Татьяна Мудрая - Костры Сентегира
А сверху уже налегла на всё в комнате гигантская хмурая тень, загородив последние клочья неба, и отчего-то вопреки ей люстра замерцала — от пола до потолка — оранжево-золотыми огоньками.
Оба кувырком бежали по лестнице вниз, а тень лилась за ними, дребезжа горящим хрусталём. Как они приоткрыли тяжеленные створки, как каждый перерубил саблей повод своего коня и взлетел в седло — Сорди не уловил.
Только увидел по обеим сторонам их временного жилья два войска, что отступили друг от друга на бросок кинжала и изготовились к бою. То, что подошло со стороны Сентегира, — пешие лучники в мохнатых темно-серых плащах с клобуками, натянутыми по самые глаза, по временам казалось волчьей стаей. Другое, неотступно следовавшее за ними с Кардиненой, крепко уселось в сёдла малорослых лошадок, и рядом с Тэйном, который выпустил поверх грубого панциря рыжеватые с проседью косы, стояли трое, высоко подняв над собою крест: не восьмиконечный, заметил Сорди, но протестантский «четверик» с выпуклой монограммой. Иван-Бенедикт, Кирилл-Николай, Мефодий-Мстислав. Туловище в броне, лица — в бородатых окладах, прочая растительность забрана в длинную, хитро переплетенную прядь ученика.
А во главе волчьего племени…
Тот, кто до того нагружал собой кровлю. Властный персонаж из сна. Всадник на статном вороном жеребце, что змеёй извивается под ним, в чёрной мантии с откинутым назад капюшоном: сверкают камни на рукояти сабли, заткнутой за пояс, светлые волосы струятся по плечам, будто вьюга, властно и пронзительно смеются белые, как серебро, глаза:
— Ай, моя джан. Зачем позвала, к чему приманила — тайным словечком перемолвиться была охота? Сплясать танец с булатными кастаньетами, как в старину случалось? Подо мной твой Бахр, у тебя на поясе — моя Тергата. Не обменяться ли нам вначале?
— У меня твой караковый жеребец, за твоим поясом — карха работы Даррана, именем «Зерцало Громов». Если уж меняться, так не наперекрест — вровень. Сабля на саблю, конь на коня, — отвечает ему Кардинена.
— Что хочешь, то и получишь, моя джан, моя кукен. А твой ученик, которого все желают для себя, — он как, в придачу идти согласился? Зачем кровь свою в ладони зажал и перед моими оборотнями наземь бросил?
— Чтобы тебя на такой же танец пригласить, Огненный Оборотень, — как бы само собой сорвалось у того с губ. — Ибо нет чести — ученику не защитить учителя, мужчине — пережить его женщину.
— Круто замахиваешься, вечный чела. Смотри, чтоб и удар был меня достоин! — ответил Денгиль и уже было тронул коленями Бахра, но вдруг…
Троица святых выступила вперёд, высоко подняв перед собой стилизованное распятие:
— Хоть и великий грешник этот Сергей, да был некогда из наших, — сказал Иван.
— Погубил ты, Змей, немало народу по его указке, да по-христиански должно нам его простить, — добавил Кирилл.
— Славную речь ныне он перед всеми держал, — веско подытожил Мефодий. — Не дело будет, если мы трое хоть не попытаемся отвоевать его у Сатаны.
И дружно сделали ещё один шаг.
— Слышу прекрасные речи! Слышу горделивые слова! — тихо рассмеялся Денгиль. — Все мои уши ими наполнились. Что же, пусть будет по-вашему, упрямцы. Прощайте покуда. До свидания, моя джан, и да спится тебе крепко в твоём дому. А чтобы вам не подумалось, что вы одержали надо мной верх, — вот вам от меня подарок!
Он поднял правую руку, с пальцев сорвалась широкая голубая искра…
И холодный огонь охватил весь крест от вершины до самого конца, что держал в руках Мефодий. Тот хотел было удержать, но от испуга сронил своего Христа на траву.
Тут всё исчезло — и крест, и дракон, и оба войска. Только утренняя изморозь под копытами лошадей переливалась мелкими радугами.
— Ну зачем тебе было вмешиваться? — грустно проговорила Кардинена. — Я уж думала — завершился мой путь к Сентегиру.
— А мой — к твоему Тэйнри, — буркнул Сорди. — Вот уж чего мне вовек не надобно.
Они сошли с сёдел, завели Шерла и Сардера внутрь, сняли с них поклажу и всё, кроме лёгкой узды.
— Снова говорю — дурень. Тебе сейчас ни его самого, ни тем паче Денгиля не одолеть. Нас троих один учитель фехтования учил, отчасти на манер самураев. А в тебе этого как не было, так и нет. Закрепилось лишь то мастерство, что пребывало в тебе изначально.
