Лана Тихомирова - Работа над ошибками, или Грустная грустная сказка [СИ]
Тебя закроет от меня бездумная гульба!
— Крамольные стишки! — усмехнулся Ранх-ба.
Ев-Га откинулся и оперся спиной о стену.
— Я поэт и трубадур, — сказал он.
— И где же тебя этому учили? — скептически глядя на него, сказал Ранх-ба.
— Нигде. Чтобы писать стихи и петь песни не надо быть академиком. Надо лишь иметь горячее сердце, — с романтическим видом ответил Ев-Га.
Пату усмехнулся. Ранх-ба заходил по камере.
— Расслабьтесь, мой юный скептик, я вот даже рад, что попал сюда, хотя печально, что с нами нет моего друга — Ма-Киар-ранх. Он дрессировщик медведей в нашем цирке. Он очень хороший человек, но, как и вы скептик. Вы бы с ним поладили.
— Я не нуждаюсь ни в чьих советах, — прорычал Ранх-ба.
Я заметила радостно-хищный блеск в глазах поэта, ему нравилось злить Ранх-ба.
— Я не настаиваю, молодой человек, — сказал Ев-Га.
Ранх-ба долго метался по камере. Я и Ев-Га сидели под окном. Пату спал на лежаке.
Ранх-ба бросился к двери и несколько раз сильно ударил в дверь.
— Следователь обещал нам прогулки.
Дверь открылась.
— Никаких распоряжений на этот счет не было, — сонно ответил страж и закрыл дверь.
Так мы провели день. Ев-Га пел песни своей страны, тоскливые и красивые, о мифических птицах-девах, луне и солнце, цветах на воле, которые тянутся к небу, о тумане над рекой, об огромных кораблях, разбившихся в бескрайнем океане.
У него был прекрасный голос, но холодный, как одна из строчек его песни: "…На северный луч направил он бриг, корабль разбился о ледник…."
Я попросила Ев-Га научить меня песне о птице-деве, печальной и суровой, которая появляется только ночью, как ангел печали, и забирает с собой юных моряков, рыбаков, и охотников предающихся унынию.
Мы вместе пели эту песню.
— Да перестаньте вы выть, — закричал на нас Ранх-ба, — никто из вас этого не видел.
— Это вы, молодой человек не видели, я в моей стороне, где я родился, Луна и Солнце попеременно сменяют друг друга, ветер там свободен и свеж, деревья зелены и прекрасны, цветы ароматны, птицы голосисты, а звери послушны и добры. У нас нет Правителя с нами ВеликийМагистр, которого мы уважаем за мудрость и доброе горячее сердце. Наши мужи сильны и смелы, а девы, — он мечтательно прикрыл глаза.
— Ты в раю жил? — резко одернул Ев-Га на землю Ранх-ба.
— Нет, — спокойно ответил трубадур, — моя родина Тьйарко-Сиэт-Куа.
— Так это не легенда, — вскинулся Пату.
— Наш город не рай. Случаются у нас и горести, мы переносим их вместе потому, что так легче переносить невзгоды. Люди не думают о дурном, так как мы работаем, но работа наша легка и приятна уму и телу. Сейчас мы приехали сюда, чтобы найти брата и сестру нашего Магистра, которые должны будут занять его место, ибо ему пришло время женится. А брак и мудрость вещи несовместные.
Принесли еду, а вместе с ней лежак.
— Положим его к нашему, и всем хватит места, — жуя, проговорил Пату.
— Мне хотелось ещё послушать про чудесный город-сад, но все решили спать.
Мы улеглись. Я заснула сразу, но вскоре проснулась от торопливого злобного шепота:
— Девчонка моя, ясно?
— Му-ранх, ты не женился на ней, и не можешь этого утверждать.
— Перестань рассказывать бабушкины сказки, нет никакого города-сада.
Ев-Га молчал.
— Не тронь девчонку — и я тебя не трону.
— Угрожаешь?
— Предупреждаю.
— Угрожаешь и ревнуешь. Собака на сене.
— Она моя.
— Вот заладил, как попугай. Пойдем спать. Ложись рядом со своим сокровищем. Я не трону её. Просто мне кажется она одна из нас.
— Что за чушь? Из кого "Из нас"?
— Это ещё на моей памяти было. К нам приходит туман и забирает детей, мы точно не знаем, но предполагаем, что они появляются у вас. Подкидыши. Её имя очень похоже на наши имена: Солнце над рекой.
Ранх-ба прорычал в ответ какое-то проклятие.
— Береги свое сокровище. Утро вечера мудренее.
Они улеглись
Вплоть до скрипа двери все было тихо.
В камере появился Чэно-Леко и вызвал меня и Ев-Га на допрос. Мы завязали глаза. Чэно-Леко подхватил нас. Вскоре мы оказались у следователя. Он оказался человеком средних лет с обрюзгшим лицом и рыжими волосами.
