Ник Перумов - Я, Всеслав (сборник)
…Так они и ехали. И никто не задал ни одного вопроса: так куда же всё-таки путь-то держим? Неужто и впрямь всё-то ты нам всерьёз рассказывала?..
Да, всерьёз, ребята, всерьёз. Сама себе не верила, когда узнала. Перепроверила не трижды, не четырежды, прежде чем решилась кому-то поведать. Потому что современный, «цивилизованный» человек поверить такому просто не в состоянии. Рассмеётся, скажет «бабушкины сказки!» да посоветует поменьше читать на ночь героических былин. И пропишет какую-нибудь очередную «Кровавую оргию в марсианском аду», благо с pulp fiction у нас нынче никаких проблем.
У нас теперь проблем и вовсе мало. За нас думают другие.
А в Америке подешевел бензин, потому что нефть из сибирских скважин сбила цены на мировом рынке.
Раньше 609-й ходил быстрее, но сейчас слишком много дорог ремонтируется и слишком много составов гоняют туда-сюда, вот и приходится подолгу ожидать на разъездах. Впрочем, это даже хорошо, приедем не среди ночи, в четыре часа, как во времена «проклятого режима», а уже ближе к утру.
…Когда миновали Кириши, мальчишки наконец сморились и засопели. Соня, однако, не могла даже подумать о сне. Какой уж тут сон! Ведь если всё, что она узнала об этом… гм… человеке, – правда, то впору ведь задуматься, не верны ли все сказки церковников.
Леденело сердце, несмотря на всю силу воли, пресекалось дыхание. Соня привыкла жить, как все атеисты: твёрдо зная, что там ничего нет и быть не может, что за порогом бытия – просто небытие, вечный сон без сновидений. И ты ведёшь себя нравственно не потому, что боишься посмертного воздаяния, а потому, что именно в этом – отличие человека от бешеного зверя. Но – что делать с её изысканиями? Сказать себе, что всё это – не более чем дикие совпадения, причудливая игра вероятностей? Да, конечно, это соблазнительно. Во всяком случае, не ставит под сомнение самого главного – что за смертью просто темнота и покой, что там ничего нет.
Спокойно, Соня. Осталось совсем немного, и ты убедишься… процентов на девяносто девять… что тебе просто почудилось, померещилось, что твоё видение, давшее толчок всему, – просто результат болевого шока и экзальтации, что…
Найдётся множество разумных слов. И, быть может, она вернётся обратно в Питер – подрывать БМП и стрелять в шакалов, продержится ещё несколько лет, а потом даже их с Ежом сумасшедшая удача когда-нибудь кончится, и случайная пуля найдёт цель…
Соня потрясла головой, потянулась, включила лампу в изголовье и открыла Мильтона:
For this infernal pit shall never hold
Celestial Spirits in bondage, nor th’ Abyss
Long under darkness cover. But these thoughts
Full counsel must mature. Peace is despaired;
For who can think submission? War then, war,
Open or understood, must be resolved.
Да. Именно так:
Божественных ведь духов не сдержать
И даже этой инфернальной бездне;
И ей самой не вечно суждено
Скрываться под покровом мрачной ночи;
Хотя обдумать всё нам надлежит.
Отчаянья и скорби есть
Причина мира; коль так —
Кто помышлять дерзнёт о сдаче? Нет,
Война, война, открытая иль нет,
Открытая иль нет – должна начаться.
Соня, конечно, понимала – она не Лозинский и не Пастернак, не Маршак и не Райт-Ковалёва. И слово «resolved» означает вовсе не «начаться», а «твёрдый, решительный». Или прошедшее время от глагола «решать, решаться, принимать решение голосованием». Однако Соне больше нравилось тут именно «начаться». Потому что чего тут решать – с повергнувшими тебя в адские бездны надо драться, и драться насмерть. Невольно ей хотелось сделать Сатану ещё более дерзким, чем даже у великого Джона Мильтона.
Но, пусть неуклюжий, пусть даже где-то неверный – но зато её собственный вольный перевод великих строчек греет душу куда больше математически правильных и выверенных строф чужого пера. Великих надо читать в оригинале – даже твои ошибки дадут тебе больше, чем вложенная посторонним истина.
Подобно тому, как сейчас эту истину вкладывают в целую страну.
Она читала и читала, забыв о времени. Мильтоновский «Paradise lost» можно перечитывать бесконечно. И всякий раз ты отыщешь что-нибудь новенькое. Как, впрочем, и Спенсера, «Королеву волшебной страны», но там требуется крепкое знание староанглийского.
Очнулась она, только когда заспанный проводник потащился по коридору будить нескольких фермеров и лесных рабочих, что сходили в Теребутенце – последней крупной станции перед Киприей. Соня принялась расталкивать спутников.
