Симона Вилар - Ведьма и тьма
Святослав, пребывавший все последние дни в унынии, оживился.
– Я сам поведу людей на осадные башни! А ты, побратим, справишься ли с набегом на обозы?
Калокир согласился не раздумывая. Его план, ему и показать себя. А вот Святослава воеводы удержали.
– Если с тобой что случится, княже, кто выводить войска будет? – бросил Святославу варяг Инкмор. – Тебе ведь уже предлагали назначить преемника, но ты отказался. Вот и сейчас помни, что ты не просто глава воинства, а князь Руси. И тебя ждут дома – с победой или с поражением, но ждут. Так что я сам поведу воев на камнеметы.
Святослав уступил, но сидел насупившись, пока воеводы обсуждали детали вылазки. Князь только один раз подал голос, посоветовал не ждать темноты, когда ромеи особо бдительны, а напасть в жаркий полдень. Он постоянно наблюдал за лагерем неприятеля и заметил, что в полдень осаждающие отдыхают и не следят за крепостью.
В полдень, в самую жару, лагерь ромеев и впрямь словно вымер. Многие укрылись под тентами палаток и под возами, даже охранники осадных орудий забились в тень. Калокир стоял у боковых ворот крепости, облаченный в островерхий русский шлем и мелкокольчатую кольчугу поверх поддетого под нее стегача на конском волосе. Стегач, пропитанный потом, прилипал к телу, знойный воздух казался вязким, дышалось тяжело. Калокир вслушивался в доносившийся издали шум – там, где уже вышел из других ворот и должен был атаковать осадные орудия отряд Инкмора. Калокир представлял, как его люди со всех ног выбегают из-под арки, с лёту перемахивают через ров перед стенами Доростола, за которым стоят орудия, как начинают поливать смолой платформы и опоры требушетов, как рубят канаты метательных приспособлений, а другие тем временем спешно поджигают осмоленные брусья машин. Когда они разгорятся, в лагере ромеев поднимут тревогу, на русов ударят гоплиты, произойдет свалка, но русы, как уговорено, сразу должны сомкнуть щиты и, встав стеной, начинать медленный отход к воротам. Вот тогда-то придет и его время.
Напряженное ожидание в отряде Калокира становилось тем невыносимее, чем все громче становился шум за стенами. Пот струился из-под его стеганой подшлемной шапки, ел глаза. Калокир моргал, не сводя глаз со стоявшего на стене Святослава, который должен был подать сигнал.
– Что же князь медлит? – почти взмолился подле Калокира кто-то из воев собранного для вылазки отряда.
Голос показался странным. Калокир искоса взглянул – широкое безбородое лицо, все в веснушках. А губы пухлые и яркие. Надо же – баба! Когда добровольцы, вызвавшиеся на вылазку за провиантом, сходились к нему, Калокир не угадал в этом коренастом ратнике с широкими плечами женщину. Да еще и с тяжелой секирой в руке, с какой не всякий мужик совладает.
– Госпожа, вы уверены, что это дело вам по плечу? – сухо поинтересовался херсонесец.
Та осклабилась – двух передних зубов у девицы-воина недоставало. Да и ссадина на скуле. Видать, не за вышиванием привыкла сидеть.
Но тут князь подал сигнал, и створки ворот стали расходиться.
Крепость Доростол в плане имела вид латинской буквы D – прямой стороной к реке, изогнутой – в сторону ромейского лагеря. В стене было трое ворот – Западные, Центральные и Восточные. Западные никто не трогал, Инкмор напал на стенобитные орудия через Центральные и теперь бился, отступая от гигантских костров, в которые они превратились. Калокир же повел своих людей через Восточные ворота. Его отряду тоже надо было преодолеть ров и ворваться в лагерь Цимисхия с той стороны, где, как знал Калокир, находились склады провианта и армейские кухни.
Он смутно помнил, как ринулся вперед, как они преодолели ров, рассыпаясь по склону и вновь собираясь вблизи заостренных кольев, торчавших на валу вокруг ромейского лагеря. На коне, пожалуй, было бы быстрее, да только среди этих острых, вбитых под наклоном кольев лошади проскочить почти невозможно. Люди маневрировали и спешили, краем глаза замечая мешанину боя справа от них и надеясь, что успеют прорваться в лагерь до того, как командиры ромеев заметят второй отряд русов.
Ворота в окруженный частоколом лагерь давно не закрывали – ромейские ополченцы то и дело выходили наружу, спускались к реке, а со стоявших на рейде кораблей сюда нередко прибывали фуражиры за провизией. Благодаря этому отряд Калокира смог стремительно и без помех ворваться внутрь. Если кто-то попадался на пути – его убивали на месте.
