Ник Перумов - Я, Всеслав (сборник)
Правда, Соне не понравилось, что сопровождали поезд опять же рейнджеры, не меньше десятка, вместо привычной уже пары-тройки флегматичных, ко всему равнодушных норвежцев или финнов, прячущих глаза от стыда. Но такое периодически случалось – особенно если где-то на трассе кому-то из провинциального подполья удавался налёт. Подпольщиков в глубинке раз-два и обчёлся, действуют они на свой страх и риск, никаким центральным органам не подчиняются (и молодцы, про себя добавила Соня), так что в Питере вполне могли ничего не знать, если где-нибудь в Анциферово или в Хвойной сожгли бензовоз или всадили пулю в спину зазевавшемуся патрульному.
За окном поплыл с детства знакомый пейзаж, бетонные заборы, чахлые деревца вдоль путей, изнанка домов, прижатых к рассёкшему город шраму-железке; нового за эти годы тут разве что бетонные посты у мостов через Обводной да натыканные повсюду вышки. Там торчат внутренники, самая проклятая работа для шакалов: потрошить некого. После шумного фейерверка, где в роли петард выступили те самые «абрамсы», путевую охрану увеличили. Теперь тут можно встретить даже рейнджера.
В нагрудном кармане закурлыкал мобильник. Соня выключит его позже, чтобы невозможно было отследить местоположение; отрубать же сразу – может вызвать подозрения; одно из неудобств, проистекающих от занимающего высокое положение отца. Он намекал, что для таких, как они, находиться под колпаком – чуть ли не естественно; амеры подозревают в измене всех и каждого (и, надо сказать, зачастую не без оснований, с известной гордостью закончила Соня); отслеживают их самих, детей, близких родственников…
Джефф звонит. Почти идеальный бойфренд, как сказала бы Машка. Бойфренд. Между каковым и просто любимым – дистанция огромного размера.
Джефф, как легко понять, – амер. Из «временной администрации г. Санкт-Петербурга», нечто вроде куратора, чтобы туземцы не слишком активно пилили выделенные заокеанскими победителями «реконструкционные» кредиты. Поставить своих надзирателей у амеров мозгов таки хватило. В числе этих «смотрящих» оказался и Джефф, тридцатилетний выпускник Йеля, одержимый характерной для некоторых образованных амеров мыслью, что они призваны облагодетельствовать весь мир. Он весьма неплохо (хоть и с акцентом) говорил по-русски, лихо пил водку (Соня была уверена, что Джефф проходил специальные цэрэушные курсы «по повышенному потреблению алкоголя» – «фор оперативс ин Раша онли»), любил цитировать на языке оригинала не только Толстого с Достоевским, но и Булгакова со Стругацкими, часто говорил о том, как «польюбил не только тебьйа, Сонья, но и всийа твоийа страна».
Соня водила амера за нос уже почти год – потому что вся её команда дружно решила, что она, Соня, как нельзя лучше годится на роль Маты Хари и следует ей, Соне, как можно скорее улечься с Джеффом в постель, в перерывах между страстью выпытывая донельзя важные и совершенно секретные сведения. Однако Машкин, Костин и Мишин командир, как выяснилось, отличается совершенно недопустимой (по Машкиному мнению) разборчивостью и на интим с «перспективным объектом разработки» никак не соглашалась, не допуская ничего больше объятий и почти братних поцелуев в щёчку. Машка в горячке чуть не поругалась с Соней, вызвавшись «заменить её по-быстрому», однако Джефф, к полному Машкиному изумлению, к её чарам остался совершенно равнодушен. Высокий, с густой каштановой шевелюрой, в тонких стильных очках, накачанный – ну первый парень на деревне, стонала Машка, «и чего тебе ещё не хватает?! Тебе ж не замуж за него, командир, тебе ж его только вскрыть, и всё!..»
Соня только отмахивалась от неразумной.
Хотя, конечно, знал Джефф немало. Соня б не удивилась, выяснив, что пост у Джеффа – самое элементарное прикрытие, а на самом деле он пытается внедриться в «нонконформистские молодёжные круги» с той же самой целью, для чего Машка так упорно пихала Соню в Джеффову постель.
Тем не менее прогонять амера казалось просто глупым. Сердце самой Сони крепко заперто на замок, почему, отчего – никому знать не положено, а так, погулять – отчего и не погулять. Настоящие друзья – всё равно только её команда, которая пойдёт за ней в огонь и в воду. И время для настоящего любимого ещё придёт. А на войне есть место для друзей, причём из тех, с которыми потом – до самой смерти; а вот для амуров – не очень. В подобное Соня не верила, несмотря на все книги, фильмы и воспоминания.
– Джефф, – она нажала кнопку.
– Сонья! Где ты есть? Я искал…
– С ребятами прошвырнуться поехали, – невозмутимо ответила Соня. – Через два дня вернёмся.
