Алексей Грушевский - Игра в Тарот
Этому уже никто не то, что не верил, всё это просто перестало восприниматься. Для миллионов людей ИХ уже не просто как бы было. Миллионы верующих уже жили в совершенно другой реальности.
Люди стали собираться вокруг церквей по всей стране. Они уже не слушали священников, они благоговейно внимали паломникам — свидетелям тех событий. Их гнали от церквей. Они собирались по квартирам, в полях, на заброшенных стройках, в пустых колхозных коровниках, в каких то катакомбах. К ним присоединялись беглые монахи, сумасшедшие провинциальные попики, националистические экстремисты. Постепенно им начали покровительствовать некоторые настоятели монастырей.
К зиме они выработали концепцию: Надо всем миром идти в Москву, в храм Христа Крестителя, и собирать Собор. И они пошли. Скоро вся Москва оказалось запружена делегатами со всех приходов страны. Монастыри и многие приходы, не выдержав их напора, и стали на их сторону. Ежедневно новые и новые толпы правоверных приезжали, приходили, прилетали в Москву на Собор.
Конечно, в храм Христа Крестителя их никто и не думал пускать. Иерархат и не думал собирать Собор. Храм оцепили. Но они бродили всё возрастающими толпами вокруг и пели молитвы. Их начали арестовывать. Но это было не эффективно. Арест не был для них наказанием, наоборот они как бы сами стремились потерпеть от властей за веру. Да и было не понятно, что им собственно предъявлять? Ведь формально они ничего не нарушали, лишь стояли толпами и пели молитвы. Максимум на что могли пойти власти, так это сажать их на пятнадцать суток за административные нарушения, а потом этапировать по месту жительства. Они возвращались. На место арестованных прибывали всё новые и новые ходоки. Начали арестовывать благоволившим им священников и игуменов. Так как иеархат был заинтересован в разрешение этого кризиса, то этих священнослужителей начали назначать в далёкие приходы, или вообще отлучать от сана. Не смотря на ропот в церковных кругах, это оказалось наиболее эффективным средством, так как лишало смутьянов материальной базы. Просто лишало их мест постоя. Не имея пристанища, ходоки начинали бомжевать, спать на вокзалах, улицах, а это давало основание их арестовывать за административные нарушения. Каждую ночь многочисленные отряды внутренних войск проводили облавы и сгоняли всех, не имеющих ночлега в специально организованные концлагеря (тюрьмы просто не могли принять такого количества), где им ускоренным судопроизводством предъявляли обвинения и, затем, высылали, куда подальше от столицы. В какой-то момент власти поняли, что можно их просто не выпускать из лагерей, сославшись просто на то что, мол, суды просто не успевают оформить административное правонарушение, из-за обилия нарушителей. А так как они не собирались прибегать к насилию, а хотели только созыва Собора, то власть имела все шансы со временем взять ситуацию под контроль. Ведь Собор нельзя было созвать без повеления Лексия, а он, естественно, созывать его не собирался. Замаячила вполне реальная надежда постепенно всех смутьянов затворить в лагеря, и дождаться когда идея созыва собора улетучится сама собой. Ведь эту публику практически не надо было охранять, они смирно сидели, постились и пели псалмы, в надежде на чудесное избавление. Достаточно было добавлять в воду транквилизаторы и, как уверяли врачи, со временем морок должен был оставить паломников.
В один из дней этого кризиса Верховный Иерарх Лексий, плотно отобедав, нес торжественно и плавно свой живот в опочивальню. Он любил такие сладостные минуты неги и расслабления, когда после сытной трапезы его голова приятно пустела, заботы угодили куда-то прочь, мягкое тепло из живота нежно согревало его, и он как будто погружался в что-то тёплое, ласковое и приятное. Самое лучшее время предаться любимому занятию — дрёме. Предвкушая её, и почти уже засыпая на ходу, плавно плыл Лексий, словно в мягком облаке, в уже ожидающую его подготовленную мягкую постель.
Неожиданно в узком коридоре произошло какое-то вихреобразное, странное движение воздуха, засияло мягкое свечение, и перед ним возник старец. Иерарх даже на мгновение зажмурился, такой яркий свет исходил от его кротких и добрых голубых глаз. Был старец очень просто одет, согбен и опирался на тяжёлый посох. Он молча смотрел на Лексия и укоризненно качал седой головой.
