Энн Фортье - Джульетта
Не удержавшись, я живо спросила:
- Каким сокровищем?
- Да кто ж его знает? - всплеснул руками Пеппо. - Твой отец головы не поднимал, читая старые легенды, бредил потерянными сокровищами. Твоя мать сказала мне однажды о… Как же она это назвала? А, «Глаза Джульетты». Не знаю, что она имела в виду, но, по-видимому, это большая ценность, и именно за ней охотился Лучано Салимбени.
Я сгорала от желания узнать больше, но Пеппо выглядел очень измученным, почти больным. Он пошатывался и все хватал меня за руку, пытаясь удержать равновесие.
- На твоем месте, - продолжил он, - я был бы очень, очень осторожен. И не доверял никому по фамилии Салимбени. - Увидев выражение моего лица, он нахмурился: - Ты думаешь, я pazzo… сумасшедший? Вот мы стоим у могилы молодой женщины, безвременно нас покинувшей. Она была твоей матерью. Кто я такой, чтобы говорить тебе, кто ее убил и почему? - Его рука на моем плече сжалась. - Она мертва. Твой отец мертв. Это все, что я знаю. Но мое старое сердце Толомеи подсказывает, что ты должна быть очень осторожна.
Старшеклассницами мы с Дженис участвовали в школьном спектакле. Так совпало, что в тот год ставили «Ромео и Джульетту». После проб Дженис утвердили на Джульетту, а мне досталась роль дерева в саду Капулетти. Разумеется, сестрица основное внимание уделяла красоте ногтей, а не заучиванию строф, и всякий раз, когда мы репетировали сцену на балконе, я шепотом подсказывала ей первые слова каждой реплики - все равно торчала на сцене с ветками вместо рук.
В вечер премьеры Дженис особенно жестоко дразнила меня, насмехаясь над коричневым гримом, и выхватывала листья из моих волос - сама-то она выглядела куколкой с золотистыми косами и розовыми щеками, поэтому к сцене на балконе у меня не только пропала охота подсказывать бездельнице, но появилось жгучее желание как следует ее подставить. Когда Ромео спросил: «Так чем поклясться?» - я прошептала: «Тремя словами!» И Дженис повторила как попугай: «Тремя словами! Желаю доброй ночи сотню раз!», чем совершенно сбила Ромео с толку, и сцена получилась скомканной.
Позже, изображая канделябр в спальне Джульетты, я заставила Дженис проснуться рядом с Ромео и тут же выпалить: «Уж день давно, нет, милый, уходи!», что задало неверный тон всей нежной сцене. Нет нужды говорить, что после спектакля Дженис гонялась за мной по всей школе, осатанело вопя, что ночью сбреет мне брови. Поначалу я от души веселилась, но, в конце концов, сестрица заперлась в школьном туалете и прорыдала целый час; даже мне стало не до смеха.
Далеко за полночь, когда я в гостиной разговаривала с теткой Роуз, боясь заснуть и рисковать бровями, вошел Умберто, неся на подносе бутылку кагора и два бокала. Странно, но тетка даже не заикнулась, что мне еще рано пить вино.
- Значит, тебе нравится эта пьеса? - спросила Роуз. - Ты, похоже, знаешь ее наизусть.
- Не то чтобы нравится, - призналась я, пожав плечами и мелкими глотками отпивая вино. - Просто она… застряла в голове и не идет из мыслей.
Тетка медленно кивнула, смакуя кагор.
- Твоя мать тоже знала наизусть «Ромео и Джульетту», была просто одержима этой пьесой…
Я затаила дыхание, боясь спугнуть теткино настроение. Я ожидала услышать о маме еще что-нибудь, но так и не дождалась. Тетка Роуз подняла глаза, нахмурилась, кашлянула и сделала еще глоток. На том разговор и кончился. Это было единственным, что Роуз сама, без расспросов, открыла мне о матери. Я из мести ничего не сказала Дженис. Одержимость шекспировской пьесой осталась маленькой тайной между мной и мамой, как и мой тайный страх умереть, как мама, в двадцать пять лет.
Как только Пеппо высадил меня перед отелем «Чиусарелли», я зашла в ближайшее интернет-кафе, открыла «Гугл» и набрала «Лучано Салимбени». От меня потребовалось множество непростых трюков вербальной акробатики, чтобы придумать сколько-нибудь подходящую фразу для поиска. Лишь спустя, по меньшей мере, полтора часа досадных осечек с итальянским языком я узнала, что, во-первых, Лучано Салимбени давно мертв, во-вторых, он был, как мы говорим, плохим парнем, чуть ли не серийным убийцей, а в-третьих, состоял в каком-то родстве с Евой-Марией Салимбени. В-четвертых, с автомобильной аварией, в которой погибла моя мать, действительно было нечисто, и Лучано Салимбени объявили в розыск с целью снятия свидетельских показаний по этому делу.
