Мери Каммингс - Серебряное небо
Но на этот раз она сказала обеим напрягшимся в ожидании собакам:
— Вы остаетесь! — указала на волокушу. — Ждать! Место! — взвалила на себя рюкзак и пошла прочь от реки.
За ней попытался увязаться Дураш — кобелек из последнего помета Даны; хотя ему было уже больше года, он до сих пор сохранял щенячью игривость и недотепистость. Пришлось цыкнуть на него, чтобы отстал.
К Симаррону Лесли вышла к полудню. Поселок был примерно в миле вниз по течению, на противоположном берегу; через реку хорошо был виден окружавший его частокол и, ближе к воде, изумрудные пятна огородов.
Она пошла вдоль берега; по мере приближения к поселку детали становились все отчетливее: ворота были распахнуты, на огородах тут и там виднелись люди. Значит, сегодня будний день — воскресенье жители поселка проводили в молельном доме и не оскверняли этот день работой.
Теперь предстояло перебраться через реку. Приставив ладони рупором ко рту, Лесли заорала что есть силы:
— Ээ-хой-й! Ээ-хой-й-й!
Мужчина в широких синих штанах и пестрой рубахе, копавшийся на одном из огородов, выпрямился, вглядываясь из-под руки. Подойдя к берегу, отозвался:
— Эгей! Че надо?
— Я Лесли Брин, Аптекарь. Принесла товар для жены Калеба Гриссопа.
— Ага, ясно. Сейчас! — крикнул ее собеседник и побрел к вытащенным на берег лодкам.
Пока лодка шла через реку, мужчина — долговязый, с вислым носом и кислой физиономией неудачника — несколько раз повторил, что его жена «как знала — с утра тесто поставила!» Когда пристали к берегу, спросил уже без обиняков:
— Ну так что — отдашь нам ножницы за два хлеба? Моя жена такой хлеб печет, во всем поселке вкусней не найдешь! И еще я тебя обратно на тот берег потом перевезу, если надо!
Ножниц у Лесли было целых две пары, но стоили они, разумеется, куда дороже двух хлебов. С другой стороны, переправа через реку тоже чего-то стоит… Поэтому, чуть поколебавшись, она кивнула:
— Добавь еще мешочек сушеного лука — и договоримся.
— Идет! — мужчина обрадованно хлопнул ее по руке и помог выгрузить из лодки рюкзак.
Путь к поселку шел мимо огородов. По сторонам Лесли не оглядывалась — и так знала, что все смотрят ей вслед и шушукаются. Вот какой-то мальчонка уже понесся впереди, предупредить. Что ж, чем больше народу соберется — тем лучше.
Поселение это она не слишком любила — при всей внешней набожности и дружелюбии его жители не считали для себе зазорным, где только можно, объегорить чужака. Но покупателей не выбирают, и, кроме того, у них можно было разжиться сушеными овощами.
Сару Гриссоп Лесли увидела издали. Выскочить на улицу навстречу маркетирше той не позволял статус «первой леди» поселка — ее муж считался здесь кем-то вроде мэра — поэтому она маялась во дворе собственного дома.
Стоило Лесли подойти к забору, как она подскочила с другой стороны, спросила громким полушепотом:
— Принесла?!
— Да.
— Ну давай, давай, заходи! — Сара распахнула калитку. — Пошли скорей в дом!
— Погоди, я хочу сначала умыться. И руки помыть, — многозначительно добавила Лесли, снимая рюкзак.
— А, да-да, конечно! Пойдем, я тебе полью! — чуть ли не рысцой Сара устремилась к колодцу, продолжая говорить на ходу: — А потом ты мне польешь, я тоже вымою, — походя дала пинка сидевшему на земле у колодца мужчине. — Дай пройти!
Тот молча сдвинулся в сторону.
Лесли мельком взглянула на него — здоровенный, полуголый; нечесаные грязные волосы спускаются до плеч. И — в первый момент она даже вздрогнула — совершенно пустые, бездумные глаза.
— Эй, ты чего? — обернулась Сара. — Этот? Не, не бойся, он не опасный. Проходи сюда! — кинула в колодец ведро и принялась энергично крутить ворот.
— А кто это? — шепотом спросила Лесли.
— Чего ты шепчешь, он же все равно ничего не понимает! Это Безмозглый. Года три назад его такие же, как ты, маркетиры привели — в горах где-то нашли — и у нас оставили, — вытащив ведро, Сара отнесла его на несколько шагов от колодца. — Давай!
