Симона Вилар - Ведьма и тьма
– Что ромеи хорошо бьются, тебе ведомо, княже. Но знаю я и другое: русы не так сильны в схватках один на один, как в сражении строем, как вы говорите – «стенка на стенку». И в этом ваша сила – напор, натиск, совместное движение и общая защита. Зато у вас меньше обучают выпадам и уверткам, ибо в строю вас защищает доспех и большой щит. И плечо побратима рядом. В таком бою, среди плотной стены кольчужников, не остается места для ловких маневров, обманных выпадов и увода клинка при ударе. Вспомни: когда строй распадается, русы не всегда могут сразить врага, обученного одиночному бою.
– Так что же мы, по-твоему, не так хороши в битве, как ромеи? – обозлился князь. Глаза его сузились, усы приподнялись над хищным оскалом. – А если я докажу обратное и сражу базилевса?
Но тут внезапно подал голос Инкмор, воевода-варяг, считавшийся лучшим мастером поединка в войске Святослава.
– Тебе нельзя выходить один на один с Цимисхием, княже! Я бы на него не вышел и тебе не советую.
Слова такого воина, как Инкмор, многое значили.
Свенельд добавил:
– Ты не просто будешь сражаться, Святослав. Ты будешь решать нашу общую судьбу. А если проиграешь? Кого тогда вместо себя поставишь? Мы не пойдем под ярмо, как бы ни сложился твой поединок с базилевсом.
А кто-то из воевод еще и добавил: мол, все это похоже на ловушку, которыми славятся хитрые ромеи. Неужто у Цимисхия раньше не было возможности найти Святослава на поле битвы? А тут вдруг поединок, да на глазах обоих воинств! Что-то не верится…
Святослав больше не возражал. Калокир видел, что, как бы воины ни почитали своего предводителя, они имели право на собственный голос. У ромеев о таком и помыслить нельзя…
Ответное послание императору, составленное Калокиром, было отправлено в тот же день. В нем говорилось, что князь Руси лучше императора Цимисхия знает, что для его войска полезно, а что нет. И если император не желает более жить, то есть десятки тысяч других путей к смерти; пусть изберет любой другой из известных ему способов. В последней фразе содержался намек на то, что Цимисхий знает, как устранять соперников, как знает и Святослав, что нынешний император возвысился, погубив базилевса Никифора Фоку.
Цимисхий понял намек. И постарался, чтобы содержание письма не стало известно среди его воинов. Им просто сообщили, что князь отказался от поединка. Ромеи решили, что Святослав струсил, стали выкрикивать в сторону Доростола обидные слова, которые доносил ветер, и обозленный Святослав ушел вглубь царского дворца, чтобы за толстыми стенами не слышать этих воплей. Он был мрачен и никого не желал видеть.
Князю было стыдно. Однако его авторитет в русском войске отнюдь не пошатнулся.
Калокир знал, что воинство князя состоит из нескольких дружин, во главе каждой из которых стоят воеводы. Он был знаком с этими воеводами – Свенельдом, Инкмором, Вышатой, Любомиром, ярлом Фарлафом. Ему еще прежде пояснили, что все они даже во время войны могут поступать, как сочтут нужным, однако авторитет Святослава и вера в его воинские таланты таковы, что обычно своевольные воеводы ныне не будут попрекать князя, а подождут его решения.
Да, это были верные люди. Даже шатавшийся сейчас невесть где воевода Волк, который обычно действовал по собственному произволу, подчинялся своему князю и выполнял его указания. Но где этот Волк? Святослав как-то спросил Калокира, не слышал ли тот о Волке и его людях. Калокир не знал ничего, кроме того, что Волк и его люди успели скрыться из Переяславца, едва завидели приближающуюся флотилию ромеев. Возможно, позже Волк и погиб, может, ушел восвояси, а может, где-то затаился. Хотя последнее маловероятно – вряд ли отряд Волка мог бы столько времени оставаться незамеченным.
– Видать, покинул меня, – вздыхал князь. – А ведь каким верным и умелым был! Не зря Малфрида всегда советовала мне гнать Волка. Знала, каков он.
Осада Доростола между тем затягивалась. Пришло лето, стояла удушающая жара. Беспрестанно моросившие в мае дожди иссякли – на небе не было ни облачка, солнце жгло нещадно. С крепостных стен Калокир видел, как в стан ромеев прибыли новые стенобитные орудия, но пройдет время, пока их установят, пока соберут новые баллисты и катапульты, смажут рычаги и втулки, приведут в порядок деревянные рамы… Русам же сейчас лучше оставаться за стенами крепости. Так они могут даже выиграть, ведь Иоанну Цимисхию тоже невыгодно столько времени торчать на Дунае, оставив империю без правителя. Калокир пояснил это князю, советуя не бросать русов в открытые стычки с превосходящим противником, однако Святослав только злился:
– Я тоже не могу отсиживаться в Доростоле, как трус!
