Анатолий Маев - Генетик
Аполлон Юрьевич предложил посетить то же самое кафе, что и в первый день знакомства. Пока шли, Ганьский отметил, что дама не просто держит его под руку — прижимается к нему. В кафе, в ходе разговора, обнаружились общие, давно живущие за границей, знакомые. Марина с вдохновением рассказывала о голландской школе живописи, и Аполлон в шутку заметил, что теперь она подавляет его своим интеллектом, поскольку сам в изобразительном искусстве не очень разбирался. Ганьский восхищался ее красотой, чем немного смутил спутницу. Решили завтра вечером погулять в Нескучном саду (Ганьский очень любил это место). Он, как и в первый день знакомства, проводил даму, вежливо отказавшись от предложения зайти на вечерний чай.
Дома Аполлон Юрьевич очутился в первом часу ночи. Ему совершенно не хотелось спать. Приняв душ, он вернулся к стихотворению «Африка. Лето». Конечно же, лежа на софе ногами в сторону окна. А через полчаса взялся за последнюю главу второй книги своего фундаментального труда «Почерк — зеркало личности. Трактовка описок при правостороннем наклоне» и, увлекшись, просидел до утра.
А ведь был период, когда Ганьский подумывал бросить сей труд. Это случилось после того, как он собрал почерковедческий материал по просьбе специалистов одной очень серьезной криминалистической лаборатории. Ученый тогда в одиночку опросил около шестисот респондентов, изучил более пяти тысяч почерков и выявил много интересных фактов. В частности, обнаружил, что ни один из москвичей, обладающих левосторонним наклоном и сдающих жилплощадь внаем, не платит налоги, а девяносто два процента из них имеют «прыгающие» буквы, не склонны к переносу слов и злоупотребляют вопросительными предложениями. Причем среди этой группы велик показатель прописавшихся в дома под снос после запрещения прописки, а также супругов, формально расторгнувших брак, но проживающих вместе.
Деньги Ганьскому выплатили в полном объеме, но в рецензии написали, что его работа не представляет практической ценности. Ученого очень задела такая формулировка, и несколько месяцев он не возвращался к написанию монографии. Однако о ней каким-то образом узнали в юридической школе одного из американских университетов и выделили значительный грант на завершение исследования.
* * *По улицам шумного, загазованного города шли женщины, красивые и не очень, в обтягивающих джинсах и ярких юбках выше колен, в кроссовках и на каблуках, полные ихудые, улыбающиеся и напряженные. Они проходили под взглядом Еврухерия, как через рентгеновские лучи. Он стоял в начале Старого Арбата, ожидая Вараниева.
«Такую бы мне жену, — подумал ясновидящий, глядя вслед удаляющейся даме в огромной, но короткой юбке, из-под которой вырастали ляжки, трущиеся одна об другую. — Местная, с Каланчовки, двое детей, не гуляет, готовит вкусно, но жирно. А эта приезжая, из-под Харькова, — определил Еврухерий следующую красотку в слаксах, продефилировавшую мимо, широко раскачивая бедрами, что смотрелось очень возбуждающе. — По лимиту приехала на карандашную фабрику, за год главного технолога охмурила и прописалась к нему. Вскоре, понятное дело, развелась. Теперь его квартиру внаем сдает, а бывший у матери живет. Сама экономиста из банка обхаживает, врет ему, что рекламным агентом работает. А сейчас на вызов идет. Три тысячи за час получит».
Из семи следующих женщин лишь двух Еврухерий определил как непродажных. Остальные регулярно изменяли мужьям, трое отдавались за деньги и подарки. Макрицыну стало грустно и больно за развод с Ангелиной Павловной. Он продолжал часто ее вспоминать и ругал себя за поспешно принятое решение, потому что понял, как трудно найти женщину, ей подобную. То есть порядочную. «Ведь москвичка была, спокойная и не гулящая, прописать не просила, одевалась скромно и формами обладала достаточными, а потому притягательными. Недостатки же они у всех есть».
Уставший после встречи с Остроговым-Гондурасским, Вараниев не имел ни малейшего желания встречаться сЕврухерием, но все-таки пришел. Потому что попросил о встрече сам. И более двух часов новый куратор партии расспрашивал ясновидящего о Ганьском.
Глава девятая
Субботний вечер ничем особенным не отметился, Боб Иванович отходил ко сну в прекрасном расположении духа. Его радовало все, чем он прожил уходящую неделю, и даже визитеры с трусами не испортили настроение надолго. Он понимал, что пыхтит во имя своего светлого будущего. Ну, и народа, конечно. Шутка ли, второй человек в партии, принимает активное и непосредственное участие в деле нового пришествия Вождя. Поистине историческая миссия!