— Мое имя вы, видимо, уже знаете. Ваши имена мне известны. Итак, друзья-литераторы, начнем-с, — сказал он.
— С кого начнем? — перебегая взглядом, с одного на другого, сказал Сиока, — пожалуй, с дамы.
Он выложил передо мной папку, которую я не могла не узнать. Я не могла её коснуться, потому что ещё раньше меня привязали к стулу. От папки пахло домом и арбузным вином.
— Ваше? — коротко спросил следователь.
— Мое, — столь же коротко ответила я.
— О чем?
— Прочитайте — узнаете.
Мне досталась смачная оплеуха. Ев-Га рванулся так, что его веревки затрещали.
— Не перечить. Отвечать на вопросы. Не шутить, — крикнул он на меня, — Связать этого покрепче, — бросил он Чэно-Леко.
— В двух словах не скажешь, — начала я.
— Вы уж расстарайтесь, — иронично заметил следователь.
— Чэно-Леко.
— Прекрасно. Вы, мадам, уложились в одно слово. Краткость сестра таланта.
А теперь вы скажете мне: знаете ли вы, что в нашем городе любая литература запрещена?
— Знаю.
— Почему же вы взялись за написание романа без согласования с соответствующими органами?
— Я не думала его издавать.
— Отвечайте прямо на опрос, — предупредил меня Сиока, потирая ладонь о ладонь.
— Это было по велению сердца. Моя сестра Чэно-Леко, я знала её с детства, и это превращение потрясло меня.
— Ясно, — протянул следователь, — а я вот как думаю. Вы вступили в преступный сговор со своими сокамерниками и некоторыми прочими лицами, которых мы скоро найдем и арестуем. Целью сговора было свержение Правителя и разрушение Города!
— Нет.
— То есть вы отрицаете факт сговора?
— Отрицаю.
— Прекрасно, тогда как вы объясните факт знакомства с сокамерниками?
— Па-Ши-ранх я знаю с детства. С Ти-Му-ранх мы вместе учились, но близко никогда не общались, — я поймала на себе удивленный взгляд Ев-Га.
— А этот человек? — следователь показал на поэта.
— Нет, его раньше я не знала. Мы познакомились только здесь.
— Вы знаете, чем он занимается?
— Да. Он трубадур и поэт.
Ев-Га скривился, словно ему совестно это слышать.
— А еще он диверсант и шпион, — криком продолжил следователь.
— Я знаю и это.
— Кто вам сказал, — удивился следователь.
— Он сам сказал мне это!
— Вы подтверждаете показания Сиэт-Лаа-Н-га? — обратился следователь к Ев-Га.
— Да, подтверждаю, — твердо ответил Ев-Га.
— Тогда, поговорим с вами, юноша, — следователь выложил передним листки.
— Ваше? — спросил Сиока.
— Мое!
— Вы ведь гражданин другого города?
— Да, моя родина Тьйарко-Сиэт-Куа.
— Вы знакомы с нашими законами?
— Да знаком.
— Ваше представление получило лицензию?
— Да, получило.
— А это? — следователь кивнул на листки.
— Нет, не получили.
— Почему же вы их не уничтожили?
— Я не смог бы этого сделать!
— Почему?
— Во-первых, нам не давали живого огня, а, во-вторых, у меня просто не поднялась бы рука. Уничтожить плоды собственных трудов…
Следователь жестом прервал Ев-Га.
— А вот давайте я вам теперь расскажу, братья-литераторы, как было дело. Вы, Ев-Ган-ранх, не стали сжигать эти листы, как и уважаемая, майо, Сиэт-Лаа-Н-га. Так как роман и стихи верный способ пропагандировать свои странные идеи, противоречащие истине.
— Что есть истина? — философски начал Ев-Га.
— Не отвлекаться, — следователь замахнулся на трубадура.
— Не советую этого делать, — сказал Ев-Га, веревки красноречиво затрещали.
Следователь сел на место.
— Сиэт-Лаа-Н-га. Вам знакома майо Ши-Мер-га.
— Нет.
— Она не является сестрой Па-Ши-ранх? Вашего сокамерника?
— Я не знаю ничего о его братьях или сестрах, по-моему, он один в семье.
Следователь был раздосадован моим ответом.
— А вы, Ев-Га, не знакомы с неким монсе Ма-Киар-ранх.
— Знаком, — я посмотрела на него непонимающе, — отрицать очевидное глупо, — он внимательно посмотрел на меня.
— Где он сейчас?
— А вот этого я не знаю. Мы работали в цирке долгое время. Меня схватили возле ворот. Сейчас наверняка они направляются к нашему дому на пол дороге.
Сиока разозлился и приказал Чэно-Леко:
— Девчонку отвязать, отнести в камеру, рот заткнуть. Па-Ши-ранх привести ко мне.
Меня отвязали, сунули в рот кляп в рот и завязали глаза. Сквозь повязку я видела, как Ев-Га подмигнул мне.
