Анатолий Маев - Генетик
Еврухерий быстро заполнил раздел «Анкетные данные», в графе «национальность» написав «местный». Потом задумался: не мог выбрать лицо — физическое или юридическое — и обратился к сотруднику. Тот растолковал, что если объявление от него лично, то физическое, во всех других случаях — юридическое. Объяснение мало чем помогло, и Макрицын написал «смешанное». Закончив формальности, он перешел к тексту. «Для создающегося музея В.И. Лемина куплю вещи, которыми он пользовался. В любом состоянии. Больше всего интересуют расческа, нижнее белье, туалетная бумага, волосы, горшок и так далее». В разделе «Обращаться» указал адрес Шнейдермана.
Прочитав заполненный бланк, приемщик искоса посмотрел на подателя, сомневаясь в целесообразности принятия объявления. Но, заметив разноцветные шнурки и веселое лицо Еврухерия, благоразумно решил, что лучше принять. Макрицын заплатил тысячу пятьсот шестьдесят шесть рублей за публикацию в двух воскресных и трех будничных номерах. Получив квитанцию, он направился в редакцию газеты «Всячина», где заполнил такой же бланк, но без графы «национальность». Вместо нее было «гражданство», и Еврухерий написал: «Из России. Коренной москвич». Денег взяли поменьше, опубликовать обещали только дважды — в воскресенье и среду.
К обеду ясновидящий был на блошином рынке.
Еврухерий ходил между рядами, присматриваясь к товару и торговцам. Состав публики оказался очень пестрым, от немытых месяцами бездомных до интеллигентного вида старушек в битых молью шерстяных костюмах. Там были окающие и акающие, нецензурно выражавшиеся и говорившие «премного благодарен». Встречались стучавшие себя в грудь со словами «моя никогда не обманывать» торговцы и в разноцветных юбках с килограммами золота в ушах торговки, продававшие «только что привезенные из Парижа духи» по два доллара за литр. УЕврухерия зарябило в глазах от гор всякой всячины, разложенной на клеенках. Старинные патефоны и логарифмические линейки, иконы и чугунные утюги, портреты царской семьи и собрание сочинений Авиценны, керогазы и бронзовые подсвечники, старые деньги и клетки для птиц… Он обошел весь рынок трижды, заприметив нескольких пожилых людей, которые торговали самыми старыми предметами. Еврухерий подошел к первому из них.
— А что, правду говорят, что здесь все найти можно?
— Смотря что вы ищете, достопочтенный, — ответил пожилой, идеально выбритый гражданин, внешним видом напоминавший отставного профессора.
— Ну, например, личные вещи, — детализировал вопрос Еврухерий.
Старичок немного подумал и пояснил:
— Здесь много личных вещей. Чьей личности желаете?
Еврухерий замялся, ища правильную формулировку:
— Мне бы что-нибудь революционное. Из того, что вождям принадлежало.
Старичок выразил сожаление, что сам такой тематикой не занимается, но объяснил, где стоит нужный человек. Еврухерий оставил торговцу на всякий случай адрес Шнейдермана, а затем легко нашел худющего и очень древнего гражданина в кожаной тужурке, с замысловато изогнутой трубкой во рту и с буденновкой на голове.
— А что, правду говорят, что здесь все найти можно? — повторил свой вопрос Макрицын.
Дед посмотрел на него, выпустил дымок:
— Купить многое можно, найти — лишь потерянное. Что интересует?
— Все, что с вождем связано, куплю не думая. Особенно хорошо заплачу за пулю, которой та самая гадина, Каплун вроде ее фамилия, стреляла.
Макрицын и этому деду оставил адрес Шнейдермана, попросив поговорить с коллегами, может, у тех чего завалялось.
* * *Вараниев в обед встретился в Александровском саду сОстроговым-Гондурасским. Несмотря на жару, пожилой человек явился в костюме и предложил пройтись.
— Вы знаете, в моем возрасте каждый шаг, сделанный самостоятельно, улучшает настроение, — прокомментировал старик.
«Мне бы дожить до твоих лет и так ходить», — подумал председатель, ожидая, когда идеолог коммунизма даст возможность перейти к разговору по существу. Ждать пришлось достаточно долго: Бенедикт Сергеевич имел что сказать. И в который уже раз сообщил Виктору Валентиновичу, что по окончании философского факультета Историко-философского института не раздумывая ушел на комсомольскую работу.
Разговор на волнующую его тему Вараниев начал издалека:
— Какие интеллектуальные гиганты жили раньше! И куда подевались?
