Андрей Плеханов - Мятежник
– Итак, господин Лю, каковы же ваши дальнейшие намерения? Насколько я понимаю, врачебная практика в этой провинции не совсем вас устраивает?
– Я думаю, господин Да Бланке, вы истолковали мои слова не совсем верно. Для меня, как скромного последователя великого Кун-Цзы* [Кун-Цзы – китайское имя Конфуция, великого философа древности (551-479 гг. до н. э.). Создал учение, ставшее впоследствии государственной религией и нравственно-этической основой большинства императорских династий Китая. Основными принципами конфуцианства были почитание старших, гуманность, справедливость и честность. В наставлениях Конфуция проповедовалось строгое подчинение подданных правителю, детей родителям и жены мужу. Как религиозное учение, конфуцианство проповедовало культ предков и придерживалось традиционной древнекитайской религии, где почитались многочисленные духи природы (боги), занимающие различные места в сложной иерархии. Во главе всей иерархической лестницы находилось Небо с верховным божеством (Шан-Ди). Император считался Сыном Неба, представителем его на земле, и обладал Мандатом Неба (тянь-мин), дававшим ему неограниченную власть в Поднебесной (Китайской империи). Таким образом, конфуцианство поддерживало традиционное для средневекового Китая государственное устройство с огромным аппаратом государственных чиновников. Каждый поступающий на государственную должность должен был сдать экзамены, состоящие главным образом в блестящем овладении конфуцианскими канонами, которые надлежало выучить наизусть.], нет большей чести, чем исполнять свою службу здесь, где я был воспитан и впитал основы медицинского искусства. Нет предела в совершенствовании шести добродетелей, и верность долгу является одной из них. Проживая здесь, я без особых трудностей могу достичь немалого благосостояния и уважения. Но служба в «Тан-И-Юань» – Государственном Медицинском Приказе – может дать мне новые знания, ибо практика моя здесь весьма ограниченна. И когда я вернусь сюда по прошествии лет, мое мастерство перейдет на новую, более высокую ступень. Кроме того, я буду занимать степень государственного чиновника достаточно высокого ранга.
– Замечательно. – Чужеземец неплохо владел китайским языком, хотя неправильно расставляемые им интонации порою лишали фразы первоначального смысла. Лю старался не обращать на это внимания. – Насколько мне известно, поступить в «Тан-И-Юань» – не самое легкое дело.
– Да. Господин прав. Мне предстоит поехать в Столицу и представить доказательства, что я высоконравствен и не был под судом. Затем сдать экзамен и сочинение на медицинскую тему. Это требует немалых знаний и искусства не только в медицине, но и в толковании классических текстов, и в каллиграфии. И в случае успеха я буду зачислен помощником к уважаемому лекарю Приказа по одной из девяти основных специальностей. Я хочу выбрать для себя лечение болезней, происходящих от простуды. Впрочем, одно из условий для приема в Медицинский Приказ у меня уже есть – необходимо, чтобы не менее трех поколений поступающего были врачами.
– Ваш отец – тоже врач?
– Да. Был. К сожалению, он рано умер, так сказать, стал былью среди живущих. Но успел передать мне основы семейного искусства. Он был счастлив, что нить древнего мастерства рода не прервалась, как это, казалось, было предписано Небесами.
– Что вы имеете в виду?
– У моего отца, Лю Цзюя, не осталось наследника мужского пола. Небеса не были благосклонны к нему, и раз за разом три жены его приносили ему девочек. Но богатые жертвоприношения в честь Шан-Ди, Верховного Небесного Правителя, в конце концов умилостивили богов, и в доме Лю появился я.
– Насколько я понимаю, вы – его приемный сын?
– Да. Хотя он относился ко мне как к настоящему сыну. К сожалению, в простом народе часто берут детей в приемные сыновья и дочери, чтобы те исполняли роль прислуги. Мой же отец часто говорил мне, что Небо не могло дать ему сына лучше, чем я...
Дэань опечалился, вспомнив отца. Португалец встал и начал прохаживаться по веранде, заложив руки за спину. Трубка его вспыхивала в наступающей темноте красным глазом змеи.
– А настоящих своих родителей вы помните?
– Нет. Более того, я не помню ничего, что было со мной до десяти лет. Где-то я, конечно, родился и жил до этого, но осмысленная моя жизнь началась только тогда, когда я попал в семью Лю.
– Как таинственно... А вы никогда не хотели узнать, что происходило с вами в тот ранний период жизни?
– Нет. – Молодой человек озадаченно посмотрел на франка. – Зачем это? Мне не подобает увлекаться мистическими изысканиями, подобно даосам или приверженцам Будды. Какое значение имеет, что я представлял до того, как осознал себя, или кем был в предыдущих воплощениях? Я знаю, что я – Лю, я стал настоящим сыном своего отца и единственное мое желание – достойно продолжить его дело.
