Ник Перумов - Я, Всеслав (сборник)
…то мы будем стрелять, взрывать и жечь до тех пор, пока эти откормленные гладкие миротворцы не будут бояться сходить в сортир без бронежилета, с яростью закончила Соня.
И рядовые подпольщики по-прежнему будут платить жизнями за информацию, которая пригодится если не штабу, то хотя бы ей, Соне. Не зря она, не жалея времени и денег, налаживала связи, искала по-настоящему злых и решительных, кто не станет трындеть, скворчать и жаловаться, кто, как и она, думает, что штаб подполья и вся Российская Державная Партия – по большому счёту, соглашатели. Сколько раз операции отменялись из-за «возможности жертв среди гражданского населения»! Ага, а когда в Отечественную шли от Москвы и Волги на запад, когда брали Киев, Ригу, Кёнигсберг и Берлин, тогда думали о гражданском населении?! Ни черта подобного, думали о победе. И тяжёлые самоходки, не раздумывая, били по жилым домам, откуда раздавались автоматные очереди, причём никто не задавался целью проверить – а не осталось ли в доме какой-нибудь случайно забытой всеми бабушки?.. Бабушку, конечно, жалко – но не останавливать же ради этого наступление?.. Иначе мы никогда б не дошли до Рейхстага.
Переговоры, уступки, «цивилизованность» – вот что мы видим.
Конечно, Соня никогда не присутствовала на серьёзных совещаниях руководства. Приказы питерского штаба до неё доводили, не спрашивая мнения mademoiselle Корабельниковой. Соня выполняла приказы, иначе её ячейку оставили бы без снабжения, необходимого для иных, куда более дерзких операций. Операций, которые она планировала сама, ну и иногда – совместные с Ежом.
Ёж слыл самым отчаянным и безбашенным командиром низовых ячеек. Даже слишком безбашенным, по мнению Сони. Манера оставлять на месте диверсий свои визитные карточки – ну что за детство? И почему его до сих пор не взяли, ведь визитка – мечта эксперта? «Господь меня хранит», – всякий раз отшучивался Ёж, он и впрямь носил золотой крестик не для блезиру.
Собственно говоря, именно ему, Ежу, и ушло недавнее сообщение насчёт оружия. Он располагал своей собственной сетью, глубоко законспирированной даже от неё, Сони, и, уж будьте уверены, штаб подполья об этой сети не знал ровным счётом ничего.
Прошлое Ежа окутывал туман; парень клялся, что Ёж – его настоящая фамилия, а вовсе не Ежов, как считали некоторые, и уж словосочетание «ежовые рукавицы» к нему никак не применимо. В отличие от многих подпольщиков, он не приписывал себе афганского или чеченского опыта, не гнушался учиться всему, что не знал, и совершенно не ведал жалости.
…Пялиться на собственное отражение в вагонном стекле и вспоминать, вспоминать, вспоминать… Потому что сейчас Соня шла на самое главное задание в своей жизни.
…Тогда они с Ежом накрыли патруль, обычную «Брэдли», медленно моловшую гусеницами дорогу в районе Ржевки. Глухая ночь, внутренники проводят облавы, амеры выдвигаются им на подмогу, но всегда – крупными силами. Они очень быстро поняли, что мелкие отряды становятся лёгкой добычей «террористов».
Что здесь делает эта «Брэдли»?
– Ёж, может, не на…
Ёж повернулся к Соне, с круглого лица взглянули совиные глаза.
– Надо, – сказал он, нажимая на спуск.
Он был прекрасным гранатомётчиком. Заряд угодил именно куда следует, сверху, где нет динамической брони – вся БМП была облеплена её квадратами. Не помогло.
Рвануло и полыхнуло так, что любо-дорого смотреть.
– Сейчас выскочат, – бросил Ёж, откладывая обшарпанную «трубу» и берясь за «калашников». – Я в мотор попал, а он у них за перегородкой. Кто-то наверняка уцелел.
…Он оказался прав, как всегда в таких случаях. Обычно при попадании кумулятивного снаряда в бронемашину внутри не остаётся ничего живого; экипажу этой «Брэдли», можно сказать, повезло. Даже боеукладка не взорвалась.
Эти выбросились. Командир, наводчик и водитель; наводчиком оказалась женщина. Белая. Совершенно очумевшие, они забыли про оружие; стояли под направленными на них стволами, не сумев даже поднять рук.
– Надо ж, – хмыкнул Ёж, – которую «брэдлину» вскрываем, а бабу там впервые нахожу. Кролик, ремни с них сними.
Пленники не сопротивлялись, они, казалось, впали в какой-то транс.
– Ну, чего вылупились? – рыкнул Ёж на свою команду. – Оружие забрали? Кончаем их, и пошли. Вертолёты вот-вот подоспеют.
– Погоди, – Соня схватила его за рукав. – Ты…
– Опомнись, Смерть. – Ёж презрительно сощурился. – Когда это они тебя так разжалобить успели? Иль на эту бабу смотришь? Так ведь тебя она пристрелит и не поморщится. Что, сомнения взяли?
