Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Пятая (СИ) - Хренов Алексей

Сначала шёл концерт по заявкам. Заявки сыпались, как из рога изобилия. Сыграй про то, сыграй это, давай про небо, давай про любовь. Кто-то из исапнцев попытался подпевать по русски, вызвав у окружающих лёгкую дрожь и смех.

А потом… потом в голове Лёхи что-то щёлкнуло. Перегрев или недосып? Или тот самый дух озорства, живущий в каждом попаданце с доступом к кнопочному инструменту?

Он начал играть. Нет, не Высоцкого, и не «Катюшу» — он, нехороший человек, начал играть «Говорят, мы бяки-буки, как выносит нас земля…» из Бременских музыкантов.

И в этот самый момент, ровно на втором куплете, в курилку, где и развернулось это шикарное действие, ввалился местный советский замполит…

— Самодеятельность? О! Отлично! — доброжелательно произнес спросил он, присаживаясь с краю.

И хотя политрук оказался отличным компанейским мужиком и даже лётчиком, Лёха не пытался удивляться, он был уверен — всё, что было только что спето, прописалось в пророчестве.

Лёха только тихо вздохнул и порадовался:

— Хорошо ещё до «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…» не дошел…

* * *

Лёха крутанул головой и скосил глаза направо и назад. Васюк — как привязанный, болтался на месте, метрах в пятидесяти и чуть выше.

Лёха резко втянул воздух. Всё внутри сжалось, от страха и от концентрации. Он почувствовал, как напряжены пальцы на гашетке. Вот-вот… И когда вражеский истребитель стремительно вырос в прицеле, он дал очередь из своих крупнокалиберных пулеметов и резко отжал ручку от себя. Ходить с врагами в лобовую до конца он не собирался. Рядом воздух разрезали четыре огненных шнура от Васяни.

— Говорят мы буки буки! — пропел попаданец.

Грязно-серое брюхо «мессера» промелькнуло над фонарём кабины.

Лёхин «ишак» на секунду споткнулся, всё-таки резкие отрицательные перегрузки он не любил и Лёха завалил ручку вправо и на себя, стараясь выйти в хвост паре «мессеров».

И перегрузка вдавила его в кресло — будто на грудь сел невидимый великан, выжимая воздух из лёгких. Глаза заволокло серой пеленой, но он, стиснув зубы, тянул ручку на себя, чувствуя, как «ишак» стонет от напряжения в вираже. Земля и небо поменялись местами, кровь застучала в висках, но он не ослаблял хватку, выжимая из машины всё, чтобы зайти «мессерам» в хвост.

Середина октября 1937 года. Небо в районе аэродрома Гарапинильос, окрестности Сарагосы.

Хардер был неприятно удивлён, если не сказать — шокирован. Всё начиналось как обычно: они вошли в пологое пикирование, привычно выходя на атаку. Толстенькие силуэты республиканских истребителей стремительно увеличивались, наплывая в прицел — этакие обрубки с крыльями, смахивающих на игрушечные самолётики. Пальцы уже откинули предохранители пулемётов, всё шло по заведённой схеме, и вдруг…

В тот самый момент, когда он собирался нажать на гашетку, на крыльях ближайшего «рата» вспыхнули ослепительные точки. Почти одновременно открыл огонь и ведомый, и в его сторону рванули яркие огненные шнуры. Причём у ведущего, этого проклятого республиканца, трассы были особенно яркие, мощные — точь в точь, как от тяжёлого вооружения итальянских Breda.

Фюзеляж резко вздрогнул, два удара отозвались глухо и тяжело, будто кто-то кулаком впечатал по днищу кабины.

— Суки… — прохрипел Хардер сквозь зубы. — Поплатятся…

Инстинктивно он дёрнул ручку на себя и тут же завалил самолёт вправо, уходя в вираж. Рядом, в том же движении, мелькнул ведомый. Пытаясь вывести машину из крутого виража, Хардер вновь угодил под неприцельную очередь — трассеры свистнули мимо, к счастью не зацепив, но этого было достаточно. Бой начинался отвратительно.

Он не стал рисковать — одним слитным резким движением крутанул истребитель через крыло, бросив его в пикирование. Воздух засвистел в щелях фонаря, корпус задрожал, но самолёт послушно выполнил волю хозяина. Внизу, под завесой тонкой дымки, мелькала целая стая вражеских машин — И-16, И-15, словно рой, разлетались по небу.

