Татьяна Мудрая - Костры Сентегира
Как только первый клинок — уж не помню кого — упал на траву у моих ног, стали выходить и все прочие, по одному, по два, некоторые со своих мест бросали с размаху шпаги и сабли в середину или на верх образовавшейся груды. Старинные узоры на ножнах, металлические и кожаные накладки, тусклое мерцание амулетов на рукоятях… Ты понимаешь, они специально принесли сюда самое лучшее, не только своё: может быть, попросили об услуге друзей из невыездных или знакомых стратенов, не знаю.
А когда всё кончилось, я сказала:
— Забирайте ваше железо обратно — и молите бога, чтобы оно никогда больше не отвязалось от ножен. Кончилось время игр.
Не знаю, видели ли они моё кольцо насквозь так же ясно, как покойный Тэйн… Хотя вроде глупо именовать его «покойным», верно? Но настал мир, почти все из бывших смогли потом уехать, в лагерях оказалось лишь несколько человек, и то, в общем, за дело. От зверств даже самому благородному рыцарю бывает невозможно удержаться.
А меня серый волчок ухватил за бочок и вдаль поволок — это ты уже знаешь. Спать-поспать…
— Так вот что Тэйн здесь ищет: не расквитаться, а стать во главе обеих сил. Как могло случиться тогда. Как почти случилось сегодня.
— Именно. А теперь давай-ка отдохнём от сугубых переживаний — вон и долгий день к закату клонится.
— Он сжёг крест. Дракон.
— Только и дела ему: напустил огонь святого Эльма.
— А что там насчёт коней? Правда хотели поменяться?
— Видишь ли, Денгиль только тогда играет в дракона, когда сидит верхом на Чёрном Бархате. Они оба тогда — слитый воедино Крылатый Змей.
После такого не очень определенного объяснения оба улеглись здесь же, на первых попавшихся тряпках, разостланных у подобия камина, который топился по-чёрному. Последнее, что услышал Сорди, было тихое:
— Ученичок, с чего-то разгулялась я плотью, и не дай бог по твоей милости. Ты не мог бы со мной как с тем твоим мальчишкой обойтись?
— Не глупи, — пробормотал он уже в обморочном полусне. — Не было никакого мальчика.
— Ага. Сказал однажды писатель Горький, что женщины родом с Венеры, мужчины — с Марса, а некто Сергий — прямиком с планеты Уран. Да ладно уж, не стану я тебя брать приступом… Спи, мой чела.
XVIII
Проснулся он от слитного чувства белизны и холода. Кое-как выпростался из наброшенных на него покрышек и сена, отряхнулся и стал на ноги. Из крошечных, величиной в кулак, оконец на самом верху лилось фосфорическое сияние, перемешанное с мельчайшими иголками, камин в углублении стены прогорел, только чёрная копоть стелилась вверх по камню вплоть до самого большого из продухов.
— Зима на землю свалилась, — негромко произнесла Кардинена. — Снега нам по пояс, лошадкам по брюхо, впору плавать в нём. Это оттого, что Огняник наверх ушёл.
— Ты откуда знаешь?
— На верхнем этаже мельком побывала. Там окно хоть и в забрале, да ясное. В своё время ставила вполне современного литья.
Она закуталась в подобие ворсистой шали, на удивление крепкой на вид: Сорди вспомнил, что ему говорили об энтропии с обратным знаком. Или то был фантастический рассказ?
— Ты как, выспался? Есть-пить желаешь? Насчет обратных процессов — вниз к лошадкам. Потом из кизяков формуем брикеты и топим. Дров запасено мало, а гнилья хоть и много, да лёгко прогорит.
— Ничего, — Сорди вздохнул с какой-то внутренней судорогой и сжал плечи руками. — То есть не очень. Я пойду посмотрю?
— Только быстро. Принеси заодно что-нибудь толковое. Потом и я схожу, пожалуй. А вообще-то закрыть чердачный ход придётся наглухо и ещё подумать, чем забить стенные отверстия: слишком их много.
Почему-то не вызывало спора то, что продолжать путь они не смогут. Какая-то леность времени больших холодов, подумал он несвязно.
Соловьиная лестница и то была почти беззвучна — едва поскрипывала.
Вверху воздух был как жидкий лёд: еле можно дышать. Крупные снежинки, что в одиночку или попарно планировали вниз, походили на балетных танцовщиц в пачках, а на самом полу в точности отразился пейзаж за окном: переливы белого, изгибы и лёгкие тени, только никаких гор и вод, даже покрытых пеленой, не было видно. В люстре отразилась лишь серость — солнце даже не проглядывало из-за облаков. Может быть, в этом новом мире его не было вообще?