Я распечатала все страницы, чтобы позже перечитать со словарем. Поиск мало что дал сверх того, что Пеппо рассказал в склепе, но, по крайней мере, я убедилась, что мой пожилой кузен ничего не придумал: около двадцати лет назад в Сиене действительно находился на свободе опасный тип Лучано Салимбени.
Я немного приободрилась, узнав, что он мертв. Значит, Лучано Салимбени ни под каким видом не мог быть давешним занюханным преследователем в спортивном костюме, который провожал меня из палаццо Толомеи, пожирая глазами пакет с маминой шкатулкой.
Затем мне в голову пришло поискать «Глаза Джульетты». Естественно, ни один результат не имел ничего общего с легендарными сокровищами. Почти все ссылки были околонаучными дискуссиями о значении глаз в творчестве Шекспира. Я добросовестно прочитала пару отрывков из «Ромео и Джульетты», пытаясь разгадать их тайный смысл.
В твоих глазах страшнее мне опасность,
Ну, подумала я, если этот негодяй Лучано Салимбени действительно убил мою мать из-за дорогостоящего артефакта под названием «Глаза Джульетты», тогда реплика Ромео - чистая правда: какова бы ни была природа этих таинственных глаз, они потенциально опаснее любого оружия. Следующий отрывок был сложнее, чем расхожая цитата:
Прекраснейшие в небе две звезды
Принуждены на время отлучиться,
Глазам ее свое моленье шлют -
Сиять за них, пока они вернутся.
Но будь ее глаза на небесах,
А звезды на ее лице останься, -
Затмил бы звезды блеск ее ланит,
Как свет дневной лампаду затмевает;
Глаза ж ее с небес струили б в воздух
Такие лучезарные потоки,
Я обдумывала эти строки всю дорогу по виа дель Парадизо. Ромео явно пытался сделать Джульетте комплимент, сказав, что ее глаза подобны сияющим звездам, но выразился довольно чудно. По-моему, не самая удачная мысль кадрить девушку, живописуя, на что она была бы похожа без глаз.
Но любимая поэзия хотя бы отвлекла меня от других фактов, которые я узнала за день. Мои родители умерли ужасной смертью, порознь; не исключено, что от рук убийцы. Покинув склеп несколько часов назад, я все еще не могла до конца осознать ужасное открытие. К шоку и скорби примешивались пресловутые блошиные укусы страха, как и накануне, когда мне показалось, что за мной идут от банка. Но прав ли был Пеппо, призывая меня к осторожности? Неужели и я теперь в опасности, ведь столько лет прошло? Если так, пожалуй, лучше вернуться в Виргинию. Но вдруг здесь меня и вправду ждет сокровище? Что, если где-нибудь среди бумаг из маминой шкатулки и впрямь откроется намек на местонахождение «Глаз Джульетты», что бы это ни было?
Занятая своими мыслями, я забрела в уединенный монастырский сад возле площади Святого Доменико. Уже начинались сумерки, и я секунду постояла в портике крытой галереи, впитывая последние лучи заходящего солнца. Вечерние тени медленно подползали к моим ногам. Мне еще не хотелось возвращаться в гостиницу, где меня ждал дневник маэстро Амброджио и вторая захватывающая бессонная ночь с путешествием в 1340 год.
Растворившись в лучезарном свете заката, я думала о родителях, когда впервые увидела его - маэстро.
Он шел по темной уже галерее напротив с мольбертом и всякой мелочью, которую то и дело ронял, останавливался и перехватывал поудобнее. Сперва я молча смотрела на него - не смотреть было невозможно. Со своими длинными седыми волосами, потертым пиджаком и открытыми шлепанцами, маэстро был не похож на других итальянцев. Скорее он смахивал на путешественника во времени из Вудстока, шаркающего по миру, который заполонили симуляторы и копии.
Сперва он меня не заметил, и когда я нагнала его и подала оброненную кисть, маэстро подскочил от испуга.
- Извините, - сказала я. - Кажется, это ваше.
Маэстро недоуменно взглянул на кисть, но все же взял ее - неловко, словно не осознавая, что это. Затем он перевел взгляд на меня, все еще ничего не понимая, и спросил:
