Роберт Джордан - Перекрестки сумерек
Невидимый со стороны дороги слуга поджидал его сразу за первыми соснами, вздымавшихся больше, чем на сотню футов. Он согнул плечи в своем полупоклоне и вскочил в седло тощего гнедого с белыми бабками. Он настаивал, утверждая что белые бабки у лошади приносят удачу.
– Выдвигаемся, господин? – спросил Аджимбура, и получив в ответ одобрительное движение рукой, направил коня в сторону чащи.
Ехать пришлось недолго, всего около полумили, но ни один путник не догадался бы, что находилось на укромной поляне неподалеку от дороги. Музенге привел с собой сотню конных Стражей Последнего Часа и двадцать Садовников Огир, все в полном вооружении, а также вьючных животных с двухнедельным запасом провизии. Среди них должна была быть и вьючная лошадь с доспехами Карида, Аджимбура привел ее еще вчера. Рядом со своими лошадьми стояли, спешившись, сул'дам и шесть дамани на поводках. Когда Карид приблизился, Музенге выехал навстречу, рядом с ним шагал мрачный Харта, Первый Садовник Огир, держа на плече зеленый топор. Одна из женщин, Мелитене, дер'сул'дам Верховной Леди Туон, вскочила в седло и присоединилась к ним.
Карид ответил на салют Музенге и Харты, прижав, как и они, к сердцу кулак, но смотрел он на женщин. Его внимание привлекла маленькая дамани, которую гладила по волосам темноволосая сул'дам с квадратным лицом. По лицу дамани никогда не скажешь, сколько ей на самом деле лет, да и жили они долго, но лицо этой выглядело так, что Карид сразу узнал в ней одну из тех, кто называл себя Айз Седай.
– Под каким предлогом вы покинули из города?
– Проведение тренировок, Генерал Знамени, – ответила Мелитене с кривой усмешкой. – Все всегда этому верят. – Говорят, Веровной Леди Туон не нужны были дер'сул'дам для того, чтобы обучать своих дамани или сул'дам, но Мелитене, у которой седых волос было больше, чем черных, знала и умела многое, и поняла, что ему было нужно. Он потребовал от Музенге привезти с собой пару дамани, если сможет. – Никто из нас не может остаться в стороне, Генерал Знамени. Только не сейчас. А что касается Майлен… – должно быть, она имела в виду бывшую Айз Седай. – Когда мы вышли за пределы города, мы сказали, какую цель преследуем. Им всегда лучше знать, что их ждет. С этого момента мы вынуждены были успокаивать ее: она обожает Верховную Леди Туон. Все дамани любят хозяйку, но Майлен молится на нее, как будто она уже взошла на Хрустальный трон. Если Майлен сможет добраться до одной из этих Айз Седай, – женщина хихикнула, – то придется очень быстро хватать этих будущих дамани, иначе нам некого будет обучать.
– Я не вижу причин для смеха, – пророкотал Харта. Обветренное лицо Огир, на котором выделялись длинные седые усы и черные глаза, сверкавшие из-под шлема, выглядело даже мрачнее, чем у Музенге. Он был Садовником прежде, чем родился отец Карида, а может быть, и дед. – У нас нет цели. Мы пытаемся сетью поймать ветер.
Мелитене быстро пришла в себя, а Музенге помрачнел еще больше. Он казался мрачнее самого Огир, если такое возможно.
За десять дней те, кого они искали, могли пройти сотни миль. Те, кого отправила Белая Башня, не могли быть настолько самоуверенны, чтобы отправиться на восток после своей уловки с Джеханнахом. Не могли они быть и настолько глупы, чтобы отправиться на север, но даже оставшиеся направления представляли собой огромную территорию для поисков.
– В таком случае мы должны как можно быстрее раскинуть наши сети, – сказал Карид. – И как можно тщательнее.
Мюзенге и Харта лишь кивнули. Для воинов Стражи Последнего Часа то, что должно быть сделано, будет сделано. Даже если требовалось поймать ветер в поле.
Глава 5
Закаливание молота
Несмотря на снег, укрывший землю, он легко бежал сквозь ночь. Он был един с тенями, скользящими сквозь лес, в лунном свете глаза его видели почти так же четко, как и днем. Внезапно холодный ветер, ерошивший его густой мех, принес запах, заставивший шерсть встать дыбом, а сердце забиться быстрее от ненависти гораздо большей, чем к Никогда-не-рожденным. Ненависть и отчетливое ощущение приближающейся смерти. Но сейчас никакого выбора не было. Он упорно бежал вперед, к смерти.
В глубокой предрассветной тьме Перрин неожиданно очнулся ото сна, лежа под одной из обозных телег с большими колесами. Холод от земли просочился в его кости, несмотря на тяжелый, с меховой подкладкой, плащ и два одеяла. Вдобавок дул прерывистый бриз, слишком слабый или изменчивый, чтобы назвать его легким ветром, но, тем не менее, ледяной. Когда он растирал лицо руками в перчатках, в короткой бороде потрескивал лед. По крайней мере, ночью снег, похоже, больше не шел. Слишком часто он просыпался засыпанным холодными белыми хлопьями, несмотря на укрывавшую его телегу, и снегопад ко всему прочему сильно затруднял работу разведчикам. Он пожалел, что не может побеседовать с Илайасом тем же способом, что и с волками. Он не мог больше выносить это бесконечное ожидание. Усталость въелась в него точно вторая кожа; он не смог припомнить, когда в последний раз нормально выспался. Спать или не спать вовсе, казалось, для него это было несущественно. В эти дни только неугасающий гнев давал ему силу продолжать двигаться.
Он не думал, что его разбудило случайное сновидение. Каждую ночь он ждал кошмаров, и каждую ночь они приходили. В худших из них он находил Фэйли мертвой, или не находил ее вообще. От таких снов он пробуждался в холодном поту. Когда снилось что-нибудь менее ужасное, он дремал, наполовину просыпаясь при виде троллоков убивающих, чтобы сожрать его плоть, или Драгкара, высасывающего его душу. Остатки последнего сна быстро исчезали, словно то был обычный сон, но он все еще помнил себя волком и все еще ощущал запах… Чего? Чего-то, что волки ненавидели еще больше чем Мурддраалов. Что-то такое, о чем волк твердо знал, что оно его погубит. Знание, которое он получил во сне, ушло; остались только неопределенные впечатления. Он побывал не в волчьем сне, отражении этого мира, где умершие волки продолжали жить, чтобы живые могли с ними советоваться. Волчий сон всегда оставлял ясные воспоминания после того, как он, сознательно или нет, выходил из сна. Но это сновидение по-прежнему казалось реальным, и почему-то срочным.
Неподвижно лежа на спине, Перрин отправил свой мысленный призыв волкам. Напрасно он пытался использовать волков, чтобы помочь его охоте. Убедить их проявить интерес к событиям из жизни двуногих оказалось трудно, если не сказать больше. Они избегали больших групп людей – для них даже полдюжины было достаточно много, чтобы держаться от двуногих подальше. Люди забыли времена совместной охоты, и едва ли не каждый, завидев волка, пытался его убить.
Сначала он никого не нашел, но спустя некоторое время он почувствовал, что коснулся сознания волков, находящихся где-то далеко отсюда. Он не мог определить расстояние, но контакт ощущался похожим на шепот, едва улавливаемый краем уха. Вдалеке. Это было странно. Несмотря на рассеянные по округе деревни, поместья и даже случайный городок, местность здесь была подходящей для волков – почти нетронутый лес, множество оленей и другой, более мелкой живности.
При разговорах с чужой стаей всегда соблюдались формальности. Соблюдая вежливость, он послал свое имя среди волков – Юный Бык – добавив свой запах, и получил ответ – Охотница За Листьями, Высокий Медведь, Белый Хвост, Перо, Туман Грома и множество других. Это была большая стая, и Охотница За Листьями, волчица с чувством спокойной уверенности в себе, была их вожаком. Перо, самый умный из волков стаи, был ее супругом. Они слышали о Юном Быке и хотели поговорить с другом легендарного Длинного Клыка, первого из двуногих, что научился говорить с волками спустя огромный промежуток времени, от которого веяло Эпохами, исчезнувшими в тумане прошлого. Этот поток образов и воспоминаний запахов его сознание переводило в понятные ему слова и наоборот, превращало его мысли в образы и запахи, понятные волкам.
Есть кое-что, что я хочу узнать, сообщил он, как только были окончены все формальности. Что волк ненавидит больше, чем Никогда-не-рожденных? Он попытался припомнить запах из сна и добавить его к посланию, но тот уже окончательно выветрился из его памяти. Что-то, что, как знают волки, означает смерть.
Ответом ему была тишина и струйка перемешанных вместе страха и ненависти, решимости и нежелания. Раньше он уже ощущал исходящий от волков страх – сильнее всего, он готов был поклясться в этом, они боялись лесного пожара, что стремительно распространяется по лесу. Но сейчас это был тот самый колючий страх, от которого люди чувствуют себя так, словно с них сдирают кожу, заставляя их трястись и шарахаться от теней. Чувство столь близкое к ужасу, хлестнуло и растворилось, хотя для него и не было здесь причины. Никогда не испытывали волки подобного страха. И все же только что они его испытали.
