Кристина Тарасова - Карамель
— Карамель! — зовет меня Ромео, как только я оказываюсь у раздевалки — острый угловатый силуэт юноши выплывает из холла и движется в мою сторону, он преодолевает целую рекреацию и улыбается в знак приветствия.
Я сдаю пальто и иду к другу, спокойно желаю ему доброго утра и получаю такое же вежливое пожелание в ответ.
— Почему ты пришел так рано? — интересуюсь я, когда мы двигаемся к лифту.
— Плохо спал, — признается Ромео и бросает томный быстрый взгляд.
Думаю, не расстройство ли у него. Думаю о себе. Может, у меня тоже?
— А ты?
— Тоже-тоже, — решаю не лгать я, отвечая одновременно на вопрос, заданный вслух Ромео и в голове самой себе.
По расписанию первыми стоят два письма, затем история, чтения, перерыв и счет. И дополнительный факультатив, который я решаю прогулять, даже не узнав названия.
Кабинеты в школе делятся по важности: к первому уровню относятся философия, этикет, история, ко второму счет, письмо, чтения, далее третий уровень и по той же схеме. Мы останавливаемся на втором.
— Сегодня дополнительными стоят занятия по географии, — говорит Ромео. — Будут собираться не в классе, а в зале обсуждений, — уточняет он, вложив в собственную интонацию некую не обходительную значимость события, отчего голос его замедлился и вымолвил предложение в разы медленнее, чем обычно говорит юноша.
Все мы знаем, что в зале обсуждения обыкновенно проводят собрания школы и суды учеников, так что важность (мнимая естественно) этой лекции была провозглашена еще задолго до ее начала. Не оборачиваюсь и не отвечаю, легко взмахиваю плечами — почти незаметно, и бреду дальше. Я вспоминаю безумца на крыльце школы, вспоминаю, что платок, пойманный им, ранее оплетал мою шею, теперь же он стал не красивым аксессуаром, а памятной петлей, с которой можно шагнуть со стула. Безумец вторгся в мою жизнь, ударил по моему равновесию и пошатнул его — какого же приходится людям, которые каждодневно сталкиваются с необразованными подобиями человека?
Ромео все с большим энтузиазмом рассказывает мне о грядущей лекции, в красках расписывает услышанные им возможные темы, раскрывает их, вносит какие-то ремарки, но терплю я это недолго — длинный коридор обрывается так же, как и мое терпение.
— Да что тут проходить? Идиотизм, — отрешенно отвечаю я, продолжая представлять перед собой юношу с янтарем, щетиной и броскими речами — непозволительными, но которые он себе позволил; значит, не так и велик запрет.
— Ну как же, Карамель… это интересно, — возражает Ромео с загоревшимися глазами, но я спешу плеснуть в них водой из ведра и потушить этот огонь, ибо пламенная душа в наше время чрезмерно опасна — пластик в городе может загореться.
Я слышу попытки Ромео переубедить меня и от того закипаю — никакому люду не дозволено искоренять мои устоявшиеся нравы и пытаться навязать свои идеологии; если я не приду к мысли самостоятельно, считай, ее никогда и не существовало.
— Что тут проходить? — повторяю я несколько громче, но тут же спешу сбавить голос и объясняю вразумительней, хотя и не без ехидства. — Дождей нет. Снега нет. Прохладно, явление солнца — никогда. Конец. Вот тебе и все.
Быстро пожимаю плечами и смотрю в растерянные глаза Ромео, которые уже через секунду принимаю дозу безразличия, пропитываются моей остротой и вспоминают, что принадлежат человеку Нового Мира — высшему созданию, сверхчеловеку.
— Не только нынешний климат, — зачем-то продолжает спорить Ромео, хотя я не признавала в нем этого качества никогда. — Затронут темы об истории, становлении Нового Мира, покажут недоступный ранее материал.
И я опять вижу огонь в глазах Ромео — мой друг действительно хочет посетить занятие, да я ведь и не запрещаю ему; просто он должен понять, что мое присутствие там — абсурдно: никогда не посещала факультативы и никогда к этому не приступлю — отставить.
— История? В школьных учебниках пишут о том, что Землю погубила химическая катастрофа. Леса вырублены, источники воды высушены, — подхватив, парирую я. — Единственный живой угол во всем мире — небольшой город, который река разделяет крестом на четыре района, хотя, мы и того не можем наблюдать.
— Карамель… — тянет Ромео, но меня уже не остановить.
Он поднес огонь к спирту и разгорелось страшное пламя.
— Люди живут поверх старых зданий и построек, автомобили способны передвигаться по воздуху, а всем детям дают странные имена. Конец! Финита! Урок географии и истории за один присест и без воды в тексте, — заканчиваю я и поворачиваюсь на Ромео.
— Да, ты права, — моментально сдает он и принимает мою позицию.