Соня не успела ничего возразить. Двое мужчин, командир и водитель, остались стоять, а женщина вдруг бухнулась на колени, рванула ворот, трясущимися пальцами сорвала нечто вроде небольшого медальончика с крошечной фотографией, что там было – Соня не разглядела, потому что Ёж равнодушно пожал плечами.
– Nothing personal, milady. You know, the problem is that you are just the plague, and your humble servant is merely the cure,[10] – щегольнул он знанием цитат.
– Стой! – вновь выкрикнула Соня, и в этот миг Ёж нажал на спуск.
Короткая очередь отбросила коленопреклонённую женщину к борту подбитой «Брэдли»; грудь её превратилась в кровавое месиво. Открыли огонь и остальные из команды Ежа, мгновенно прикончив двух оставшихся пленных. Ёж сосредоточенно поменял магазин и передёрнул затвор.
– Уходим, пацаны, – он порылся в кармане куртки, извлёк оттуда небольшой белый прямоугольник с отпечатанным на нём изображением ежа и прищёлкнул пальцами, отправляя карточку порхающей бабочкой прямо на грудь убитой женщины.
– Уходим, – повторил Ёж, сильно дёрнув Соню за локоть. – Ты что, Смертушка? Неужто забоялась? Я ж их не мучаю, не насилую. Что я, садист какой? Не, я их просто давлю. Как тараканов. Быстро и без эмоций. Всё, хватит об этом, пошли.
Им и в самом деле пора было торопиться: где-то над Невой уже грохотали лопасти спешаших «апачей».
…Это правильно и хорошо – убивать сдавшихся? Правда, самой Соне пленные как-то не попадались. Те же «брэдлины» (они же «брэдлюги», «бутербрэды» или «брэддилы») после попаданий из её гранатомёта, как правило, или взрывались, или люди в них погибали, так и не успев выбраться. Считаные случаи, когда из люков всё-таки кто-то выскакивал, кончались одинаково – её ли, ребят ли очередью или Машкиным одиночным выстрелом. До пленения дело никогда не доходило.
И потом бывали у них с Ежом совместные дела, но теперь уже Соне не случалось с удовольствием приваливаться к его плечу – после того, как операция успешно или нет, но завершена и их ячейки в относительной безопасности. Нет, она не шла дальше – но вот исходило от Ежа что-то этакое, простое и грубое, древнее, тёмное – воин он, ничего больше. Воин, успевший хорошо исполнить то, что считал своим долгом. И плевать он хотел на то, как к этому отнесутся остальные.
Однако после расстрела той женщины Соня неизменно садилась поодаль. Ёж делал вид, что ничего не замечает.
А сама Соня-Смерть ругмя ругала себя за мягкотелость. Но – всё равно – выстрелить в сдавшегося не могла. В конце концов, амеры только исполняли приказ. И – признавала Соня – они не строили концлагерей, не гнали людей в газовые камеры… Это в первые дни народ боялся, а потом, когда выяснилось, что солдатиков, восемнадцатилетних мальчишек, просто разоружают и отпускают по домам, ловят и без долгих рассуждений сажают «быков»-отморозков, быстро загоняют куда следует наглую шпану, арестовывают «коррупционеров», но при этом не срывают с флагштоков бело-сине-красные триколоры и не сбивают прикладами двуглавых орлов, не вводят талоны и карточки, продуктов в магазинах становится только больше и водка не дорожает, – так очень быстро осмелел и освоился. Сначала-то надрывались: «оккупация, оккупация!» Пардон, господа, какая оккупация? Миротворческая операция в зоне повышенной нестабильности, нашпигованной ядерным оружием, древними, дышащими на ладан атомными станциями, химическими комбинатами и прочей прелестью. Обычное дело. Как в Боснии. Или в Албании. Или в Сомали. Или в Гренаде. Или в Панаме.
Нет, дальше на эту тему я думать не буду, сказала она себе. «Приказываю не думать и запрещаю думать». Лучше я порадуюсь тому, что Ёж таки поможет с оружием. Честно говоря, никогда б не подумала, что у него и в такой глуши есть свои кадры. Однако вот нашлись же… Удача. Как и то, что Машка и мальчишки мне поверили. И это – такое счастье, что и представить нельзя. И вот они уже в дороге, и кордоны позади, и неудача Хорька с оружием не привела к фатальному исходу, и можно часов на восемь расслабиться, пока поезд не дотащится до Киприи…
А Ёж молодец. Не задавал никаких вопросов, мол, зачем, для чего и куда. Ответил просто – сделаю. И всё тут. И, не сомневалась Соня, сделает. Надёжный человек Ёж. Но лют, лют непомерно, призналась она сама себе.
…Так они и ехали. И никто не задал ни одного вопроса: так куда же всё-таки путь-то держим? Неужто и впрямь всё-то ты нам всерьёз рассказывала?..
