Лана Тихомирова - Работа над ошибками, или Грустная грустная сказка [СИ]
— Ты знаешь что там? В черном Городе?
— Нет.
— И тебе не страшно?
— Нет.
— Врешь.
— Вру, мне действительно не по себе, но может быть там окажется лучше, что ни говори, но мы другие и им нашу логику не понять.
— В черном Городе живут Чено-Леко, их бесплотные души. Это тебе ни о чем не говорит?
— Ты хочешь сказать… — крик стиснул горло.
— Нас убьют, — философски закончил мою мысль Пату, — но не до конца.
— Как так?
— Почти.
— Как так почти убьют?
— Я узнал единственный способ попасть в черный Город — уснуть на веки. Если тело сохранится, то есть шанс вернуться. В нашем случае тела пойдут на растопку, после бальзамирования и сушки.
— Очередная сказка, — сказала я, чувствуя стада мурашек на спине.
— Нет, на этот раз — правда.
— Кто тебе сказал?
— Следователь.
— Чено-Леко?
— Нет, как и мы Тьйарко, Сиэт. Тьйарко-Леко.
— Я поняла бы, если бы он был человеком Города, но такой как мы… — пролепетала я. — Пату, ты уверен?
— Да.
— Я не верю.
— Не веришь мне, придется поверить своим глазам.
Я посмотрела на Пату. Он теперь совсем не был похож на сестру. Волосы из русых стали белыми, черты лица заострились, и только серые глаза по-прежнему светились надеждой.
К сердцу медленно подбирался страх.
— А где Ранх-ба?
— Ти-Му? На допросе. Скоро вернется.
— Почему тебя так долго держали? Ты с кем-то говорил на подобную тему?
— Ты как следователь, — Пату вскочил, — Знаешь, как его зовут? Сиока-Ну-ранх.
— Щенок собаки нюхача? — прыснула я.
— Видела бы ты этого "Щенка". Волкодав, зверь, мертвой хваткой он вцепился в меня с первого же допроса, пытал, говорил ли я с кем-нибудь, что мне не нравится Город. Я говорил, что нет. Недавно привели Ти-Му, теперь тебя. Должно быть Ши следующая.
Меня забила мелкая дрожь.
— Они устраивают обыски?
— Не знаю, здесь меня никто не обыскивал.
— Нет, не здесь. А там в Городе?
— Честно, не знаю. Спроси у "Щенка", он наверняка знает.
— А он скажет? — почти с детской наивностью спросила я.
— Ну, как тебе сказать, — уклончиво начал он, — понравишься, скажет.
— Не хотелось бы ему нравиться. Просто у меня ощущение, что в моем доме будет обыск?
— А что? Имеется что-то интересное?
— Роман.
— Ты с ума сошла. Ты написала роман?
— Да, никто не знал, кроме меня и Ши. Теперь, если все как я думаю, арест Ши дело времени.
— О чем роман, — резко посерьезнел Пату, он сел поближе, чтобы я могла говорить тише. Я чувствовала, как он дрожит.
— О Чэно-Леко. Он о моей сестре. Там нет ничего против Правителя или Города, но я в ярких красках высмеяла Чэно-Леко.
Пату тяжело вздохнул, отодвинулся от меня и уронил голову на руки.
— Я всех погубила, — как бы сквозь туман слышала и понимала я свои слова.
— Нет, — глухо и твердо ответил Пату, меня арестовали год назад.
— Роман не был дописан, но уже существовал. И только я о нем знала.
— Видимо не одна ты, раз уж на то пошло. И если они знали о его существовании, почему не спрашивали меня о нем? Когда ты закончила?
— Четыре дня назад.
— Тогда же привели и Ти-Му.
— Он не знал о романе!
— Я не знал Ти-Му. Но мы все знали тебя.
— Вот-вот.
Скрежет двери прервал меня. На пол кого-то кинули. Мы дождались, пока Чэно-Леко, принесший его, уйдет, и кинулись к нему.
— Это Ти-Му, — сказал Пату.
Ранх-ба, я всегда звала его так из-за невысокого роста, выглядел так, будто его несколько часов подряд били.
— Он жив? — спросила я.
— Жив-жив, куда денется. Они никогда нас не убивают. Нет смысла, — философски заметил Пату.
Ранх-ба застонал и открыл глаза, он попытался что-то сказать, но получился хрип.
— Оттащим его в угол, там у нас лежак, там немногим теплее, — сказал Пату.
Мы уложили Ранх-ба на лежак и стали ждать. Он спал, надо было ждать, пока он проснется.
Сколько мы так просидели, я не помню. Я гладила его по голове. За окном не темнело.
— А здесь всегда так? — спросила я.
— Не темнеет? Заметила? Да. Здесь не бывает ночи. Этим (он мотнул головой в сторону двери) все равно. Да и свет такой не мешает спать. Хотя тоска порой нападает хоть вой.
Скрежет двери. Чэно-Леко, коротко и с прихрапыванием сказал:
— Пора есть.
