Мери Каммингс - Серебряное небо
С другой стороны, оставлять его ночевать под дождем тоже нельзя…
Все эти мысли преследовали Лесли до самого вечера. Посматривая на небо, она утешала себя: «Вон, кажется, уже просвет появился! Наверное, к вечеру развиднеется!» — но дождь все лил и лил.
На ночевку она остановилась под единственной, наверное, на добрый десяток миль вокруг корявой сосной — земля тут была чуть посуше, но от дождя негустая крона защищала слабо, так что и разводить костер, и ужинать пришлось под капающими сверху холодными каплями.
После ужина Лесли расстелила тент, выложила стеночку из мешков и, вздохнув, позвала:
— Джедай!
Он как сидел, уставившись в огонь, так и не шевельнулся. Пришлось подойти и пихнуть слегка коленом.
— Вставай. Пошли, — подвела к тенту. — Ложись!
Лег. Она подтолкнула его ближе к мешкам, обмоталась одеялом и устроилась рядом; натянула на них обоих край тента. В тот момент, когда стало темно, Джедай было заерзал, но Лесли ткнула его локтем: «Лежи смирно!» — и он покорно притих.
В ту, первую ночь она так толком и не заснула; несколько раз ненадолго задремывала, но потом вновь просыпалась — уж очень непривычно было чувствовать рядом теплое тело, слышать над ухом чужое дыхание, ровное и размеренное, как бывает лишь у спящих — в отличие от нее, Джедай спал как убитый, даже с боку на бок не повернулся.
На следующую ночь Лесли спала значительно спокойнее, а через несколько дней пришла к выводу, что ночевать рядом с ним не так уж и плохо — куда теплее, чем просто упираясь спиной в мешки.
Она сама не знала, кажется ей — или и впрямь глаза Джедая постепенно становятся не такими пустыми, как раньше. Теперь Лесли часто могла различить в них удивление и вопрос, голод и сонливую сытость.
Смотреть на огонь он мог часами. Порой, наглядевшись на мерцающие угли, вдруг поднимал голову, озирался, словно силясь что-то вспомнить или понять — лоб наморщен, брови сосредоточенно сдвинуты. Но продолжалось это недолго, потом лицо его разглаживалось и взгляд снова утыкался в костер.
В первый раз, когда Лесли увидела, как Джедай берет выпавший из костра полуобгорелый кусок сосновой коры и сует обратно в огонь, она обалдела, подумала — случайность. Взяла сухую ветку, положила рядом с ним — та незамедлительно перекочевала в костер. Следующую ветку он тоже кинул в костер, но не сразу, а когда жар немного поубавился.
Так выяснилось, что он умеет поддерживать огонь.
С тех пор на стоянке, разведя костер, она клала рядом с Джедаем кучку дров и спокойно занималась своими делами — огонь был на его попечении. Дрова ей, правда, приходилось собирать самой.
Следующее проявление его самостоятельности порадовало Лесли куда меньше.
Как-то вечером, сварив на ужин кашу с мясом (хорошо получилась — и лучком была сдобрена, и солью!), она сняла ее с огня и поставила остывать — причем поставила на противоположной от Джедая стороне костра, чтобы он случайно не задел котелок и не обжегся — а сама пошла к ручью простирнуть кое-какое белье.
Вернулась она буквально через пять минут — котелок был опрокинут, каша рассыпана по земле, а Джедай, стоя на коленях рядом, отчаянно тряс рукой в повязке.
Чтобы понять, что произошло, Лесли потребовалась пара секунд: привлеченный вкусным запахом, он вознамерился без спросу стянуть немного кашки, черпануть рукой прямо из котелка — но не сообразил своей дурьей башкой, что на руке лубок, а каша горячая, посему опрокинул котелок и обжег себе пальцы.
В следующий момент она налетела на него с выстиранным бельем наперевес:
— Ах ты, зараза! Вор паршивый! Морда поганая! — все это сопровождалось шлепками куда попало мокрой футболкой.
Джедай не сопротивлялся, не пытался заслониться — лишь вжимал голову в плечи и испуганно щурился.
— У собак и то хватает мозгов не лезть в кипяток, а ты!.. — размахивая футболкой, орала Лесли. — Осел безмозглый!
Дураш, мечась вокруг, исходил отчаянным лаем; наконец, налетев на нее, пихнул лапами в бок.
— Ах, еще ты тут будешь?! — вскипела она. — Защитничек нашелся! — следующий шлепок достался псу — он отскочил и залаял еще визгливее, в голосе чувствовалась обида и негодование.
Запал пропал, и Лесли стало смешно.