– Ошую, ошую![111] – кричал Калокир, указывая туда, где находились склады.
Огромный полог был растянут над возами и палатками, где лежали мешки с зерном, сидели в клетках куры, блеяли в загоне овцы. Тут хватай кто что успеет – и назад. Так было приказано. Некоторые и впрямь усердствовали, один из самых дерзких даже лошадь успел отвязать, бросил на нее пару мешков и, вскочив верхом, понесся обратно. Но тут же упал, пронзенный дротиком. Перепуганная лошадь с громким ржанием помчалась дальше без седока.
Ромеи спохватились довольно быстро. И Калокир с дюжиной русов встали стеной, заслоняя нагруженных провиантом воев.
Византийцы неслись со всех сторон, и вскоре закипел бой. Копья летели, как солома на ветру, раздавался треск щитов, звенела сталь. Калокир пятился, выглядывая из-за окованного обода длинного каплевидного щита, рука разила сама. На Калокира насел воин с копьем, сделал выпад. Патрикий успел уклониться от острого жала, резко рубанул мечом, срезав наконечник. Но удар древком был все же силен, щит дрогнул, а с другой стороны кто-то резко ударил его по клинку, да так умело, что рукоять выскользнула из руки.
Этого еще не хватало – остаться безоружным! Пришлось укрываться за щитом, надеясь на защиту своих, да отступать, не убыстряя шага, не разрывая стену щитов, о которую разбивались наскоки гоплитов. Неожиданно на Калокира навалился сражавшийся рядом русич. Он хотел было поддержать его, но тело уже сползло на землю, в шеренге образовалась брешь. Калокир успел наклониться и подхватить чье-то оружие: скользкая от крови рукоять топорища уверенно легла в ладонь. Секира показалась неожиданно тяжелой, но чтобы держать противника на расстоянии, годилась как нельзя лучше. Между тем они уже вышли за пределы лагеря, пятились ко рву. Падали, но продолжали держать строй. А тут и свои помогли меткими стрелами со стен крепости, ромеи валились, как созревшие плоды.
В какой-то миг Калокир бросил щит и со всех ног кинулся в ров, а затем с разбега влетел на противоположный склон и помчался к воротам, словно земля под ним горела. И только когда оказался за массивными створками ворот, перевел дух и огляделся. Следом вбегали воины его отряда, многие несли на плечах мешки и тюки, а охранники уже принялись запирать ворота.
Отдышавшись, Калокир сразу стал спрашивать, сколько провианта удалось добыть. Выходило – немало. А сколько людей потеряли за время вылазки, сосчитают потом.
Рядом возник Тадыба, протянул херсонесцу ковш с водой. Самое оно! Пока Калокир пил, Тадыба принял из его рук окровавленную секиру.
– Дарины нашей оружие! Выходит, порешили девку? Ох, жаль, видят боги, как жаль! Отменно рубилась поляница вышегородская. Да и ты никак ранен, ромей?
Калокир только теперь заметил, что нога вся в крови, в сапоге хлюпает. В горячке схватки и когда бежал, спасаясь, ничего не замечал, теперь же увидел порез от колена почти до бедра. Кожа висела лохмотьями вместе с плотной простеганной штаниной. Надо бы промыть рану и перевязать, но позже, позже. А пока стал спрашивать, что у Центральных ворот, как справился Инкмор? Удалось ли уничтожить осадные орудия?
– Горят махины проклятые, горят, – успокоил Тадыба. – Справились люди Инкмора, пожгли все, что успели, еще и порубили топорами все жгуты и веревки из воловьих жил. Я сам видел, как они рушились. И дыму, дыму! Наши, даже отходя, немало врагов положили. Да только промашка вышла. Пока Инкмор сражался на поле за рвом, кто-то из болгар хотел ворота крепости заклинить, чтобы закрыть их не удалось. И чтобы гоплиты Цимисхия вслед за нашими смогли в Доростол ворваться. Поэтому у Центральных ворот настоящая бойня вышла. Однако наши смогли одолеть и затворились как раз вовремя.
Калокир не сразу и понял, что случилось. Позже ему пояснили: оставшиеся в крепости жители, устав от голода и осады, видимо, хотели сдать Доростол. Но им не позволили – кого порубили на месте, кого схватили и связали. Теперь перед князем ответ держать будут. И поплатятся за измену!
– Говорят, мол, сам патриарх Панко их на дело это поганое благословил. Но уж Святослав теперь с его святейшеством разберется.
Калокир только головой затряс: нельзя допустить, чтобы князь казнил Пантелеймона! Если он велит убить его, то окончательно лишится поддержки болгар в Доростоле. А ведь остававшиеся в крепости болгары и раненых лечили, и воду подносили на стены лучникам, и стрелы мастерили для русов.
