Вероника Рот - Аллигент
Я стою вместе с братом и от его смерти нас отделяют часы. А он изучает сыворотки. Так глупо.
Я понимаю почему Калеб хотел придти сюда, чтобы убедиться что жертвует жизнью по убедительной причине. Я его не виню. Смерть за что-либо не предполагает вторых шансов, по крайней мере насколько я знаю
- Назови код активации еще раз, говорит Мэттью. Код активации запустит сыворотку памяти а другая кнопка распространит ее мгновенно. Мэттью заставлял Калеба повторять их оба через каждые несколько минут с тех пор как мы пришли сюда.
- У меня нет проблем с запоминанием последовательности цифр! говорит Калеб.
- Я в этом не сомневаюсь. Но мы не знаем в каком психическом состоянии ты будешь когда сыворотка смерти начнет действовать а эти коды должны быть глубоко укоренившимися.
Калеб вздрагивает при фразе "сыворотка смерти". Я разглядываю свою обувь.
- 080712, говорит Калеб. - А затем я нажимаю зеленую кнопку.
Кара сейчас проводит время вместе с людьми из диспетчерской, так что она сможет подлить мирную сыворотку в их напитки и выключить освещение в корпусе пока они будут слишком пьяны чтобы что-то заметить, так же как это сделали Нита и Тобиас несколько недель назад. Когда она осуществит это мы помчимся в Оружейную Лабораторию, невидимые для камер в темноте.
Напротив меня, на лабораторном столе лежат взрывчатые вещества которые Реджи дал нам. Они выглядят так обыденно, внутри черного короба с металлическими зубцами по краям и с дистанционным взрывателем. Зубцы соединят короб со вторым рядом лабораторных дверей. Первый ряд до сих пор не починили, с момента нападения.
- Думаю, этого достаточно, говорит Мэттью. - Сейчас единственное, что нам остается делать, это подождать немного.
- Мэттью, говорю я. - Не мог бы оставить нас вдвоем, не на долго?
- Конечно. Улыбается Мэттью. - Я вернусь когда придет время.
Он закрыл дверь за собой.
Калеб проводит руками по стерильному костюму, взрывчатке и рюкзаку с которого и начинает. Он раскладывает их в строгую линию фиксируя этот угол и тот.
- Я все еще думаю о том времени когда мы были маленькими и играли в "Искренность", говорит он. - О том как я усаживал тебя в кресло в гостиной и задавал вопросы, помнишь?
- Да, говорю я. Я опираюсь бедрами о лабораторный стол. - Ты нащупывал пульс на моем запястье, и говорил, что если я солгу, то ты сможешь определить это, потому что Искренние всегда могут сказать, когда другие люди лгут. Было не очень приятно.
Калеб смеется. - Однажды, ты призналась, что украла книгу из школьной библиотеки, как раз когда домой пришла мама.
- И мне пришлось идти к библиотекарю и принести свои извинения! Я тоже смеюсь. - Та библиотекарь была ужасной. Она всегда обращалась ко всем "юная леди" и "молодой человек"!
-О, хотя меня она любила. Знала ли ты, что когда я вызывался добровольцем в библиотеку и предполагалось, что я раскладываю книги по полкам, на самом же деле я стоял между стеллажами и читал? Она ловила меня несколько раз, но никогда ничего не говорила.
- Правда? Я ощущаю боль в груди. - Я не знала об этом.
Очень много всего мы не знали друг о друге, я полагаю. Он постукивает пальцами по столу. - Жаль, что мы не были честны друг с другом.
- Мне тоже.
- А сейчас уже слишком поздно, не так ли? Он взглянул на меня.
- Не для всего. Я вытаскиваю кресло из под лабораторного стола и сажусь на него. - Давай сыграем в "Искренность". Сначала я отвечу на вопрос а потом тебе будет нужно ответить.
Естественно честно.
Похоже, он слегка раздражен, но все равно играет. - Ладно. Что ты на самом деле сделала, чтобы сломать те очки в кухне, когда утверждала, что взяла их, чтобы очистить от пятен?
Я закатываю глаза. - Именно на этот вопрос ты хочешь честный ответ? Давай же Калеб!
- Ладно, хорошо. Он прочищает горло, и его зеленые глаза фокусируются на моих, внимательно. - Ты действительно простила меня, или ты просто говоришь, что простила, потому, что я скоро умру?
Я смотрю на свои руки, лежащие на моих коленях. Я могу быть доброй и милой с ним, потому что каждый раз, когда я думаю о том, что произошло в штаб-квартире Эрудитов, то сразу же отбрасываю мысли в сторону. Но этому нет прощения, если бы я простила его, то смогла бы поразмышлять о том, что произошло без всей этой ненависти, которую я чувствую нутром, верно?
Или, может быть, прощение - это просто постоянное отбрасывание в сторону болезненных воспоминаний, до тех пор, когда время притупит боль и гнев и плохое забудется.