Особенно радовало в последние дни обещание сделать ему временную прописку в столице, данное господином Гнездо через Вараниева. На тридцать девять лет. Правда, без права претендовать на часть площади. А он и не претендовал, поэтому оговорка его не волновала. Ведь в славном городе на берегах реки Невы Шнейдерман имел четырехкомнатную квартирку в доме, мимо которого не единожды проезжал поэт Александр Сергеевич. И не он один. Кто владел жилищем в начале века девятнадцатого, нынешний хозяин не ведал по причине ненадобности, зато хорошо помнил соседей по коммуналке, которые друг за другом съезжали втечение нескольких лет, освобождая комнаты для Боба Ивановича. За то, что ему отдали всю квартиру целиком, он не поскупился. И теперь, поскольку жил в столице, квартиру сдавал за символическую плату (шесть тысяч долларов за месяц). Учитывая свое тяжелое материальное положение и состояние общей неустроенности, Шнейдерман пожертвований в кассу партии не делал. Да и смысла не было сдавать туда, откуда берешь.
Личная жизнь второго человека в партии сложилась удачно: прожив в браке четыре года, Боб Иванович понял, что он ему не очень нужен. Детей, как и Еврухерий, не завел, а потому разошелся с женой мирно и тихо. Но проблем с женщинами не испытывал — желаемый формат отношений со слабым полом всегда присутствовал в его жизни. Особых требований к своим спутницам не предъявлял, если те укладывались в рамки его восприятия. С Галочкой отношения продолжались не первый год, но в разряд привычных до сих пор не перешли, и сейчас, в сладком предвкушении ее утреннего прихода, Шнейдерман отходил ко сну.
Как и любая порядочная замужняя женщина, Галочка другим временем для сторонних встреч, кроме первой половины дня, не располагала. Работая представителем зарубежной фармакологической компании, в утренние часы она объезжала с проверкой магазины и аптеки, в которые продукция фирмы поставлялась, а после обеда писала отчеты, занималась документацией, разрабатывала планы продаж, отчитывалась перед руководством. Вечером она возвращалась домой, где ее встречал муж, математик, доцент одного из столичных вузов.
Реализация товара, как известно, дело трудное. Галочка регулярно выезжала «на объекты», как она называла торговые точки. Но хотя пилюли компании Боб Иванович не реализовывал даже в минимальных объемах, наиболее часто Галочка посещала именно тот объект, в котором проживал Шнейдерман. Тяга ко второму человеку в партии была настолько велика, что по воскресным дням дама брала спортивный костюм и уезжала заниматься в физкультурный зал. Так думал ее муж и удивлялся тому, что супруга медленно, но постоянно прибавляет в весе.
Боб Иванович всегда спал крепко, звуки извне его не беспокоили, однако в то утро разбудил громкий стук. Еще не успевший проснуться окончательно, Шнейдерман встряхнулся и только после этого сообразил: в дверь ломятся. Он бегом кинулся к двери. Едва он спросил: «Кто там?», из-за двери донеслась разноголосица:
— По объявлению, которое во «Всячину» давали.
— А я во «Все для всех» прочитал.
— Есть то, что ищешь, в аккурат, ручаюсь!
— Никаких объявлений не давал, адресом ошиблись, — сонно ответил Боб Иванович, но из-за двери донесся дружный хор:
— Что, все семьдесят семь человек адресом ошиблись?
— Какая газета? Какое объявление? — не сдавался Шнейдерман.
— Товарищи, у кого под рукой газета? Одну минуточку, сейчас зачитаем…
Боб Иванович уже догадался, что это Макрицын постарался, и если бы ясновидящий находился в тот момент рядом, вне всяких сомнений, в рядах «Мак. Лем. иЧ.» произошел бы раскол. Шнейдерман взглянул на часы — ровно восемь. Пересчитал деньги в партийной кассе — в наличии обнаружилось семьдесят три тысячи четыреста пятьдесят рублей. Подошел к двери.
— Ладно, открою. Но подходить по одному. Остальные — на улицу.
За дверью послышалось движение. Перед подъездом образовалась толпа.
Шнейдерман, благоразумно решив рассматривать предложения на лестничной площадке, вынес табуретку. Первый продавец достал аккуратную коробку красного дерева с резной крышкой и осторожно вынул нечто в бордовом велюровом лоскуте.
