Кристина Тарасова - Карамель
Обзор книги Кристина Тарасова - Карамель
Кристина Тарасова
Карамель
День Первый
— Мы ваши Создатели!
Вторит голос, и я вижу перед собой воду. Не понимаю, что происходит… Я тону?
— Мы будущее этого мира!
Глубоко вдыхаю — пара секунд — и замираю — пара секунд.
— И если вы живете…
Вода наполняет легкие как сосуд, но чья-то дрогнувшая рука не останавливается, и жидкость льется через край, ощипывает меня и давит.
— … дышите нашим воздухом…
Барахтаюсь и пытаюсь всплыть, вскидываю руками кверху, но не могу более двигаться.
— … едите нашу пищу…
Я хочу закричать.
— … смотрите на наше небо…
Кричу!
— … знайте! без нас не было бы и вас.
Дыхание перехватывает: ощущаю, как ледяная жидкость растекается внутри меня, обволакивает органы и удушливо стискивает их в своих объятиях.
— Вы наши подчиненные, а мы Боги!
Все тело обливается жаром. Я чувствую, что вот-вот — и вспыхну; загорюсь, как спичка, которую в следующий миг потушат и избавятся от нее.
— Восхваляйте же своих Создателей!
Я резко открываю глаза.
Помню, что тонула; вода была ледяной, но все тело жгло — у меня не получается это объяснить.
Я поворачиваюсь к экрану, что висит напротив главного здания комитета управляющих — те всегда включают новости во время школьных перерывов, чтобы ни один ребенок Нового Мира не забыл, благодаря кому он все еще на поверхности.
— Звучит как реклама, — с явным недовольством подмечает Ирис.
— Это и есть реклама, — прерываю ее болтовню я. — Все в этом мире реклама, моя дорогая.
Она сидит напротив меня и пялится своими безжизненными глазами на экран, острые зрачки прыгают с одной вывески на другую, с одного заголовка на другой, но ничего в ее голове не откладывается, посему у меня попросту нет желания разговаривать с подругой.
Она поворачивается ко мне и мягко улыбается, хотя я вижу еще большее недовольство в ее хищном взгляде. Кончик носа как птичий клюв услужливо приопущен, но дуги черных бровей сведены от сосредоточения. Ирис может долго выжидать свою добычу, пока та не начнет биться в предсмертных конвульсиях и не подохнет. Она получала удовольствие от длительной борьбы без прямого участия в ней.
Но я не ее добыча.
— Может, сегодня на Золотое Кольцо? — непринужденно спрашиваю я.
К нам подходит служащий. Он кладет напротив меня тарелку со стейком, а потом взволнованно смотрит на Ирис и еле-еле выдает:
— Простите… — шепчет он, запинаясь, — кажется, мы не можем выполнить ваш заказ.
Мой вопрос остается без ответа, а подруга вспыхивает за секунду — это видно по диким глазам, хищность в которых сменяется на ярость.
Ирис — девочка красивая, но по моим меркам в ней замечалось уродство, какое присуще только низшим людям, однако никто не мог ей ничего сказать в лицо, ровно так же, как и мне.
Все эти люди до безумия просты. Я видела их насквозь, поэтому старалась не смотреть по сторонам.
— Повтори, — рычит она на служащего, который опускает голову и пялится в пол. — Повтори!
Ирис встает, хотя, я думаю, ей бы было предпочтительней швырнуть бокалом со стола в этого недоумка, а вечером нажаловаться папочке. В конечно итоге парень до завтрашнего утра не дотянул бы.
— Кальмары на кухне закончились, мисс…
— Закрой рот, — шипит Ирис — тихо, но властно — и осматривает соседние столы. — Я не хочу, чтобы ты называл мое имя. Не смей осквернять мою фамилию и фамилию моей семьи.
Служащий покорно кивает и переступает с ноги на ногу.
— А теперь скажи, — продолжает девушка, — почему у других я вижу принесенные заказы, а моего нет?
Она растягивает слова, будто разговаривает с необразованным маленьким мальчишкой, кончик ее языка — как у змеи — раздвоенный и прыскающий ядом, ударяется о зубы. Никто из присутствующих не обращает внимания на ругань — им дела нет. Подобные стычки происходят каждодневно, а люди — они такие — они сосредоточены исключительно на своей персоне.
Служащий поднимает глаза и выговаривает с заминкой:
— Вы попросили кальмаров, мисс… Но на фабрике остались только молодые особи. Они не могут нести потомство.
— Мне плевать на проблемы с кухней, с фабриками и на все это, — медленно, дробью отчеканивает девушка. — Я сделала заказ, и я хочу получить его.
— Пошел прочь, — шепчу я, служащий нервно оглядывается на меня, кланяется и испаряется.
— Я не закончила, — обиженно кидает Ирис и садится за стол.
— Промывать парню мозги? — добавляю я. — Ты слышала его: запарка на кухне.
— Но я хотела…
— Не заставляй меня прогонять тебя.