Парни, как всегда, вскочили мгновенно и бесшумно – школа всё-таки сказывалась; Машка же, тоже как всегда, принялась браниться, посылать всех куда подальше и грозиться всякими непечатными словами, коих в её арсенале содержалось великое множество. Эх, если б их на патроны обменять… Получилось бы выгодно даже по курсу один к десяти.
…Поезд остановился довольно скоро. Проводник не показывался, но дверь оказалась отперта. Соня быстро высунулась наружу – темно, ничего не видно, только вдалеке – одинокий огонёк. Кто его знает, как должна выглядеть эта Киприя, может, так и надо?
Она спрыгнула на гравий. Не, что-то не так. Не видать никого из сопровождающих поезд вояк, а по инструкции конвой обязан выходить с мощными фонарями, следить, чтобы не случилось никаких эксцессов, даже на самой мелкой остановке.
Расслабились братки-рейнджеры, не сочли жалкий разъезд достойным своего взгляда; ну, нам это только к лучшему.
…Едва успели сбросить рюкзаки и спрыгнуть сами – ни о каких платформах тут и речь не шла, – как поезд тронулся. Проводив глазами исчезнувший вдали красный огонь последнего вагона, Соня вздохнула с облегчением. Здесь, в глуши, максимум с чем они могли столкнуться – пара поселковых (то же, что и городовые), только еще ленивее и безалабернее. На подполье им плевать с высокой колокольни. Это, конечно, не угроза.
Августовская ночь раскинулась звёздными россыпями, и ветер нашёптывал что-то совсем не подходящее к случаю.
– Х-холодно, йомть, – пожаловалась Машка, застегивая штормовку и натягивая капюшон. Машка вечно или мерзла, или умирала от жары, в зависимости от времени года, и середины не признавала.
– Веди, Соня, – серьёзно сказал Костик. В отличие от других он уже успел взгромоздить рюкзак на плечи.
Веди. Легко сказать. А куда вести, если не видно ни зги, а единственный огонь где-то у чёрта на куличках?
В руках Мишани засветился фонарь. Хороший фонарь, трофейный. Луч побежал по подступившему совсем близко к полотну лесу, по кустам, по покосившейся, серой от дождей дощатой будке возле переезда – полузаросшая лесная дорога таранила тут рельсовое полотно, тяжело переваливалась через него и уползала в заросли на противоположной стороне.
– Блин! Соня, где мы? Это что, Киприя? – осведомилась Машка из недр капюшона.
– Нет, – без тени неуверенности в голосе отрезала Соня. – Мишаня, подсвети карту. Ага… всё правильно.
Она сама ещё не совсем понимала, что именно «правильно», но ребятам её растерянность видеть вовсе не полагается.
Мишаня поднёс карту-километровку. На ней чёрный росчерк железной дороги пролёг от Теребутенца дальше, через Киприю к Анциферову.
– Мы сейчас вот здесь, – Соня уверенно ткнула пальцем в карту. Откуда взялась эта уверенность, она и сама не знала. – Остановка «184-й километр». Большая дорога. Переезд. Пять километров по рельсам до Киприи.
– Пять кэмэ! А на фига ж тогда мы тут вылезли? – спросил Костик.
Надо было срочно ответить.
– Потому что неладно дело. Во-первых, в поезде рейнджеры вместо обычных конвойных, – Соня вдохновенно импровизировала. – Во-вторых, проводник, само собой, сдал списки, кто куда едет, потому что мы у них в базе данных, слишком много народу знает про то, что мы – до Киприи. В-третьих… потому что… потому что амер, когда шмонал, уж очень нехорошо на меня смотрел потом. Вот я и решила… себя поберечь надо. Пока они разберутся, где мы сошли да зачем! А до Осташёва… – она вновь взглянула на карту, – здесь не так и далеко. Отсюда километров двадцать, если по дорогам, считая со всеми извивами. Вот смотри – на ту сторону, по этой дороге, между озёрами, Сивериком и Долгушей, и потом прямо, через Сивцево, Бакшиху, Михеевку – до Мошичина. А там дорога в Осташёво сворачивает. Крюк, конечно, изрядный… зато от хвоста избавились.
– А он был, хвост-то? – хмыкнула Машка. Перспектива тащиться двадцать километров по нехоженым лесным дорогам, где когда-то лесовозы тягали спиленные стволы, её явно не радовала.
– Командир сказала, что мог быть, – значит, мог быть, – отрезал Мишаня. – Болтаешь ты, Маха, много.
– Много… это кто измерял, сколько много, а сколько нет? – немедля ощетинилась лучший снайпер Сониной команды. – Нас вообще не спрашивали, зачем сюда тащиться нужно…
– Командир сказала, – упрямо повторил Мишаня, нагибая голову. Машка скорчила гримасу и отвернулась.
– А как же оружие? – всполошился Костик. – Командир, мы ж на Киприи сговаривались?