Нечто в отчасти знакомом рельефе слегка его удивило. Как раз посередине пола лежало нечто вытянутое в длину, и слой снега на нём был тоньше, чем на прочих предметах.
Он нагнулся и дотронулся с некоторой опаской — но когда понял, что это вовсе не мёртвое тело и даже не орудие убийства, а нечто совсем иное, подхватил на руки и понёс.
Внизу Кардинена целенаправленно шарила по углам.
— Смотри, что я обнаружил. Тёплые попоны, лёгкие, точно пух. И какие-то накидки вроде пончо с рукавами. И того, и другого по две. Откуда?
— С самого верху сброшено, — она пощупала материал, улыбнулась. — Только не думай, что здесь железные винтокрылы летают. Волк показывает, что мы по его слову здесь оказались. Помнишь — «сиди в своем дому, джан, и носа на улицу не высовывай».
— Помню. Но неужели он считает, что ты послушаешься?
— Весь расчёт на то, чтобы не. Он меня присудил к затвору, а с какой это стати? Уж кто-кто, а он знает мой супротивный характер. Только до самого конца не просчитывает. Всё сделал, чтобы меня отсюда выдворить: и еды в закрома тишком добавил, пожалуй, ещё загодя, и верёвочную лестницу с крюками — чтобы окна легче заделать, и покрышки для нас и лошадей. Вот назло ему и воспользуюсь всем этим в своём добровольном заключении.
Под эти разговоры они с Сорди торопливо влезали в накидки — кажется, еще более пушистые и тёплые, чем из натуральной вигони.
— А кони пока подождут: факт у себя тепла надышали, — прибавила Карди. — Давай собирай камни, тут везде валяются, круглые такие. Заглушки для амбразур.
Потом они аккуратно прилаживали к месту булыжники — она стояла на лестнице, прицепленной к стене, мурлыча «Шелковые петли к окошку привесь», он подносил образцы и уносил их прочь.
После того наверх спутешествовала уже Кардинена.
— Холод мне не так чтобы мешает, — объяснила она потом. — Дело в том, что одно время в руине, как раз под самой крышей, поселились мои приятели вампиры.
— ???
— Бледнолицые и белокурые красавцы. Дети Луны. Лунники — так я их называла. Мы с самого начала легко поладили — женщина ведь создана из той же материи, что и месяц. Одно время я даже стала одной из них — обернули, хотя не до конца. Мне тогда нешуточно угрожал канцер, но как-то быстро избавилась и от него, и от последствий. Типа само соскочило, когда больше не было опасности. Солнечный свет я с самого начала переносила без больших проблем, не то что некоторые не шибко продвинутые особи. То-то радость — в землю п уши зарыться… Ах, ты думаешь, им так уж нужна наша заветная красная жидкость? Вовсе нет. Они умеют легко и быстро убивать, но при нужде довольствуются напёрстком величиной в небольшой стакан. Я вообще пила лошадиную кровь, как воины-монголы: это раз в десять целительней кумыса и не приносит животному никакого вреда. Разве что слишком ручным становится.
— Карди, это было на той или на этой земле?
— Одно скажу: в Динане, — она со значением улыбнулась. — Парень, ты не заморачивайся. Иная выдумка имеет смысл метафорический, иная — аллегорический.
С тем и удалилась на чердак. Там ей удалось отыскать среди рухляди и ветоши старинную мельничку для пряностей, почти не тронутую окислами, чугунный котелок на треноге и самый настоящий рашпер длиной со старомодную шпагу. Поэтому чуть позже было решено, что пончо — это пончо, но огонь в камине следует разжечь как следует. И кстати приготовить на нём хоть какую-никакую снедь.
— Мы остановились, а ведь к Белому Сентегиру следует идти, — с сожалением произнёс Сорди, запивая свои слова очередной чашечкой кофе из-под циветты.
— Идти к цели можно и взаперти, — сказала Кардинена, закусывая напиток эльфийским крекером. — И наоборот: иногда приходится бежать только ради того, чтоб остаться на прежнем месте.
— Ага. Первое Правило Алисы, — кивнул ее собеседник. — Тем более что здесь как раз Зазеркалье Страны Чудес. И что — долго будет длиться это приключение? Пока мы от тоски не начнём месить рыхлый снег ногами, грудями и копытами?
Она посмотрела на Сорди с иронией:
— Если уж ты взялся цитировать, вспомни лучше такую пьесу — «Обыкновенное Чудо». Как та в единственную ночь в году, когда всё можно, он и она остаются в доме, все дороги к которому запорошило метелью.
А они не поняли, не осмелились, не бросили всё на чашу весов, — подумал он. Мысль о том, что и с ними обоими случилось похожее, он гнал, не давши оформиться в слова.
Но вот что можно выбраться, расчистив снег перед воротами, — это он озвучил.
