Константин Мартынов - «Ныне и присно»
Тимша не выдержал, крикнул:
— Простите, люди, грехи мои!
Нет ответа…
«Господи! Мой это крест — за набег проспанный! Мой, ничей больше! За что поморов наказываешь? За что Сергею мучиться?! Отпусти потомка, Господи!»
Нет ответа…
Шаг… еще шаг… Кровь набатом гремит в висках. Алая дымка застит мир… сгущается до багровости… знакомой багровости. «Нет, Господи! Не меня — его!»
«Видно не судьба…» — тихо, словно из дальнего далека, прошептал Сергей.
* * *Автобус тряхнуло на выбоине, Тимша покрепче вцепился в поручень. За окном подпирает откос высокая стена, по стене яркие угловатые рисунки… «граффити» — всплыло в голове чужое знание. У плеча, стараясь заглянуть в лицо, пыхтит Венька… Хочет понять, кто стоит рядом с ним.
— Не отпустили Серегу, парень, придется тебе и дальше меня терпеть…
Венька запустил пятерню в рыжие вихры — причесался. На конопатой физиономии хитрющая усмешка.
— Ничего, переживу как-нибудь… Нам выходить, кстати.
Широкая гранитная лестница спускаеться в чашу старого города. Тимша остановился. Сотней метров правее поскрипывает «чертово колесо». Отсюда, с верхней террасы, город как на ладони — от приткнувшейся у подножия лестницы консерватории до замыкавшего улицу вокзала… а дальше, за лесом крановых стрел и мачтами кораблей — залив, и поселок Дровяное на том берегу, и горбатые сопки до самого горизонта…
Ветер, разбойничьи свистнув, взъерошил волосы и умчался дальше. Ветер Арктики, пахнущий морем и снегом. Высоко в небе тянулись длинные перья облаков — предвестников циклона. Конец сентября, до зимы — не больше месяца.
* * *Со шнякой не успевали. Тимша понял это увидев поутру хрусткие льдинки на лужах. Еще немного, и треска уйдет в Атлантику, чтобы вернуться через год — к началу июня.
И все же работа не прекращалась. Даже сейчас, упрямо закусив губу, он конопатил оставленные «на разбухание» обшивки щели. Потом конопатка зашьется тоненькими рейками, зальется горячей смолой — даром что ли Венька у костра порхается?
Чумазый, как черт у адской сковородки, Леушин смотрел на вверенное ему ведро. На лице явственно читалась неприязнь — смола дымила, брызгалась и регулярно пыталась загореться. Ну почему ему всегда достается самая муторная работа? Вон, Серегин предок постукивает себе кияночкой по деревянной лопатке, и никакой грязи. А от него уже не то что девки, столбы придорожные морщатся!
— Готово! — крикнул Венька, потыкав палкой в хлюпающее пузырями варево.
— Неси, раз готово, — отозвался Шабанов.
В ход пошли в достатке заготовленные лопаточки. Венька старательно заглаживал быстро густеющую смолу, когда до слуха донеслось немного удивленное:
— Кажись… Закончили.
Тимофей неторопливо прошелся вдоль шняки. Ладонь похозяйски охлопала еще теплые борта… в следующую минуту Венька пораженно разинул рот — помор встал на колени, прижался лбом к форштевню и что-то забормотал. Слов Венька расслышать не сумел. Как ни старался.
Вскоре Тимша поднялся, в глазах его подозрительно блестела влага. Леушин сделал вид, что не заметил.
Шабанов расставил вдоль лодки дождавшиеся своего часа рамки-кильблоки, повернулся к Веньке.
— Берись за корму — на киль ставить будем!
Леушин ждал неимоверной тяжести, но лодка перевернулась легко. «Килограмм семьдесят, не больше!» — прикинул он.
— Осталось нос запалубить да банки на место вставить, — довольно заметил Тимша.
Венька подошел к форштевню — необрезанный комель шишковатой болванкой торчал над лодкой.
— Зачем эту дуру оставил? — спросил он.
— Увидишь, — загадочно усмехнулся Шабанов.
Домой Венька возвращался один — с наказом передать Светлане Борисовне, что ночевать Сергей будет в гараже, а вернувшись поутру, ахнул — вместо безобразного комля над лодкой возвышалась яростно оскаленная рысья голова.
— Ух ты-ы! — Венька осторожно дотронулся до вершковых клыков и повернулся к спокойно шлифовавшему лопасть весла Тимше. — Это на всех шняках такое?
— В давние-то времена, старики сказывали, на всех, — кивнул не отрываясь от работы Шабанов. — А в мои уж и не встренуть было. Попы запрещали — бесовщина, мол…
Весло отлетело к стене. Тимша поднялся, вышел из гаража. Пылающий взор вонзился в безмятежно синее небо.
— На севере живем, северным богам и вера! — люто выкрикнул Тимша.
Гневный взгляд перенесся на Леушина, по пути едва не спалив соседние гаражи.