Больше он ничего не сказал, но Калокир и сам понял – в городе начинается жестокий голод…
Еще до того, как подошли войска Цимисхия, Святослав, зная, что предстоит осада, заранее оповестил жителей и предложил им покинуть город. Но людям не так-то просто покинуть насиженные места, потерять все нажитое, поэтому в Доростоле осталось немало жителей. Тут же укрывались и болгарские бояре из числа тех, кто опасался мести ромеев, а также священнослужители, находившиеся на попечении доростольского патриарха Пантелеймона – достопочтенного Панко, как его обычно называли. Ранее многие из них уже оставались с русами в осажденном Доростоле, когда Святослав бросился спасать Киев, но тогда Бог миловал. Вот и теперь многие посчитали, что обойдется. Не обошлось. И патриарх Панко то и дело обращался к князю, сообщая, что запасы зерна на исходе, люди истощены до крайности, а старики и дети гибнут от недоедания.
– Мои люди тоже голодают! – резко отвечал князь. – И я не собираюсь делиться зерном, когда у меня для воинов каждый кус на счету. Мне нужны сильные защитники Доростола!
Патриарх качал головой и уходил. У его дворца каждый день собирались люди, надеявшиеся, что их накормят, но выдаваемая порция жидкой кашицы все уменьшалась, а русы уже начали есть своих коней… Конь для славянина – священное животное. Конь – это любимец Перуна Громовержца, символ силы и богатства, собрат в бою… И резать их!.. Душа болела.
К середине июля вновь заработали осадные орудия ромеев. Однако каменные ядра не причиняли стенам крепости особого вреда: возведенные старыми мастерами под особым углом, они отражали ядра так, что сильных разрушений не было. Во многом помогал и ров, вырытый русами: из-за него ромеи не могли подвести свои требушеты и баллисты на такое расстояние, чтобы они наносили ощутимый урон: каменные глыбы достигали укреплений Доростола уже на излете. И все же грохот от ударов и осыпающиеся камни угнетали осажденных.
Кроме того, запертые в крепости люди страдали и от жажды. Июнь выдался засушливым, вода в городских колодцах ушла вглубь, а уровень Дуная так понизился, что обнажились отмели. По ночам и жители Доростола, и русы спускались к Дунаю, чтобы запастись водой, но со стоявших на рейде византийских судов, несмотря на темноту, начинали метать горящие стрелы туда, где слышались голоса и ощущалось движение. А однажды ромеи направили в сторону берега сифон, выплюнувший в набиравших воду людей огненную струю горючей смеси. Пострадавших было не так много, но их вопли надолго отбили у осажденных охоту скапливаться на берегу. Да и сам берег покрылся ржавыми маслянистыми пятнами зажигательной смеси, и многие думали, что вода в Дунае теперь не пригодна для питья.
Жажда, голод, ссоры из-за необходимого, постоянный грохот от ударов метательных ядер – все это накаляло обстановку в крепости. Шел уже третий месяц доростольского сидения, жара не спадала, начались болезни, еды в городе почти не осталось…
Как-то к Калокиру явился Варяжко и позвал ромея к общему котлу воинов.
– Идем к нам, патрикий. Моего коня сегодня есть будем, – добавил он негромко. И заплакал.
Калокир не смог проглотить ни куска. Как и Варяжко. Херсонесец помнил, как белобрысый полуславянин-полуваряг гордился тем, что у него есть свой конь. Он и сбежавшую на его кауром Малфриду искал так упорно не потому, что Калокир приказал, а потому, что хотел коня найти. Вернул каурого Тадыба, и Варяжко на радостях даже расцеловал приятеля. Потом от коня не отходил – чесал ему гриву, чистил, едва ли не ночевал в стойле своего любимца. И вот сегодня по жребию пришло время зарезать каурого…
В тот же вечер Калокир пришел к Святославу и сказал, что задумал вылазку, и если князь одобрит его план, то он сам его осуществит. Прямо на беленой стене он нарисовал углем схему лагеря ромеев – какие посты охраняют проезды к воротам лагеря, где расположены осадные машины. Калокир предлагал ударить одновременно двумя отрядами. Один, более крупный, будет атаковать и крушить осадные орудия. Другой же, в то время как ромеи будут заняты защитой орудий, двинется туда, где ромеи хранят припасы, и попытается захватить продовольствие.
