. Она до того, как… Ну, в общем, раньше она там танцевала.
– И то хлеб, – обрадовался Симон, – как зовут?
– Нинет.
– Можешь свести?
– Без проблем. А зачем тебе?
– Если узнаю, расскажу. Идет?
– Идет, – фыркнула Туанон, – Скажи, что от меня…
– Спасибо, – Симон чмокнул Туанон в щеку и выскочил за дверь.
4Дни незаметно сплетались с ночами. Утром поднимались шторы, впуская в комнату скупую порцию солнечного света, вечером шторы опускались. Розовый шарф, которым в самом начале обернули абажур настольной лампы, выцвел настолько, что почти не приглушал яркость света.
Лихорадка сменилась бредом. Раненый метался по кровати, вырывался из удерживающих его рук, пытался встать. Когда удерживать становилось невозможно, появлялась Мадлена, делала укол, и раненый затихал.
Мадлена, Этьена, Симон… И опять Мадлена…
В тусклом розовом пятне возникал встревоженный Гаспар, открывал саквояж, говорил что-то преувеличенно бодрым голосом.
– Ты можешь что-нибудь сделать? – упершись руками в стол, в упор смотрела на врача Этьена.
В первый раз за всё это время она смотрела спокойно. Так нечеловечески спокойно, что Гаспар не выдержал, опустил глаза и забарабанил пальцем по столу.
– Я делаю всё, что могу.
– Мне плевать, что ты делаешь! Ты можешь его вылечить?
Врач убрал руку со стола и отвернулся.
– Ясно, – на её постаревшем, измятом многодневной усталостью, лице, неожиданно ярко блеснули огромные, приподнятые к вискам глаза, – значит, шансов у него нет?
Гаспар опять не ответил.
Былой отрешенности как не бывало. Этьена резко оттолкнулась от стола, выпрямилась, сжала в кулаки ладони и опять уперлась в Готье жестким, немигающим взглядом.
– Он переживет эту ночь?
Если бы она не стояла рядом, если бы он своими глазами не видел, как шевелятся её губы, то ни за что бы ни поверил, что голос, который он слышал, принадлежит именно ей. Холодный, безэмоциональный. Такой же жесткий, как и взгляд.
Такой голос может принадлежать только человеку, находящемуся уже настолько далеко за пределами естественных человеческих эмоций, что они потеряли для него своё значение.
– Тебе надо принять снотворное и лечь спать, – не поднимая глаза выше её губ, медленно произнес он.
– Нет, – всё с тем же сводящим с ума спокойствием отказалась Этьена, – ты не ответил на мой вопрос. Он переживет?…