Пату встал и взял три порции какой-то серой, цвета бетона, каши.
— Давай попробует, его разбудить, ему надо поесть.
— Ранх-ба, — тихо позвала я.
Он тихонько застонал и приоткрыл глаза.
— Доброе утро, — все еще сомневаясь, по поводу времени суток, сказала я. — Надо покушать, давай попробуем сесть.
С трудом я и Пату усадили его. Кашу он ел жадно. А когда наелся, спать не стал, а спросил:
— Сиэт, это ты? Что ты здесь делаешь? Тебя арестовали?
Я кивнула.
Он что-то прорычал.
— По тому же обвинению, что и вас, — сказала я.
— Об этом тебе следователь скажет, — заметил Пату, — Ти-Му, что было на допросе?
— То же что и у всех, — с тяжелым вздохом ответил он, — Сиока кричал на меня и бил, допытывался, не знаю ли я кого-нибудь по имени Ши-Мер-га, но я действительно не знаю.
— Значит, мы скоро увидимся, — деревянным голосом сказал Пату.
— Ранх-ба, за что тебя арестовали?
— Мне не предъявляли обвинения и привезли сюда, сегодня первый раз допросили. А вы знаете, кто такая Ши-Мер-га? Я по вашим лицам вижу, что знаете! Она большая преступница? Не молчите, — повышал голос Ранх-ба, он нервничал из-за нашего молчания.
— Она моя сестра, — все тем же деревянным голосом сказал Пату.
— Извини, Ши-ранх, — тихо сказал Ранх-ба.
— Ничего. Давайте спать, — сказал Пату.
— Сиэт, ты на каком боку привыкла спать? — спросил он.
— А это важно?
— Да.
— Ну, на левом, — задумавшись, сказала я.
— Тогда ложись ближе к двери, — скомандовал Пату.
Я недоуменно легла.
— Одеяла нам не выдают, и спим, все вместе, чтобы хоть как-то согреться, — в полудреме пояснил Ранх-ба.
Пату свернулся калачиком у стены, Ранх-ба посередине, я поближе к двери. Спать действительно оказалось теплее. Хотя заснула я не скоро — в голове витали обрывки мыслей, событий фраз и разговоров.
Наконец я заснула, мне снились сестры и родители, снилось, что привели и бросили на пол Ши, снились два лица из цирка.
Проснулись мы под скрежет двери и похрапывающий голос:
— Пора есть.
И снова бетонного цвета каша.
— Другой еды, я здесь за год не видел. Ешь, — подбодрил Пату.
Я попробовала: студенистая масса, неаппетитная на вид, оказалась вполне съедобной.
Ели молча.
Потом Пату спросил:
— Ты говорила вчера, что этот мужчина в цирке, Ю-Рий-ранх, так? (я кивнула) Бежал отсюда и видел ворота?
— Ну да!
— А как он бежал? Он не сказал тебе этого? — спросил Ранх-ба.
— Нет, я не знала, что это может мне понадобиться! — рассмеялась я.
Пату встал и заходил по камере.
— Здесь все из бетона, только окошко, но здесь настолько частая решетка, что палец с трудом просунешь. Перепилить решетку нечем. Тарелки забирают.
Кстати, Сиэт, отнеси тарелки к двери, пожалуйста.
— А ложки? — сказал Ранх-ба.
Пату повернулся к нему.
— Му-ранх, ты меня удивляешь, конечно, ложки тоже надо относить.
— Нет, Ши-ранх, — посуду забирают спустя час, за час можно заточить ложку, и попробовать, что-нибудь сделать.
Пату скептически посмотрел на него. Морщась, Ранх-ба встал и взял ложку, осмотрел ёё, снял свой ботинок и стал долбить каблуком, по ручке ложки. Ручки сплющилась, он попробовал её на палец.
— Есть, — сказал он, и продолжил свои манипуляции.
— Му-ранх, даже, если все так, знаешь, сколько это займет времени?
— У нас нет выбора, — буркнул он.
— Мы не знаем, сколько в тюрьме охраны, ни плана тюрьмы, и против Чэно-Леко безоружны.
— Но он же как-то убежал. И потом у нас есть специалист по Чэно-Леко, — Ранх-ба кивнул в мою сторону.
— Сиэт, ну хоть ты его образумь его, — взмолился Пату.
— Он меня никогда не слушал.
— Смотря, как попросить, — обернулся Ранх-ба, в его глазах мелькнул странный огонек.
— Сиэт-ту, — начал было Па-Ши.
Дверь заскрежетала. Ти-Му положил ложку в тарелку и отошел от посуды.
— Па-Ши-ранх, тебя требует Сиока-Ну-ранх.
Даже при сером свете я увидела, как побледнел Пату.
— Посуду возьмут позже, — сказал Чэно-Леко.
Пату завязал глаза такой же повязкой, как и у меня, страж взвалил его на плечо и понес.
Я села на лежак и закрыла глаза, меня била сильная дрожь.
К руке прикоснулось что-то теплое. Я вскрикнула и отпрыгнула.