— Ужина тебе не будет, — подняв котелок, сурово сообщила она Джедаю. — Тут хватит только мне. И смотри у меня, если еще раз посмеешь самовольничать — на поводок посажу!
Поначалу она действительно намеревалась оставить его без ужина, но, поев, сменила гнев на милость. Тем более что на дне котелка оставалась еще каша — не пропадать же добру!
В тот же вечер Лесли сняла с него лубок. Решила, что, хотя до полных четырех недель не хватает еще трех дней, в этом ничего страшного нет.
Так и есть: прощупав места переломов, посгибав и поразгибав пальцы (Джедай сидел спокойно, не дергался, значит, особо больно ему не было), она убедилась, что кости срослись нормально. Порезы тоже зажили.
Рука, правда, выглядела сизовато-бледной, как рыбье брюхо, но это почти всегда бывает, когда снимаешь гипс или шины; через месяц-другой никто и не заметит, что с ней что-то было не так.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В поселок Лесли решила Джедая не брать, оставила его сидеть рядом с волокушей и мешками. Пусть отдохнет, тем более что и рюкзак у нее в этот раз был совсем не тяжелый.
С собой она взяла только Алу.
Поселок, куда она направлялась, был совсем небольшим — человек сорок, не считая детей. Жили они бедно, по весне чуть ли не впроголодь — земля здесь была слишком каменистой, чтобы давать хороший урожай. Кроме того, как Лесли догадывалась, спрашивать, чем человек занимался до Перемены, было не принято: большинство обитателей поселка раньше были горожанами, и за двадцать лет они так и не научились толком ни обрабатывать землю, ни ухаживать за скотиной, ни даже охотиться.
С коммерческой точки зрения место это было совершенно бесперспективным, поэтому товара она с собой почти не взяла — так, по мелочи: нитки, иголки, гвозди и кое-какие травы. Прихватила несколько копченых окуней — ни реки, ни озера поблизости не было, и посельчане наверняка соскучились по рыбе. Все остальное пространство рюкзака Лесли было забито просоленными и высушенными шкурками гремучек.
Именно змеиные шкурки и были причиной того, что она пару раз в год навещала это богом забытое место — здесь жил одноногий старик, который покупал их, выделывал и продавал, кроме того, менял невыделанные шкурки на выделанные.
Поселок Лесли увидела издали, с холма, и как всегда улыбнулась: уж очень он чудно смотрелся.
Вместо нормального частокола его окружала ограда из прибитых к редким столбам крыльев, крыш и капотов легковых автомобилей; кое-где на них еще сохранилась краска, и все вместе выглядело как какая-то странная мозаика.
Ограду эту дядя Мартин — так звали одноногого старика — почти целиком смастерил своими руками и не без основания ею гордился: хотя она и выглядела по-дурацки, но свое дело делала. Железяки были прибиты внахлест до высоты человеческого роста, выше них шли два ряда колючей проволоки — через такое препятствие быстро не перелезешь.
Вообще дядя Мартин был человеком дельным и умелым. Лесли подозревала, что и боец он неплохой; как-то раз она видела, как он, почистив, собирает пистолет — движения были настолько четкими и быстрыми, что, пожалуй, она и сама за ним бы не угналась.
Об остальных жителях поселка это едва ли можно было сказать, часто они пренебрегали элементарными правилами безопасности. Вот и сейчас на вознесенном над оградой насесте, где полагалось, когда ворота открыты, сидеть какому-нибудь мальчишке, было пусто.
Поэтому Лесли беспрепятственно вошла в поселок, помахала рукой вытаращившейся на нее из окна женщине — и, не встретив по пути ни одной живой души, добралась до дома, где жил дядя Мартин. Из вежливости постучала по столбу, на котором когда-то висела калитка, крикнула: «Эгей!» — и вошла во двор.
Воняло здесь премерзко. Оно и понятно — по всему двору были наставлены бочки, в которых мокли змеиные шкуры, и распялки, где они сохли.
Ала чихнула.
— Ты права, — согласилась Лесли и снова позвала: — Э-эй, есть тут кто живой?!
Дядя Мартин, держась за косяк, нарисовался в дверном проеме — высокий и грузный, одна штанина подвернута выше колена.
— Ты?! — и вдруг метнулся обратно в дом, оттуда послышался грохот и неразборчивая ругань.
Не прошло и двух секунд, как он снова показался в дверях, уже с костылем, и быстро запрыгал к Лесли.
— Пойдем… Ты-то и нужна! — свободной рукой схватил ее за запястье и потянул к калитке. — Пойдем скорее. Да оставь рюкзак здесь, никто не тронет!