– Что ж, весьма похвально. – Франк спрятал в бороде улыбку. – Хотя для меня, как европейца, не совсем видна разница между основными течениями Поднебесной – конфуцианством, учением Дао и Чань-буддизмом* [Даосизм (учение Дао), буддизм и конфуцианство являлись тремя основными религиями в истории Китая. Несмотря на значительные различия, за столетия своего формирования эти религии имеют значительные следы взаимопроникновения и влияния традиционного китайского образа мышления. Например, буддизм, пришедший из Индии в начале нашей эры, сформировался как «Чань-буддизм», позаимствовав многие идеи из предшествовавших ему даосизма и конфуцианства. В описываемую эпоху для народной китайской мифологии было характерно смешение всех трех религий. В обыденной жизни большинство китайцев приносило дары самым различным божествам и духам, повинуясь скорее традиции, а не истинному религиозному чувству.]. Вы уж простите меня, невежду, но, на мой взгляд, они переплелись в единое целое. Целое, которое можно было бы назвать взглядом на мир, присущим восточному человеку.
– Человеку с Запада не дано понять истинной сути вещей. – В голосе Лю появилось некоторое высокомерие. – Вы слишком заботитесь о внешнем и забываете о внутреннем. Вы смущаете умы добродетельных граждан рассказами о заморской небывальщине и чуждых нам богах. Вы, франки, принесли на нашу землю дурную болезнь, и певички из портовых кварталов заражают ею ни о чем не подозревающих обывателей! Извините... – Дэань спохватился, не обидел ли он своими словами чужеземца. Но тот внимательно слушал, попыхивая своей трубкой. Ни тени обиды не было на его лице.
Китаец распрощался с хозяином, полчаса раскланиваясь и благодаря за радушный прием. Но смутная тревога, которую принес этот иностранец, осталась в его душе.
– Господин Лю, господин Лю! – Служанка Сюэ, маленькая старушка, которая вела в доме хозяйство с незапамятных времен, тормошила доктора за плечо. – Вставайте, господин Лю! Пришли от больного. Просят скорее прийти, умирает он, говорят!
– Что такое? – Лю Дэань спросонок протирал глаза. – Кто умирает?
– Чужеземец этот, знакомый ваш. Прислал за вами слуг и повозку. Плохо совсем ему, говорят.
– Иду, иду. – Лю засуетился, собирая свой сундучок. – Почему же ко мне? Ведь совсем рядом с ним, в соседнем доме, живет почтенный доктор Чжоу Фань.
– Говорят, никого не хочет видеть, кроме вас. – Сюэ всплеснула ручками. – Беда с ними, с этими иностранцами. Все у них не как у достойных людей.
* * *
Комната, в которой находился франк, была погружена в полумрак. Только огоньки горящих свечей освещали ее. Да Бланко лежал на широкой кровати, до груди укрытый шелковым одеялом. Глаза его были закрыты. Лю с изумлением вытаращился на фигурку обнаженного человека, прибитого гвоздями к кресту. Распятие висело на стене над головой португальца, оно было сделано из гипса и безыскусно раскрашено. Дэань в первый раз видел изображение Христа. Подобные статуэтки, только из бронзы, стояли и на столе рядом с больным.
Доктор присел рядом с чужеземцем и взял его за руку. Пульс больного едва ощущался – как прерывистая шелковая нить. Португалец пошевелился, открыл глаза и улыбнулся слабой призрачной улыбкой.
– Лю Дэань? Вы? Слава Спасителю, вы здесь! Я так боялся, что вы не придете...
– Что случилось с вами, господин Бланко? Я постараюсь помочь.
– Бесполезно, друг мой. Меня ранили, и рана эта смертельна. – Португалец откинул пожелтевшей рукой покрывало, и Лю ужаснулся – окровавленные тряпки торчали прямо из распоротого живота франка. Рана была глубока, ее нанесли длинным ножом или мечом. Жизненные силы уходили через это отверстие, и было непонятно, как чужеземец до сих пор умудрялся оставаться живым.
– О Небеса! – Лю вскочил на ноги. – Кто совершил такое злодеяние? Нужно немедленно позвать господина судью, чтобы он расспросил вас о личности преступника. А вам нужно промыть рану и принять отвары...
– Нет, нет... – Ладонь португальца придавила руку доктора, и тот подивился, сколько силы еще осталось в этом умирающем человеке. – Срок моей жизни истек, и вы знаете это прекрасно... А Враг мой... Он не по зубам вашему судье, да и вообще обычному человеку. Остерегайтесь его, Лю!