– Why didn’t you call me? I’d like to go too,[8] – в голосе нечто похожее на обиду.
– Эти развлечения «только для русских», дорогой. Экстремальный туризм. – Машка напротив хихикнула. – Тебе не понравится. Новгородская область, леса, болота… ни тебе биг-маков, ни биотуалетов.
– Сонья, йа тьерпьеть не могу big macks, you know that!
– Неважно, Джефф. Я скоро вернусь.
Молчание.
– Возвращайся скорее. Я хотеть… I’m trying to arrange my Mom’s visit. I thought it’d be nice for you two to meet.[9]
Только мамы Джеффа нам тут и не хватало для полного счастья, мрачно подумала Соня.
– Я позвоню, как вернусь, Джефф. В понедельник.
– Mon… понедельник я буду in Moscow, – грустно сообщил Джефф.
– А что там такое? – невинно поинтересовалась Соня.
– Не телефонный разговор, – эту русскую фразу амер выучил одной из первых.
– Тогда поговорим во вторник.
– Да, да, да…
– До встречи, Джефф. – И Соня отключилась прежде, чем бойфренд перешёл к обязательным в таких случаях любовным излияниям.
Черт с ней, с осторожностью, – палец отыскал нужную кнопку, яркий экранчик телефона с легкомысленно порхающими бабочками обернулся скучной серой пластинкой.
Ребята из деликатности отвернулись, а Машка, напротив, вперилась прямо в глаза, сочувственно пригорюнившись и готовая немедля поработать большой гидрофильной жилеткой, то есть выслушать Сонины девичьи признания.
Как же. Было б в чём признаваться.
– Молчать-бояться, Машка.
– Так точно, командир, – уныло ответила Машка, в который уже раз обманувшись в лучших чувствах.
Город уплывал, втягивал щупальцы пригородов, уродливые наросты полумёртвых промзон (некогда они вообще стояли, сейчас, когда всё добро «за так» получили амерские и евросоюзные корпорации, какое-то копошение там началось – туземцев ведь лучше занять хоть чем-то, если уж не удалось решить проблему сразу и кардинально, в духе великого фюрера арийской нации), сейчас начнутся поля, а потом…
Потом придёт ночь.
609-й двигался медленно. Подолгу стоял на всех остановках, пропуская грохочущие эшелоны и грузовые составы. Перемигивались фонарики осмотрщиков, звенели их молотки; уныло пересвистывались маневровые тепловозики.
Ехали – молчали. После неудачной попытки «разговорить командира» Машка почти сразу же завалилась спать; по её утверждению, когда нечего делать, надлежит или читать, или трахаться. А поскольку второе сейчас исключалось напрочь, оставалось только самое первое, ибо «когда в поездах читаю, башка потом трещит».
Мишаня с Костиком угрюмо молчали, уставившись в тёмное окно, прижавшись к стеклу ладонями, словно надеялись разглядеть в кромешной тьме что-то важное.
Купе у них было на четверых – дочь Юрия Павловича Корабельникова никак не может ездить в плацкарте, не соответствует это образу.
Соня сидела, бездумно глядя перед собой и оживляясь только на станциях, когда приходилось струнить мальчишек, чтобы не расслаблялись, а смотрели, нет ли воинских составов и если есть, что везут. У Сони – глаз-алмаз, под любым брезентом она безошибочно определит тип спрятанной техники.
Вот только кому нужны эти сведения? В то, что верхушка подполья на самом деле готова сражаться до последней капли крови и последнего патрона, Соня давно не верила. Уж скорее хотят продать себя подороже, вот, мол, смотрите, дорогие оккупанты, какие мы крутые, какие диверсии можем организовывать; но ведь это не против дорогих американских солдат, как можно, господа, мы же цивилизованные люди! Если кого и завалим, так своих же, туземных слуг, если можно так выразиться, а их-то кровь кто вообще когда ценил или считал?
И, глядишь, кто-то в международном штабе сочтёт, что с «влиятельными полевыми командирами» лучше договориться, дать им должности, принять их «отряды» на службу отдельными формированиями во Внутренний корпус, – и готов ещё один шакал с железными зубами. А следом – провалы, провалы, провалы тех, кто ещё продолжает борьбу.
И проигрывает её, мрачно подумала Соня. Их там сотни миллионов, в Европе и Америке. Всегда можно набрать наёмников, причём таких, кто, как Джефф, будет глубоко убежден в справедливости своего дела. Всегда можно подкупить нестойких, поманить забугорным раем; запугать слабых, обмануть доверчивых, дать некую пайку неуверенным, затравленным жизнью, сказать: «теперь мы думаем за вас», а поскольку слово «Запад» у нас многие привыкли произносить с придыханием, то…
