Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Пятая (СИ) - Хренов Алексей
— Мууу!!!
Комсомол же просто чудом не последовал за ним, зацепившись за релинг своим галифе. Извернувшись, он ухватился за стойку уже двумя руками и с усилием перевалился внутрь, продолжив совместный путь с кораблём.
— Что Герасим! Даже кирпичей не понадобилось, — хрипло выдохнул Лёха, с трудом приподнимаясь и ощупывая свои галифе на предмет сохранности содержимого. — Одним мумой больше, одним мумой меньше — утопил, как и заказывали!
Глава 27
Давай покрасим холодильник в черный цвет!
Ноябрь 1937 года. Средиземное море, между островами Лампердуза и Мальта.
Герой Советского Союза и даже целый капитан морской авиации, товарищ Алексей Хренов, устроил свой тощий зад на самодельной доске, прикреплённой к верёвкам — некоем убогом подобии боцманского стула — и, вися над палубой в парусиновых кальсонах и майке, весело махал кисточкой, превращая трубу танкера в радикально чёрный цвет с широкой красной полосой поперёк. Он радостно напевал:
— Давай покрасим холодильник в чёрный цвет!
Пророческая песня рвалась на свободу.
В отличие от Кисы Воробьянинова, одесского контрабандного товара ему не досталось, и труба охотно меняла свою пигментацию под натиском качественной испанской краски и яростного напора молодого советского организма.
А всё потому, что некоторое время до этого наш герой…
Первое, что сделал Лёха, когда вернулся к активному прямохождению, — это вернул себе огнестрельную независимость. Пробравшись к самому дальнему своему тайнику, он извлёк оттуда свой неразлучный «Браунинг», который прежний капитан категорически заставил спрятать под предлогом: «мы — гражданский танкер из Мексики». Табличка от Ворошилова радостно сверкнула на солнце. Лёха подержал, почувствовал пистолет в ладони, проверил обойму, передёрнул затвор. Смысла в этом жесте было немного, но удовольствие — тактильное, звенящее.
Всё-таки расставаться с оружием в этом времени совершенно не рекомендуется, — негромко произнёс сам себе наш герой.
Тем временем, наверху, на мостике, комиссар стерёг окружающий горизонт и рулил пароходом куда-то в сторону востока. Увидев едва отдышавшегося после такой горячей разминки Лёху, он крикнул:
— Алексей! Внимательно! Враг не дремлет! Бдительность!
Пока комиссар бдел, Лёха отправился в трюм — вытаскивать на свет штурмана Подплава и оставшихся в живых испанцев.
В составе экипажа танкера теперь числились аж трое советских воинов — включая комиссара, Лёху и колченогого штурмана, — испанский механик, абсолютно промасленный товарищ неопределённого возраста с тёмными руками и жгучим взглядом, его молчаливый молодой помощник, замасленный, как бы не сильнее самого меха, пара палубных матросов и кок. Итого — аж восемь человек на небольшой, но всё-таки пароход с водоизмещением немного за тысячу тонн.
Лёха доволок штурмана в рубку и увлёкся разглядыванием карты. Ткнув пальцем в последнее отмеченное положение, он озвучил, как ему казалось, очевидное:
— Разворачиваемся в Картахену? Трое суток, может, чуть больше. До Союза — неделя как минимум, а то и дней десять.
Комиссар запыхтел, как закипающий чайник. Лицо его налилось от красного к малиновому, и через мгновение он громко пшикнул:
— Родина поручила нам доставить танкер на Родину! Республика ждёт топливо! Повернуть назад — значит предать идеалы борьбы! Только вперёд!
На удивление, штурман поддержал политического лидера.
— Через Сицилийский пролив обратно? — хмыкнул он. — Ну-ну. Там всего восемьдесят миль ширины. Нас там как миленьких прихватят, и боюсь, уже не миндальничать будут. А вперёд — там греческие острова, всегда можно затеряться. А Дарданеллы с Босфором — если бумаги в порядке, турки только бакшиш возьмут и пропустят.
Испанцы, коротко посовещавшись, почти одновременно кивнули.
— Без топлива нам смерть, — как само собой разумеющееся, спокойно заявил механик. — Вперёд.