Лесли вымыла руки до самых плеч, потом с наслаждением набрала полные пригоршни воды и ополоснула лицо и шею. Поливая, Сара продолжала тараторить:
— А на что он нам нужен? Хоть и здоровый, и сильный, а тупой совсем, хуже собаки — ее хоть чему-то можно выучить, а этот вообще ничего не соображает, только самое простое — встань там, сядь, неси. Я так думаю, что его когда-то по башке огрели и весь разум вышибли, потому что на затылке у него шрам здоровенный. В общем, пришлось его к делу приставить, чтобы не зря хлеб ел. Он у нас воду на огороды таскал, ворот мельницы крутил — всякое такое, где ума не требуется. Но вчера руку покалечил — и как только, идиот, ухитрился! Так что все, работать он больше не сможет. Мы с Калебом уже договорились, что вечерком сегодня, когда жара спадет, он его отведет подальше от поселка и оставит, — перекрестилась, — на волю Господа.
Лесли отнюдь не считала себя ангелочком, но даже ее покоробила эта деловитая жестокость. Ведь ясно, что оставить ничего не соображающего человека на пустоши — значит обречь его на смерть, если не от жажды или голода, то от гремучки или койотов. Если уж им хочется от него избавиться, могли бы пристрелить — неужто пули жалко?
Ладно, в конце концов, не ее это дело…
Идя вслед за Сарой к крыльцу, она не удержалась и оглянулась. Обреченный мужчина все так же сидел, прислонившись спиной к колодцу. Теперь Лесли заметила, что левой рукой он поддерживает правую, с распухшей и покрытой запекшейся кровью кистью, но на лице его не отражалось ни боли, ни страдания.
В доме Сара сразу провела Лесли в спальню, плотно прикрыла дверь.
— Ну давай, показывай!
Вперила взгляд в рюкзак, и даже рот приоткрыла от нетерпения, когда Лесли достала оттуда большой сверток, завернутый в куртку. Под курткой оказалась глянцевая картонная коробка — белая с золотом (пришлось излазить весь подвал, подыскивая наименее мятую).
И наконец Лесли широким взмахом раскинула на кровати содержимое коробки — свадебное платье с шелковым лифом, расшитым золотыми бусинками, и пышной кружевной юбкой на белом атласном чехле.
Неважно, что кружева кое-где пожелтели от времени, а на чехле сбоку было ржавое пятно — все равно такой роскоши в этом поселке наверняка никогда не видели. Сара замерла, молитвенно сложив руки на груди, потом нерешительно коснулась прошитого золотыми нитками кружева, пробормотала:
— Да-а… Вот…
Лесли удовлетворенно улыбнулась: выходит, не зря она тащила это платье аж от самого Расселвилля.[4] Два года назад она нашла его в разрушенном землетрясением свадебном салоне на окраине города. Случайно обнаружила, что подвальный этаж остался цел — пролезла туда через заваленное обломками окно у самой земли; куски железа с крыши упали так удачно, что защитили его и от дальнейших разрушений, и от посторонних взглядов.
Брать платье она тогда не стала — не знала, куда его приспособить, зато, когда Сара этой осенью попросила ее принести свадебный наряд для дочери, Лесли хоть и начала, набивая цену, мяться: «Ой, не знаю… трудно, сама понимаешь…» — но на самом деле знала, куда за ним идти.
— И вот еще, — вынула из рюкзака коробочку поменьше, — считай, что это подарок невесте, — достала оттуда веночек из золотистых шелковых роз и кружевную фату.
Сара, ахнув, всплеснула руками.
Положив веночек на платье, Лесли присела, якобы что-то поправляя в рюкзаке, на самом же деле сдвигая край полиэтиленового пакета так, чтобы на пару дюймов обнажить его содержимое. Если веночек она отдала бесплатно, то за эту вещь собиралась содрать с Сары втридорога — и хотела, чтобы та ее заметила как бы случайно.
— Значит, как мы договаривались, — начала она, — за платье ты мне даешь куртку из выделанной оленьей шкуры, два мешка сушеной картошки и один — овощной смеси…
— Да, да, да… — нетерпеливо перебила Сара. — А что это там у тебя?!
Клюнуло!
— Где?
— В рюкзаке!
— А-а, это? — Лесли вытащила сверток. — Это парча.
Кусок голубой с серебряной нитью парчи она нашла в том же свадебном салоне вместе с другими, почти не выцветшими от времени нарядными тканями, декоративными пуговицами и шелковыми нитками. Все это добро она распределила по схронам и теперь понемногу предлагала покупателям.
— Дай посмотреть! — Сара присела рядом, с одного взгляда оценила ткань и вцепилась в нее — не оторвешь. — Сколько тут? На платье хватит? Что ты за нее хочешь?!
— Тут почти десять футов, так что на платье должно хватить. А хочу я за нее… даже и не знаю…
— Послушай, я тебе за нее еще два мешка картошки дам, — жарко зашептала Сара. — Или других овощей — каких хочешь! — воровато оглянулась на дверь. — И… и… еще кусок бекона. Вот такого толстого, — показала на пальцах. — Хороший кусок, большой, в локоть длиной и в две ладони шириной!
