Галина Гончарова - Аз есмь Софья
За один налет казаки устраивали пять! Причем не особо разбирались, кто там, из каких деревень — они просто налетали, уводили взамен одной коровы — пять, взамен одной спаленной хижины поджигали десяток, а взамен одного убитого — клали каждого пятого мужчину в деревне.
И татаровья взвыли.
А куда кинешься? Кому пожаловаться?
Китайцы?
Так далеко, прежде, чем они Стеньку угомонят — тот еще невесть сколько деревень переморит.
В ноги царю броситься? Так, простите, это Иван Грозный татарам воли давал, а вот Романовы то тут, то там землицу отгрызали для своих нужд…
Бунтовать?
Это тоже в один миг не делается.
Так что выход был только один — отговаривать излишне буйную молодежь от набегов. Тем более, что пойманных разбойников, а ловили их достаточно часто — казаки вообще оказались весьма мобильны, — просто вешали за ноги на деревьях. Или разрывали лошадьми.
Милосердие?
Пусть скажет это слово тот, кто рыдал хоть раз на пепелище, оставшемся от родного дома, и думал, где искать уведенных разбойниками родных — в землице али на рабских рынках? Только он имеет право на милосердие. А остальным лучше промолчать.
У них не вырезали семьи. Их дети не умирали от голода и холода.
Так что — и письмо от Строганова это подтверждало — на Урале стало достаточно тихо.
Впрочем, Алексей Алексеевич не считал действия казаков несправедливыми. Между прочим, его отец на минутку царь Казанский, Астраханский, Сибирский — и где?! Или гладко было на бумаге? А как до дела дошло — так начались радости? Кому царь, кому дворняжка? В Москве лает, а у нас и ветер не носит?
Вот уж что Алексею Алексеевичу было не нужно — так это излишняя автономия. А то воевод назначаешь — и те сидят на местах, чихнуть боятся.
Нет уж.
Порядок должен быть.
А то простите, воевать Польшу лезем, а на своей земле разгрести не можем?
Одним словом, Степан занимался тем, что ему нравилось. Сам себе начальник, гоняет разные банды, никто на него за это не исполчается, о родном селе также можно не беспокоиться. Не жизнь — малина.
Впрочем, у Алексея Алексеевича было и еще о чем поговорить с казаком. И в частности.
— Это что, государь?
— А ты испробуй?
— Вроде пищаль. Только тяжелая, да и сделана непривычно.
— А вот снаряды к ней…
Действительно, казнозарядные пищали с подачи Софьи изготавливать начали. Только два кузнеца в Дьяково, только для Алексея Алексеевича и в строжайшей тайне.
Обходилось это пока безумно дорого — до десяти рублей за пищаль, но Софья считала, что овчинка стоит выделки. Пусть дороже! Пока — пусть!
Еще бы вспомнить, как нарезное оружие сделать, так и вообще чудесно будет! Но идею она знала, а остальное — пусть пока хоть вручную пилят, потом разберемся! На хорошее дело денег не жалко!
Зато такая пищаль била дальше, точнее, была удобнее в зарядке и транспортировке.
Степан ее во дворе пристрелял, плечами пожал — мол, игрушка. Пока ты с такой радостью, кто-то на тебя с луком.
А с другой стороны — пищаль-от не одна. Да и луки у татар не самые сильные.
Просит царевич взять десяток пищалей на испытание? Просит пристрелять, да рассказать, что и как?
Со всей нашей дорогой душой!
А еще что?
А еще есть для казака одно поручение, но ежели государь о том узнает — не сносить головы будет и царевичу и Степану.
Это мужчину не напугало. Двум смертям не бывать, да одной не миновать. Им и за Долгорукова было б головы не сносить, но сошло ведь?
Глядишь, и в этот раз гроза мимо пройдет?
А что случилось-то?
Алексей потер переносицу и изложил проблему. Звучала она так.
Царь-государь, после смерти жены, загрустил да затосковал. Тут боярин Матвеев ему под бок девку гладкую и подсунул. И не то бы беда, что девка Матвеевская, а то беда, что царь жениться надумал. А вот это всем без надобности.
— Убить, государь?
Алексей Алексеевич покачал головой.
— Что ты, Степан. К чему нам душегубство?
— Тогда что делать надобно, государь царевич?
— Девка эта до того, как перед царем хвостом вертеть, с царевичем Кахетинским куры строила. Вот и устроить бы их счастье?
— Что делать прикажешь, государь?
* * *Софья могла только еще раз повторить за мудрецом — что Бог ни делает, он все делает ВОВРЕМЯ!