Ради Калеба, я делаю выбор в пользу последнего.
- Да, простила, говорю я. Делаю паузу. - Или, по крайней мере, я отчаянно хочу, и мне кажется, что это то же самое.
Он смотрит с облегчением. Я делаю шаг в сторону, чтобы он мог занять мое место в кресле. Я знаю, что я хочу у него спросить, хотела с тех пор как он вызвался принести эту жертву.
Какова главная причина того, зачем ты это делаешь? - Говорю я. - Самая главная?
- Не спрашивай меня об этом, Беатрис.
Это не ловушка, - говорю я. - Это не заставит меня не прощать тебя. Мне просто нужно знать.
Между нами стерильный костюм, взрывчатка и рюкзак, расположенные в ряд на матовой стали. Это орудия для того, чтобы он вошел, но не вышел.
Полагаю, я чувствую, что это единственный способ, каким я могу отделаться от чувства вины за все, что я сделал, говорит он. - Я ничего так не хотел как избавления от нее.
Его слова вызывают боль у меня внутри. Я боялась, что он так скажет. Я знала, что он хотел сказать это все время. Хотелось бы мне, чтобы он не говорил этого.
Голос заговорил через интерком (система двусторонней связи) в углу.
- Внимание всем проживающим в корпусе. Началась экстренная процедура строгого изолирования, действующая до 5 часов утра. Повторяю, началась аварийная процедура строгого изолирования, действующая до 5 часов утра.
Мы с Калебом обмениваемся встревоженными взглядами. Мэттью толкает дверь.
"Чёрт," говорит он. А затем ещё громче: "Чёрт!"
"Экстренная изоляция?" Говорю я. "Такая же как и во время атаки?"
"Ну, вообще-то это значит, что нам нужно идти прямо сейчас, пока в коридорах хаос и не усилены меры безопасности," говорит Мэттью.
"Зачем им это?" Спрашивает Калеб.
"Скорее всего просто заботятся о безопасности, перед тем, как выпустить вирус," говорит Мэттью. "Или узнали, что мы собираемся делать
- только в этом случае, они придут, чтобы арестовать нас."
Я смотрю на Калеба. Минуты, которые ему остались исчезают, словно мёртвые листья с веток.
Я иду в другой конец комнаты и достаю из шкафчика наше оружие, у меня в голове до сих пор вертится фраза, которую Тобиас мне вчера сказал - как говорили в Отречении: ты можешь позволить другому человеку пожертвовать собой, только в качестве последнего способа показать, что он тебя любит.
С Калебом всё совсем не так.
Я скольжу по заснеженной мостовой.
- Ты не привил себя вчера, говорю я Питеру.
- Нет, не привил, говорит Питер
- Почему?
- С чего вдруг я должен тебе рассказывать?
Я провожу пальцем по флакону и говорю, - Ты пошел со мной, потому что знаешь про сыворотку памяти, которая есть у меня, верно? Если ты хочешь, чтобы я отдал ее тебе, то объясни, я не кусаюсь.
Он снова посмотрел на мой карман, как делал раньше. Должно быть, он видел, как Кристина, дала его мне. Он говорит:
- Я скорее просто так заберу ее у тебя.
- Пожалуйста. Я поднимаю глаза вверх, чтобы посмотреть на снег сыплющийся через края здания. Было темно, но благодаря луне, света достаточно, чтобы видеть.
- Ты наверно думаешь, что хорош в драке, но не достаточно хорош, чтобы побить меня, я ручаюсь за это.
Без предупреждения он толкает меня, жестко, я скольжу по заснеженной земле и падаю.
Мой пистолет грохается о землю, наполовину погружаясь в снег. Это научит меня быть дерзким, я думаю, и я встаю на ноги.
Он хватает меня за воротник и дергает вперед, чтобы я снова подскользнулся, только на этот раз я удерживаю равновесие и толкаю его локтем в живот. Он жестко пинает меня в ногу, отчего она немеет, и хватает за куртку, притягивая меня к нему.
Он рукой шарит в кармане, в котором сыворотка. Я пытаюсь оттолкнуть его, но он слишком уверенно удерживает положение, а моя нога все еще онемелая. Со стоном разочарования, я заношу свою свободную руку назад и мой локоть врезается ему в рот.
Боль распространяется по моей руке, это больно бить кого-то по зубам, но оно того стоило. Он кричит, сползая снова на тротуар, сжимая лицо обеими руками.
- Ты знаешь, почему выигрывал бои во время инициации?, я говорю как только поднимаюсь на ноги. - Потому что ты жестокий. Потому что тебе нравится причинять боль людям. И ты думаешь, ты особенный, ты думаешь, что все кто тебя окружают это куча неженок которые не могут сделать непростой выбор, в отличии от тебя.