Собеседник оживился, глаза его заблестели:
— Непростой момент вы затронули. Вопрос-то как стоял? «Революция или интеллигенция!» Это ведь совершенно несовместимые понятия. Интеллигенция имеет собственное мнение, а оно — вещь страшная. Собственное мнение неподвластно, а значит, представляет угрозу для любого государства, построенного на принципах диктатуры. Что такое диктатура? Неприятие иного мнения. Подавление лю-бо-го инакомыслия. Форма подавления может быть разной: высылка из страны или ссылка вглубь ее, заключение или смерть, принудительная психиатрия или полное мягкое подавление.
— А что последнее? — спросил Вараниев.
— Очень эффективная мера. Допустим, вы — гений, но вас не издают, не дают петь, играть, совершать открытия, делать изобретения. В прессе — исключительно критика, вы лишены возможности зарабатывать и так далее… Впрочем, необходимо уточнение: ученому, изобретателю или конструктору могли предоставить возможность деятельности, если результат ее полезен государству, но под строжайшим контролем. Белогвардейские офицеры, с их традициями и воспитанием, тоже относились к интеллигенции — военной. Вы представляете, что могло быть с коммунистической страной, не начни Велимир Ильич и не продолжи его верные товарищи уничтожение интеллигенции как класса? И только когда класс уничтожили, поспокойнее стало — угроза исчезла. Откуда же взяться интеллектуальным гигантам? Неоткуда! Из щучьей икры осетр не родится. Понимаете?
— Да, да, — кивнул Вараниев, мысленно ругая себя за опрометчиво заданный вопрос. — Бенедикт Сергеевич, в вашем лице партия видит стойкого, преданного, закаленного в боях, грамотного последователя великого дела Макса, Эглиса и Лемина. Именно поэтому руководство партии сочло необходимым посвятить вас в очень серьезное дело: есть мнение о необходимости создания музея великого Лемина.
— Еще одного? — неподдельно удивился Острогов-Гондурасский, на что Вараниев ответил четко и однозначно:
— Первого!
Старик остановился и с болью в голосе тихо спросил:
— А что, уже и на родине вождя площади музея в аренду сдали?
— Что на родине, не знаю, но все из сохранившихся музеев превратились в зрелище. Идеологическая значимость утеряна, чистое развлекательство. Везде. Примеров много, — уверенно объяснил куратор партии.
— Пожалуй, вы правы, — грустно согласился Бенедикт Сергеевич, — сам был недавно свидетелем в Мумияхране. Молодожены шли смотреть вождя, я рядом оказался и все слышал. Невеста спросила у жениха, куда он ее привез и что за мужик внизу. Вы не представляете, что тот ответил! Говорит, тут филиал Зоологического музея, мужика Йети зовут, его в горах Тянь-Шаня поймали. Девица завопила, что непременно хочет с ним сфотографироваться. И ведь добилась своего!
— Ее спустили к нему вниз? — спросил Вараниев.
— Нет, вождя наверх принесли.
— Ничего не знаю про Йети, — признался Вараниев.
Острогов-Гондурасский пояснил, что так снежного человека зовут.
— А как же фотографировалась? Ведь он мертвый, стоять не может, — не понял Виктор Валентинович.
— Вы правы, — согласился старик. — Но когда надо — стоит. Через «не могу». Партийная закалка!
Вараниев косо, с недоверием посмотрел на собеседника и пришел к выводу: «Пора на заслуженный отдых, мемуары писать».
На Красной площади попрощались. Вараниев давно не был в центре. Как все изменилось! Он миновал Политехнический музей, «Детский мир», здание бывшего Госплана, перешел Тверскую и направился в сторону Арбата.
* * *Шнейдерман с утра ничего не делал — отдыхал. В четыре часа дня в квартиру постучали.
— Здорово, земляк! — обратился к нему незнакомый мужчина неопределенного возраста.
Он был высоченного роста, худощавый и бледный. Солнцезащитные очки, лысина и косичка сзади. Зауженные до предела красного вельвета штаны, желтая майка с обезьяной, сидящей на унитазе.
— Вы не ошиблись адресом? — дружелюбно поинтересовался Боб Иванович.
Пришелец вынул из кармана брюк смятый обрывок тетрадного листа и прочитал адрес. Его, Шнейдермана, адрес.
— По какому вопросу? — изменив тон, сурово спросил сын восьми народов.
— Твой друг на рынке нашим ребятам заказ оставил. Товар есть. Будешь брать? — спросил незнакомец.
— Какой друг? Какой заказ? — недоумевал Шнейдерман.
— Хватит дурака валять! Будешь брать или нет? — повторил визитер.