Лёха вздохнул, сунул «Браунинг» за пояс и пробормотал:
— Ну, вперёд так вперёд… Хотя я хотел взад. И вы ещё увидите, как я был прав. Пошли бумаги смотреть, товарищи мексиканские камарады, — бодро произнёс он, протискиваясь в крошечную капитанскую каюту.
Из сейфа извлекли аккуратную папку с надписью Documentos de la Nave. Папка была тёмно-зелёной, с потёртыми углами, замызганная так правдоподобно, что рука сама тянулась её развязать.
Лёха с комиссаром стояли у капитанского стола, заваленного бумагами, и смотрели на всё это с благоговейным ужасом — как первокурсник на экзамене по теоретической физике.
На столе громоздилась аккуратная, местами потёртая и захватанная жирными руками кипа исключительно похожих на настоящие документов — с гербами, печатями, подписями, выцветшими чернилами.
Испанская разведка, похоже, постаралась на славу.
Затащив в каюту штурмана Сергеевича, наши товарищи ввели его в полный ступор.
— Мужики! Я такую писанину первый раз в жизни вижу, да ещё и на иностранном языке! Курс могу проложить — а от этого увольте!
— Ладно. Время есть — выучим! — подвёл итог неудачной попытке спихнуть на настоящего моряка всю бухгалтерию Лёха.
В стороне аккуратно лежала «судовая роль» — лист, исписанный корявыми заглавными буквами. Десять фамилий с рангами и подписями. Отдельной стопочкой, перевязанной бечёвкой, хранились паспорта моряков — мексиканцы, аргентинцы, испанец и пара югославов.
Но… был нюанс.
Все бумаги — все до единой — были оформлены на прежнего капитана: Alejandro Jerezón.
Почти сразу выяснилось, что из всего этого импровизированного экипажа танкера только Лёха ещё как-то походил на капитана, чья морская книжка лежала сверху. Правда, выглядел он моложе оригинала лет на десять…
Прочитав по слогам фамилию прежнего капитана, товарищ Кишиненко громко заржал, тыкая в Лёху толстым пальцем:
— Херезо́н! Алехандро Херезо́н! Ты у нас Хренов, теперь еврей из Мексики!
Комиссар недолго заливался слезами от смеха.
Следом настала ржать очередь товарища Херезо́на. Комиссару достался паспорт югославского боцмана — Gojko Puzanovich. Такой же лысый, страшный на фотографии и с полным отсутствием шеи.
Тот потрогал своё лицо и обиженно хмыкнул:
— Ну я же гораздо симпатичнее, чем на этой фотокарточке!
Чем вверг Лёху в ещё один приступ хохота.
— Похож! Пузаныч, очень похож! — усиленно пытался соблюсти серьёзность фальшивый капитан. — Потом, у тебя же не лысина, а просто пробор такой… широкий!
Все бумаги выглядели исключительно достоверно: по краям чуть затёрты, захватаны грязными руками, чернила местами поблекли, как будто полежали уже несколько лет. В нужных местах шлёпнуты штампы Гаваны, Веракруса, Бреста, Портсмута и ещё с десятка различных портов.
Полюбопытствовав, Лёха выяснил, что окраска трубы в документах отличается от имеющейся в наличии.
В лучших армейских, а особенно флотских традициях — инициатива имеет инициатора. И вот теперь наш Герой раскачивался высоко над палубой и старательно приводил наличествующую трубу в соответствие с бумажками.
* * *
К концу дня победы над итальянскими захватчиками, когда пароходом рулил Лёха, комиссар вдруг уставился в бинокль на точку на горизонте позади и влево по корме и через минут пять взволнованно проорал:
— Нас догоняют.
И правда, несколько позже слева по корме стали появляться мачты судна.
И через минут пять носящийся по мостику Кишиненко снова подал голос.
— И с слева, почти по носу кто то идет. навстречу.
Лёха как мог принял вправо, но приближающиеся суда были значительно быстрее их престарелого парохода.
Наш товарищ ощутил полную безысходность — они не могли ни удрать, ни дать бой, ни затеряться на просторах моря. Оставалось только мимикрировать под приличных людей.
Ноябрь 1937 года. Эсминец «Бразен», Средиземное море между Мальтой и Лампердузой.