Недели не прошло с приезда Степана, как Алексей Михайлович объявил детям, что не век ему вдовцом вековать. Желается ему опять невест созвать со всех краев Руси-матушки, да и выбрать себе любушку по сердцу. К Рождеству и начать бы с этим делом![25]
Неизвестно, что он ожидал услышать, но в ответ Алексей Алексеевич только улыбнулся. Вот старшие дочери — те истерику закатили, на колени пали — тятенька, не надо нам мачехи! Вслед за ними и младшие плакать начали.
Марфа да Софья переглянулись — и плечами пожали. Мол, ежели пожелаешь, тятенька — женись. Дело хорошее! Пусть съедутся красавицы в Кремль, да и выберешь себе любушку по сердцу.
Но так спокойны были только они — а потому вскоре, не вынеся криков и плача, огневался царь, да вышел и дверью хлопнул.
А вечером пришел в гости к сыну.
Алексей Алексеевич на тот момент сидел, книжку читал. Отца встретил уважительно, с поклоном, Алексей Михайлович его по плечу потрепал.
— Взрослый ты у меня стал, сынок. Совсем мужчина. И не верится уж, что шестнадцатый год тебе. Я в твоем возрасте уж шапку Мономаха принял…
— Тяжко было, батюшка?
— Да уж нелегко… Не осуждаешь меня, сыне?
— За что, тятенька?
— За решение мое. Знаю, думаешь ты, что матушку я твою скоро забыл…
— Тятенька, неужто ты в жизни своей хоть немного счастья не заслужил? Первый раз тебя любимой лишили, так может, сейчас кого по сердцу найдешь.
— Ты и об этом знаешь?
— О Касимовской невесте в тереме только ленивый да глупый не болтал.
Алексей скромно умолчал, что нормальные люди переболели бы любовью, да и дальше жили без бед и горестей. И уж точно не дали бы жену травить и бесконечными родами мучить — или не женились бы, раз душа не лежит…
А то как детей делать — так Машка хороша. А как страдать — не люба она мне! Комедиант греческий! Такого юноша не понимал — и не собирался. А вот отца растрогало. Вздохнул, глаза заблестели.
— Эх, сынок. Любил я Фимушку. Любил без меры и памяти… и сейчас полюбил. Никогда не давай тебя с любимой разлучить, никто между вами встать не должен!
Алексей мимоходом подумал, как это отличается от того, что понимал он.
С любимой тебя разлучить не должны? А ежели твоя любовь всей стране большой тяжестью на плечи падет? Когда глупа твоя девка, да и зла без меры, и не тебя она любит, а власть твою?
Уж что-что, а оценить Наталью он мог, ему пышные перси глаза не застили. И видел парень, что для нее власть — главное. Это ее воздух, ее вода, ее душа — рано или поздно она бы все равно сама это осознала, а потом и головы полетели бы. Потому как царствовать и править — вещи разные.
— Когда полюблю, тятенька, обязательно твои слова мудрые вспомню. Но покамест свободна душа моя. А вот ты, смотрю, и правда, полюбил. Не знаю я ее? Чьего рода сия дева будет?
Алексей Михайлович улыбнулся.
— Рад я, что понимаешь ты меня. Да и девочки — Марфуша с Сонюшкой, порадовали. Знаешь ты девушку эту — она воспитанница боярина Матвеева.
— Уж не Наталья ли?
— Да, сынок. Помнишь ты ее?
— Кажется, она на представлении для сестренок была? Нет?
— Да, Алешенька.
— Вроде как помню. А то и нет…
— Какая она красавица, сыне! А уж разумница…
Царь сел на своего любимого конька — и следующие полчаса царевич слушал, как его отец превозносил достоинства Натальи. Хотя сам тоже мог бы кое-что сказать о добронравии и благочестии означенной персоны. Но — молчал.
И лишний раз убеждался, что его сестра худого не посоветует. Софья говорила — молчать и не возражать. Только дело попортим, ежели царю глаза открывать будем!
Так и вышло.
Изливший весь трепет души царь, удалился, а царевич выскользнул в коридор и направился к сестре.
Софья еще не спала. Сидела, размышляла о чем-то, крутила в руке дорогой кинжал с каменьями самоцветными.
— Красивая игрушка.
— Стенька привез. Ты заметил, как он на тетку Татьяну смотрит?
— Что, еще один влюбленный на наши головы?
— Второй — наш батюшка?
— Ну да. Права ты была — Нарышкина это.
— А то нет? Завтра, Алешенька, позови к себе боярина Стрешнева, да попроси его помочь?
— В чем бы?
— Лошадник он. А нам бы где кормов на зиму прикупить, своих маловато. Стенька нам татарских жеребят пригнал, умные, конечно, но кормить-то надо! Мы ж на них не рассчитывали!
— Просто так и позвать?
— Э, нет. Не просто так. А вот как придет он, мы с тобой вместе должны быть.