Ирис закрывает свой рот и, сузив глазки, отворачивается вновь на экран. Иногда мне хотелось, чтобы Ирис была немой, как некоторые попрошайки, ошивающиеся рядом с Золотым Кольцом.
Я задумываюсь о своем здоровье, о том, что в последнее время опять вижу сны — такое случалось лишь в детстве, но и тогда и ныне происходило одно и то же, мои сны были наполнены единым смыслом: я тонула.
Не притрагиваюсь к стейку и не делюсь с Ирис, хотя вижу, как она изводится от голода, периодически поглядывая на мой заказ. Мы вновь возвращаемся к былому молчанию, которое сохраняли с первой секунды нашего прихода на обед.
Я листаю книгу, которую своровала с отцовского шкафа. Он запрещает мне выносить из дома старую печать и другие ценности; но правила для того и созданы, чтобы их нарушать.
Ирис достает зеркальце в серебряной оправе и поправляет макияж, состоящий из красных теней и почти черных румян. Ей всегда хотелось выглядеть худой, поэтому она рисовала скулы, как у всех этих бедняков.
— Подарили? — кидаю я, смотря на безделушку в ее руках.
— Друг, — отвечает она, даже не глянув на меня, и тем самым совершает ошибку — она не имеет право относиться ко мне с таким неуважением.
— Подделка небось, — смеюсь я, перелистывая страницы, но я уже не читая.
Текст расплывается перед глазами; мне все равно на то, что написано в книге — теперь я просто хочу поставить подругу на место.
— Кого удивишь этим серебром? — продолжаю я, быстро пихаю руку в свою сумку и делаю вид, будто что-то ищу там. — Надо же, забыла дома. Знаешь, — я держу рвущуюся улыбку в себе, — это такое зеркало в платиновой оправе, представляешь, да? — Вижу голодный взгляд Ирис и дрогнувший уголок губ, — представляешь такое? Так вот оно усыпано различными камнями.
Я останавливаюсь — даю подруге секунды, чтобы она вообразила в своей пустой голове картинку, которую я ей преподношу.
— Знаешь, — я складываю руки перед собой и скрепляю их на подбородке, — рубины, сапфиры…
Широко улыбаюсь.
— Вот это я понимаю — подарок, — подвожу черту я.
Ирис готова захлебнуться от жадности, ее хищный взгляд опять пересекает меня.
— Тебе отец подарил, — отмахивается подруга и сосредоточенно отводит глаза в сторону, хотя я знаю, что ее теперь волнует: какой микроб разошелся по ее мыслям и что охватило каждый участок сознания — соперничество поджигало ее.
И, пускай, такое зеркало у меня дома не хранилось, почти задушенная от зависти и злости подруга была недурной альтернативой скучному обеду.
— А тебе кто? Попрошайка? Попрошайка, которому оно случайно перепало? — роняю я с досадой и затем с жалостью смотрю на Ирис.
Мы опять молчим.
Глупые. Жизнь — сравнение. Жизнь — борьба. Глупая борьба. Стоим с отцовскими кошельками друг напротив друга и мерим у кого толще.
Проходит наш перерыв, и вскоре мы слышим звонок; на большом экране, парящем в воздухе, появляюсь я.
— Мы ваши Создатели! — громогласно объявляет моя копия.
Повторяется речь про Богов и Мир.
Мне нравится, что камера меня любит, мне нравится, как я выгляжу и смотрюсь со стороны, мне нравится, что другие могут это наблюдать. Отец купил несколько часов на телевидении, чтобы различные компании могли посмотреть на меня и, если что, предложить работу.
Я поднимаюсь, убираю книгу в сумку и беру вилку, после чего ломаю стейк на хаотичного размера куски, кидаю столовый прибор подле и взгляд на служащего, что в открытую пялится на меня, улыбаюсь, а потом ухожу. Ирис отправляется вслед за мной.
— На Золотое Кольцо? — повторяю я свой вопрос, на который подруга так и не ответила.
— За твой счет, — лукаво улыбается она.
Мы подходим к лестнице, и к нам подъезжает лифт — оказываемся внутри: двери закрываются.
Место, где мы обедаем, располагается на крыше нашего учебного заведения; сухая искусственная листва оплетает арку над входом, стеклянные балконы выставляют на показ миниатюрные столы на две персоны, кафельная дорожка уводит служащих под купол, где происходит готовка. У нас с Ирис есть свое место, куда мы обыкновенно садимся и которое никто никогда не занимает. Стулья металлические — резко прижмешься лопатками к спинке: ударишься о выпирающую конструкцию; и, хотя обтянуты они плотной тканью, сидеть на них все равно неудобно. Ноги приземляются на мраморную плитку, каблуки ударяют по ней в такт чужой речи, сливающейся в неясную композицию — песнь города. Поднимая глаза к небу, кажется, что еще чуть-чуть — и ты непременно достанешь грязные облака руками. Выше нашей школы было лишь здание комитета управляющих. Образование — это вторая ступень после семьи, конечная — управление. Кто-то мне говорил, что после третьей следует вновь семья и получается, что змея заглатывает свой хвост — но не думаю, что этому можно верить.