Они почти без усилия — сказывалось душевное напряжение, что не нашло себе выхода — подняли себя и свои тюки по лестнице на второй этаж. Здесь было куда теплее, чем под бывшей крышей.
— Такое искусство передаётся не в одном поединке до первой серьёзной крови, а и по любовному согласию, — вздохнула Карди. — Вроде как способности волка-оборотня.
— Вот как, — Сорди стянул кирасу через голову и поставил на пол рядом с собой. — Тогда ты меня прости.
— Ладно, отсрочу. Прощать с концами — не в моей натуре, знаешь. Но как тебе твои патриархи, а? Сущие бойцы. Видать, дружище Тэйн уже успел над их мозгами поработать.
— Даже не думал, что они решат меня защитить. Послушай, а кто, собственно, для тебя Тэйнрелл, что ты его обзываешь и так, и сяк?
— Чела снова напрашивается на приватную беседу.
— Ну да. Как и на чашку родникового кофе, пропущенного через циветту. Или ты думаешь, что мы прямо так в путь тронемся?
И вот когда они сварили это питьё в кастрюльке, поставленной на открытый очаг, выпили по чашке и заели рассыпчатым печеньем, Кардинена проговорила:
— Теперь слушай. История длинная, но, я так думаю, в сон тебя не вгонит. Жила я тогда в городе Эдине, что не в горах, а в той части страны, что звалась «Влажной Степью», потому что там рощи произрастают среди обильных трав, ласковых речек и мелких озёр, и лесов и водных глубин вовсе нету. Училась в Военной Академии, её же и мой покойный отец кончал. А рядом, в приснопамятном Замке Ларго, был сортировочный лагерь для побеждённых. Кое-кому пытались навьючить обвинение в том, что военный преступник, кого, напротив, пробовали обелить, кто уже конкретно ждал заграничных паспортов и виз, а пока подрабатывал в конторах и на заводиках чем мог. А поскольку все они были офицеры, хоть без погон, но с саблей на боку, то и упражнялись на хозяевах новой жизни в своё удовольствие. Причём обоюдное: мало кого до смерти ранили.
И вот говорит мне как-то отчим в приватном порядке:
— Танеида моя, это ведь с твоей лёгкой руки мы получили то, что имеем. Многожёнство среди новых исламских подданных, горскую клановость, кровные разборки, побратимство какого-то странного вида — на форменный инцест, прости, смахивает. А тут ещё и поединки эти. Совсем немного — и головы будет впору отсекать и тем, и этим, как кардинал Ришелье. Я до такого скоро дозрею, если ты не найдешь иного способа с ними покончить, и срочно.
И добавил к этому:
— Слишком многое стало делаться по твоей указке в Лэн-Дархане, да и во всём Динане.
Это он поэта всё пытался изобразить по следам предшественника. Мой отец ведь очень удачно Омара-хаджи переводил. Хайама, имею в виду.
А на дуэльном поприще двое особенно блистали: наш Тэйн и, вестимо, я. Да, нужно прибавить, что по уговору на такие поединки противники надевают лучшее — если не единственное — оружие, и победитель имеет право забрать его как приз. Или приказать больше в приватные драки не ввязываться.
Вот к Тэйну я и пошла. Ибо всеобщий авторитет и глава землячества. Пошла только чтобы посоветоваться, как я думала. Нет, вру, пожалуй…
Ох, Тэйн! Вот уж кто был, как любили у нас говорить, элита. Стоять против него было одно удовольствие, не то что ерошить перья юнцам-аристократам. С виду тяжёл, как флотский броненосец, в бою проворен: любую защиту пробивал шутя, даже и бычий нагрудник не спасал меня от кровоподтёков. Это была не беда: меня ещё и мой личный хирург полосовал, делал хитрые пересадки, чтобы извести старые и новые шрамы. Под таким наркозом, что, может быть, ты знаешь, собакам дают, когда купируют хвост и уши.
И вот что ещё учти. По негласному правилу, два таких мастера элиты, как мы с Тэйном, не имели права всерьёз скрещивать боевое оружие. И не понапрасну: кто-то уж непременно ляжет, а то и оба. Если бы хоть тождество было, а то у каждого свои неповторимые приёмы и ухватки…
Нашла я его на общих квартирах — «бывшие» старались держаться кучно. И надёжнее, и дешевле, однако. Слегка удивился — не ходок я была к моим кэлангам — но встал навстречу, поздоровался за руку. Для вежливости, чтобы не сразу брать драчливого быка за рога, обсудили с ним качество поданного кофе, аромат различных сортов табака, вишнёвого, медового и воскуряемого днесь горлодера, проблемы временного трудоустройства и выездные перспективы.
А потом я и говорю:
— Послушайте, Тейн. В Белом Доме моего приёмного батюшки какие-то неприятные веяния. Считают, что ваши соплеменники слишком часто пускают в ход свои стальные знаки доблести.