Хардер выровнял машину и плавно потянул ручку на себя, начиная набирать высоту, уходя в сторону — и от аэродрома, и от этих странных высотных «рата». Самолёт вёл себя послушно, стабильно, мотор уверенно пел — значит, серьёзных повреждений нет. Повезло.

— Берта-два, как у тебя? — хрюкнул он в рацию.

— Адлер-один, всё в порядке. Вижу внизу до двух десятков «рата». Много… И та пара слева сзади ниже нас.

Хардер прищурился, окинул горизонт взглядом — и точно: та же пара «высотников», как он мысленно окрестил этих наглецов, всё так же шла в их сторону, набирая высоту вслед за ними.

Хардер с неприязнью отметил, что русские, а кто бы это мог быть ещё, не испанцы же, маневрировали хладнокровно, профессионально. Понаблюдав с минуту за находящимися ниже русскими, он с удовольствием отметил, что его машина несколько быстрее в наборе высоты… Но не сильно.

— Ловкие ублюдки… — буркнул он себе под нос. — Но я сейчас вами займусь. Берта-2, вираж в право и атакуем с ходу. Бери ведомого.

Середина октября 1937 года. Небо в районе аэродрома Гарапинильос, окрестности Сарагосы.

Немцы упорно тянулись вверх, будто надеялись, что с высоты смогут задавить, обмануть, разыграть этот бой по своим правилам. Казалось, их «мессеры» взбирались медленно, но с упрямой, хищной грацией — как волки, чующие, что жертва вот-вот оступится.

Лёха мельком бросил взгляд на панель приборов: 4800. Почти пять. Даже с нагнетателем и с французским мотором его «ишак» несколько уступал «мессерам» в наборе высоты.

— Как выносит нас земля! — пел попаданец.

Лёха вскинул голову, солнце било в глаза сквозь тонкую дымку, но он разглядел две узкие тени с поблёскивающими крыльями, шедшие чуть правее и выше. Лезут вверх. Не спеша и с расчетом.

Лёхин «ишак» дрожал, как натянутая струна. Мотор уже почти визжал на пределе, привычное раскатистое бурчание превращалось в звон. Он чувствовал, как педали под ногами вибрируют — от натуги, от злости машины, которой не хватало сил, чтобы быть быстрее. Скорость падала. Ещё чуть-чуть — и всё. Немцы уйдут. Он знал это чувство, знал, как становится пусто, когда враг уходит вверх, и ты бессилен.

— Королевой карта бита, бит и весь его отряд! — песня, как всегда упрямо вертелась в подкорке мозга.

Он приподнял нос своего самолёта, прикинул упреждение, дал чуть-чуть правую и нажал на гашетку.

Очередь вырвалась злой, прямой плетью. Нити трассеров пошли вверх с неожиданной ясностью, будто вычерченные на небе. В этот момент снизу и справа, Васюк поучаствовал в концерте. Его 'ШКАСы выплюнули свинец почти одновременно с Лёхой.

В воздухе раздался рокот и небо, только что безмятежное, прорезали красноватые нити. Они шли вверх, пересекались в вышине, где через секунду будет враг.

Сверху ведущий из «мессеров» дёрнулся, скинул немного скорость, отвалил в сторону, уходя в плоский разворот. Второй последовал за ведущим, как привязанный.

Лёха выругался коротко и зло:

— Завтра грабим короля! Дави их гадов, дави! — и толкнул штурвал вперёд, стараясь набрать скорость.

Теперь у них был шанс. И он собирался воспользоваться им до конца.

Середина октября 1937 года. Небо в районе аэродрома Гарапинильос, окрестности Сарагосы.

Хардер сжал зубы, чувствуя, как подрагивает ручка «мессера», закручивая его в вираже. Руки были влажными в перчатках, а спина словно слиплась со спинкой кресла. В высоком испанском небе, в яростной мешанине виражей, горок, боевых разворотов, бочек и петель, метались, как бешеные осы, стараясь перекрутить друг друга две «раты» и пара «мессершмиттов».

Высоту он уже потерял. Эти русские черти не дали спокойно уйти наверх, попав куда в его самолет, вынудив его нырнуть в самую гущу ближнего боя.

— Шайзе, они везде! — выругался, не замечая, что кричит он вслух.

Один из «ишаков» резко ушел вверх, закручивая боевой разворот, явно собираясь зайти ему в хвост. Хардер среагировал мгновенно, горка, резкий полубочок с переходом в скольжение, полный газ — и вот он уже заходит в хвост второго русского. Тот, похоже, не ожидал подобной акробатики от немца — просвистел чуть вперёд, не успев уйти в вираж.