Лексию он как-то уже один раз являлся. И тогда на Верховного Иерарха его появление произвело гнетущее впечатление. Он даже слёг в больничку на некоторое время. Но никаких за этим судьбоносных и опасных для него событий не последовало, да и врачи объяснили, что это всё пустое, так фантом сознания, игра воображения. Бывает, и совсем это не опасно. Ничего фантом плохого сделать не может, так как нет его на самом то деле. Всё это просто образы из подсознания. Иногда, особенно в моменты глубокого расслабления, сознание слабеет, вот они лезут. Внимание на них не надо обращать. Просто игнорировать, и тогда эти образу будут вытеснены чем-то другим.
Лексий решил так и сделать. Он некоторое время стоял и смотрел туда сюда, старательно разглядывая затейливые завитушки на плафонах. Призрак никак не уходил. Всё так же стоял на его пути, качая головой с укоризной, и, даже, как показалось Лексию, в уголках его глаз заиграли лучики насмешки, над его тщётными усилиями.
Это Лексия задело.
— Да что же это такое? Совсем жизни нет! Самому Верховному Иерарху проходу не дают — вспылил он и решил воспользоваться вторым способом изгнания подсознательных фантомов.
Для этого надо было пробудить, мобилизовать сознание каким-нибудь способом, например, обругать мираж по грубее.
Именно последним советом и решил Лексий воспользоваться.
— А ну пошёл вон, исчадие ада! Грешник мерзкий! Богохульник и сатанист! — выпалил он.
— Ты кого хаешь, сукин ты сын? — кротко ответил фантом.
— Иди, иди, ничего тут тебе не обломиться. Нечего мне мешать по коридору ходить. Это мой коридор. Я тут хозяин. Куда хочу туда и хожу. Изыди, сатана! Брысь, поганый!
— Ну, видать, ты совсем стыд потерял, пёс! — скорбно ответил призрак и со всего размаху опустил на голову Лексия свой посох.
После чего без остатка растворился в воздухе.
Лексий, было, зажмурился, и даже попытался, было, присесть, что у него, естественно, не получилось по причине невероятно распухшего пуза. Но и на этот раз, вроде, ничего страшного не произошло. Просто как будто коснулось его чела лёгкое и мягкое дуновение тёплого ветерка.
Лексий сразу повеселел.
— Ну, правильно врачи сказали, ничего эти призраки не могут мне сделать. Слабы они супротив моего авторитета то будут — обрадовался он и дальше поплыл вперёд по коридору.
И вдруг он понял, что чувствует наполненный водой целлофановый пакет, когда его кто-нибудь держит сверху и у него рвётся нижний шов. Словно что-то лопнуло и мгновенно разошлось у него где-то в районе паха, и все содержимое его существа стремительно вылилось куда-то вниз. Никакой боли не было. Всё просто утекло из него за доли мгновения.
Через несколько недель, на Соборе, светская власть была предана анафеме, а затем была провозглашена правоверная республика.
Глава 8. Знакомство с Алхимиком
— Да, если долго дурачить ожиданием пришествия чуда, то чудо может произойти внутри головы, того, кого морочили — прохрипел Толик, и тут же его потряс чудовищный удар посохом по хребту.
Толик рухнул на землю, но удары продолжались снова и снова. Наконец он услышал, как над его ухом кто-то засипел шепотом:
— Толик, это я, Алик Кохер, ты уж прости, брат, приказали. Ты уж молись, поклоны бей, а то сел как столб и задумался о чём-то. Нельзя же так! Ты же их сатрапов знаешь. Неровён час дадут мне приказ тебя совсем доконать. Помни, мы с тобой одна команда. Держись рыжий, не помирай.
— Жив ещё, сволочь. Живущий грешник. Добить, али как? — услышал Толик бодрый рапорт Алика.
Видно, он склонялся проверить, жив ли нарушитель канона.
— Да брось эту падаль. В узилище сдохнет — раздался грозный голос «брата».
На этот раз Толик почувствовал, что ему сломали что-то серьёзное. Возможно, он получил травмы, так сказать, несовместимые с жизнью. Судя по ощущениям, был перебит, или серьёзно травмирован позвоночник. И самое обидное было то, что он будет явно не в форме по пути обратно в узилище.
— Как не повезло, как не повезло! Какое неудачное стечение обстоятельств! — сокрушался он.
Дело в том, что когда грешники шли обратно в узилище, им разрешалось принимать подаяние. Сердобольные люди могли, в соответствие с каноном, кинуть им под ноги всякие там корки. Только кинуть, давать в руки грешникам вечного поста, строжайше запрещалось. Это был единственный источник пропитания этой категории грешников. И вот тут то надо было быть в форме, чтобы успеть опередить других конкурентов в борьбе за пропитание.