Самодовольно улыбаюсь и киваю в знак своей собственной правоты, однако после уроков провожаю узкую острую черную спину Ромео в сторону факультатива.
Ирис зовет меня на очередной шоппинг, где вновь выпрашивает по дешевке вещь из новой коллекции. Я возвращаюсь домой и не помню, кто меня подвозил — эта мысль не может не радовать, ибо так и должно быть. Безумца с крыльца школы я тоже больше не вижу.
Будни ничем не отличаются друг от друга, и я не понимаю, отчего мы устаем. Учеба, работа, магазины — мы ничем не обременены. Все свое время житель поверхности тратит на то, чтобы доказать самому себе, что он достоин жизни на поверхности. У нас нет кумиров и идеалов, мы сами для себя кумиры и идеалы. Мы — Боги.
Я ложусь еще до начала комендантского часа, по телу расплывается слабая приятная боль, а, значит, ночь обещает быть спокойной.
День Третий
Предчувствие меня не обманывает.
Я просыпаюсь в приподнятом настроении: ни головной боли, ни снов, ни усталости — все вновь встало на свои места, череда событий отныне будет сменять череду событий как и прежде, циферблат более не собьется, стрелки часов не дрогнут, календарный лист не упадет раньше времени. Обыкновенное переутомление чуть не свалило меня с ног и ума, но я во много раз сильнее болезни, паразита и другого недуга — Я — Человек с поверхности.
Закончив умываться, я стягиваю волосы в слабую косу на бок; в дверь в этот момент начинает колотиться Золото. Слабые удары маленьких кулаков, периодический топот и нервный вздох подогревают меня не слабее пола с подогревом, я перекатываюсь с пятки на пятку и, глядя в зеркало, вновь включаю воду, только теперь делаю напор сильнее.
— Кара! — зовет меня Золото, и голос ее — еще звонкий, детский — ударяется о тяжелую дубовую зверь. — Кара, ты не одна!
Удивительные вещи говорит сестра, ибо сейчас я действительно одна. Сажусь на кресло и кладу ногу на ногу. Торопиться некуда, особенно, когда куда-то торопится сестра!
— Выходи, иначе я позову маму! — не унимается Золото и со злостью рвет дверную ручку.
— Будете колотиться вместе? — посмеиваюсь я. — Позови отца, пусть попробует вынести дверь.
Золото топает на кухню — квадратные каблуки бьются по полу, стучат по лестнице и пропадают вовсе. Я быстро выключаю воду и выбегаю из ванной к себе в комнату. В следующее мгновение слышу вернувшуюся сестру и крик матери о пустяках и небылицах, выдуманных дочерью, хотя она прекрасно знает, что я действительно докучала сестре.
Настраиваю себя на три первых урока чтения, равные трем часам за книгой, коих в школе у нас практически не было, а те, что имелись, находились в ужасном состоянии. По этой причине ученики читали лишь электронные варианты современной литературы. В основном, это были учебники по праву и законы, дополнительные материалы по управлению и ораторскому искусству. Я же отдавала предпочтение бумажным изданиям — спасибо за то моему отцу, Голдману старшему.
Я заглядываю в его кабинет и меняю книгу, отмечаю про себя тот факт, что отец сам никогда не закрывает дверь на ключ; и от чего потом удивление пропажи книг с полок? — он сам не забоится об их сохранности.
Литературу я не выбираю: хватаю наугад, и теория вероятности дарит мне «Прошлый век» — книгу-таблицу, в которой говорилось о сравнении былого мира и Нового Мира; бесконечные таблицы в толстом переплете.
Не могу не остановиться у стола и не заглянуть под него — трогать нельзя, но дело пагубной привычки; сила извне каждый раз толкает меня отсоединить корешки коробки из плотного картона и посмотреть на заветную бутыль с откупоренной пробкой и отпечатанным годом производства, который старательно затерт чьими-то пальцами.
— Миринда! — зову я горничную, когда спускаюсь на кухню позавтракать. — Миринда, ко мне.
— Да, мисс Голдман? — появляется она в арке, судорожно быстро поправив накрахмаленный воротник своего костюма.
— Свежий салат и стакан воды, Миринда, — по настроению выдумываю я. — Тебе десять минут.
Миринда кивает и двигается, а я проскальзываю рядом — чуть не сталкиваемся с ней; женщина успевает изогнуться: ее острые плечи отплывают в сторону, а ноги быстро перешагивают друг за другом. Я смотрю недолго на служанку и задумываюсь о том, что ею правило больше — страх или уважение? Глаза ее виновато опускаются на кухонный стол, руки скрещиваются на фартуке, и я спокойно отступаю — хватит пытаться что-то понять, Карамель, иди спокойно в свою комнату и выбери наряд на день. Твои мысли никому не нужны, твой внешний вид — необходимая и важная характеристика; мысли о глупых подчиненных тебе не помогут в учебе и на работе, а твое искусство управлять и уметь располагать к себе людей уверенной походкой — да.