— Я-то здесь причем? — спросил Венька, на всякий случай отступив от шального приятеля. — Не надо со мной воевать!
Ярость понемногу рассеялась, уступив место до жути знакомой Серегиной усмешке:
— Понимаешь, Венька, вспомнил я, кто разок Сергею вернуться помог — Каврай, бог лопарский! Теперь думаю — надо бы и мне древним богам покланяться… раз помогли, глядишь и второй не откажут.
Для Веньки разговоры о вере не значили ничего — атеистическое воспитание сделало свое дело. На конопатой физиономии расцвела ехидная ухмылка.
— Да хоть горшкам молись! Главное — без человеческих жертв, иначе поймут неправильно!
Тимша оценивающе посмотрел на Веньку и согласился:
— Да, жертва из тебя никудышная выйдет… лучше уж вином окропить.
— Белым? — спросил Венька, прикидывая сколь достанется лодке, а сколь — им самим.
— Красным, — отрезал Тимша. — Как кровь.
Испытывали шняку на следующий день, уговорив соседа по гаражу довезти ее до залива на прицепе. Бутылок о борт не разбивали, однако вина шняке досталось куда больше, чем рассчитывал Венька. Услышав же тимшино «выпившим на борту не место!», Леушин и вовсе приуныл.
И снова Тимша стоял на коленях, прижавшись лбом к крутогнутому форштевню, а Венька маялся, желая подслушать, о чем молит богов пришедший из напрочь забытого прошлого помор… маялся, но подойти ближе не решался.
— Хватит круги наматывать, — наконец окликнул Шабанов, — помогай в воду столкнуть!
Днище скрипнуло по песку, набежавшая прибойная волна приняла шняку на спину, вмиг откатив на пару метров от берега.
— Хватай, уплывет! — заполошенно охнул Венька, Но Шабанов довольно усмехнулся:
— Хорошо пошла! Радостно!
Не обращая внимания на льющую в голенища воду, Тимша ухватился за привальный брус, лихо закинул себя в шняку.
— А я? — воззвал метавшийся по урезу воды Леушин.
— А не спи! — расхохотался Тимша. — Один уйду!
Венька вздохнул и торопливо разделся до трусов. Тимша ждал, удерживая лодку упертым в песчаное дно веслом.
Не умевшему толком грести Леушину досталось сидеть у румпеля. Строгий наказ не дергать туда-сюда украл половину удовольствия.
Впрочем, подруливать не требовалось — шняка неслась через залив вспугнутой нерпой — не рыская, легко всходя на волну и скользя по десятку метров за один гребок. Оказавшись за пределами фарватера, Тимша уложил весла вдоль бортов и вставил мачту в прорубленный в передней банке степс.[18] Сшитый Светланой Борисовной парус горделиво выпятил пузо, шняка встрепенулась, скакнула вперед норовистой кобылкой. Тимша закрепил брасы, сел к румпелю, потеснив оттуда Леушина.
— Кру-уто! — выдохнул сияющий Леушин. Рука его опустилась за борт, словно пытаясь погладить волну. — Не урчит, соляры не жрет, а как несется! Песня!
Тимша согласно улыбнулся — под рукой дышал румпель, сердитыми шмелями гудели натянутые брасы, поскрипывала в степсе мачта… Шняка жила…
И не было больше ни прошлого, ни будущего — синее небо и солнечный парус… Тимша закрыл глаза — сейчас завозится дремлющий Суржин, напомнят о своем существовании братья Федосеевы, и он расскажет дурацкий сон о мире, где по улицам гуляют полуголые девицы, ездят вонючие телеги, а в избах стоят ящики со стеклянными окошками, за коими суетятся потешные человечки, рассказывая, как чистить зубы, чтоб стали тверже, и чем стирать подштанники, чтоб заду мягче… То-то Федосеевы нахохочутся!
Тимша даже открыл рот, чтобы окликнуть Суржинских покрученников, но тут окликнули его самого:
— Шабанов! Ты не спи, не спи — в берег воткнемся!
Венькиным голосом окликнули.
Не сбылось. Тимша печально вздохнул, вернулся в опостылевшый двадцать первый век.
Скатываясь с Белокаменских сопок, дул шелоник.[19] Тимша ослабил брасы и, со строгим наказом держать крепко, передал Веньке. Развернуть шняку под ветер — дело нехитрое… Если брасы в надежных руках.
— У меня веревка из рук вырвалась, кожу содрала! — Венька обиженно показывал пострадавшие ладони, парус хлопал вывешенной на просушку простыней, шняка уныло качалась на волнах. Тимша горестно вздохнул и опустил рей. Разворачиваться пришлось на веслах.
На берегу встречала толпа зевак — от сопливых дошколят до вполне солидных усатых и пузатых мужиков. Доселе их занимала ловившаяся с пирса мелкая тресочка, зато теперь для каждого стало важнее задать вопрос — где, как, да почем купил? Непривычный к подобной настырности Тимша даже растерялся, зато Венька своего шанса не упустил:
