СССР: вернуться в детство?.. (СИ) - Войлошников Владимир

Под конец дня Анна Дмитриевна (у которой, должно быть, случилась трещина в мироощущении) уже не убирала эти журналы и даже вклеила в них маленькие закладочки, опасаясь, что многократными перелистываниями номера́ растреплют до состояния мочалок.

На следующей неделе я была приглашена (ну, как «приглашена»... поставлена в известность о необходимости явиться) аж на четыре линейки (в младшем и в старшем блоке, по две смены), на которых мне пришлось постоять и посветить лицом, пока завучи рекламировали, собственно, меня и мои шедевры и призывали всех к творческим взлётам.

Чувствовала я себя несколько неловко, особенно в старшем блоке, но это была цена свободы.

И настали для меня счастливые дни и полнейшее блаженство. Натурально, я как отличник в том анекдоте, «а сам всё учусь и учусь!»

Я закончила «Председательницу» и оставила её отлежаться перед финальной вычиткой. Нарисовала ещё несколько картинок-заданий. Никуда их пока посылать не стала, сильно они разношёрстные по возрасту и специфике получились. Поразмыслила, и начала вторую книжку про поделки, где брат с сестрой Мастерилкины. Если в «Пионере» первая часть нормально зашла – глядишь, и продолжение легче проскочит.

22. ВЕСНА. ПТИЦЫ ГНЁЗДА ВЬЮТ*

*Из наблюдений юного натуралиста.

СЕМЬ

На моё семилетие я попросила всех, если будет такая возможность, подарить мне детские книги. Желательно не одинаковые, ха. И не про репку-колобка.

Или так же бумагу для печатания, запас карман не тянет. Или бумагу для черчения. Во всяком случае, воздержаться от игрушек.

В день рожденья папа снова прибежал с утра, снова притащил мне здоровенную упаковку бумаги для печатания, рассказывал смешные истории про своих юных борцов из спортивной секции. Снова сказал, что остаться на праздник не сможет, и этим ожидаемо нагнал на меня некоторой меланхолии. Скорей бы уж устаканились эти эмоции, и мы могли жить в относительно спокойном взаимодействии.

К обеду, как обычно, собралась большая толпа. Дети, взрослые – вся родня. Вновь глядя на это со стороны, я подумала, что очень они привыкли жить вместе, рядом, и теперь каждый крошечный повод использовали, чтобы лишний раз пообщаться.

Тут тётя Клара решила пошутить и говорит:

– Ты бы, Оля, скорее хоть писала свою книжку, а то тут вперёд тебя успела твоя тёзка написать. Ира читала в «Костре», говорит: на-адо же, тоже Ольга и тоже Шаманова.

– Как это тёзка?! – возмутилась бабушка. – Это Ольгина книжка!

– Ты что, мама! – замахала руками тётя Клара. – Там такие места описаны! Разные города, и тайга, и техника. Даже я бы так не написала!

– Потому что Ольга у нас умная, как Ленин! – выступила с торжественным тезисом мама.

– Просто я много читаю и у меня богатое воображение, – скромно сказала я. И пока они не начали хором кричать, что «не может быть!» и рассказывать, что они бы в жисть такого не насочиняли, добавила: – А если вы мне на́ слово не верите, я вам покажу мою рукопись, заверенную у нотариуса.

Все, конечно же, захотели увидеть этакое диво. Да и слова какие: «рукопись», «нотариус»! Все набились в нашу с мамой комнатку, и я достала папку из своего отдельчика серванта.

– Только, чур, не дёргать! – громко предупредила я. – Бумага нежная, листочки не должны порваться! Эта копия на случай споров в суде об авторском праве.

Эта фраза произвела ещё бо́льшее впечатление.

– Да я вообще трогать не буду! – тётя Клара спрятала руки за спину. – Только посмотрю и всё.

И все заявили, что только посмотрят, раз такие сложности. Я бережно извлекла из папки распечатанную книжку и положила на столик:

– Вот, пожалуйста.

– Действительно, гляди-ка, заверено, дата и печать, – тётя Клара неверяще посмотрела на меня, никак я в её уравнение в качестве неизвестного не вписывалась.

– Да мы вместе туда ездили! – сердито, от того, что ей сразу не поверили, проворчала бабушка.

– Так ты, Ольга, правда настоящий писатель? – удивлённо спросил Евгений, который тоже был приглашён и рассматривал мой талмуд поверх остальных голов, как жираф. Удобно, блин! Но я не завидую, нет-нет. Меня мой мелкий будущий метр шестьдесят устраивает более чем.

– Конечно! – скроила важную мину я. – А ты, дядь Женя*, думал: это всё понты корявые, что ли?

*Как-то мы с ним после деда Мороза

незаметно на ты перешли.

Тут все начали ржать, а я (как это мне периодически свойственно) задним числом спохватилась, что ни разу пока не слышала здесь этого выражения. А ходит ли оно вообще? «Взять на понт» – да, было, а чтоб «понты» и «корявые»?

Блин. Может, ничего, прокатит?

– Ну, давайте за стол! – позвала всех бабушка. И все пошли. И никто, и впрямь, не стал руками рукопись трогать. Кроме маленькой Ирки, которая, приоткрыв рот, провела по печати нотариуса пальцем. Приобщилась к таинственному.

РОМАНТИШНОЕ

На восьмое марта дядя Женя пригласил маму в романтическую поездку.

Нет, на самом деле он гораздо прозаичнее её пригласил. Это называлось «празднование восьмого марта». Предполагалось, что здоровенная толпень авиадиспетчеров и прочих причастных с их предприятия со своими дамами специальным автобусом выдвинутся седьмого около семи часов вечера в сторону небольшого дома отдыха, обслуживавшего нужды авиаорганизаций. Может, там ещё кто-то тусовался, не знаю, но Женя маму уверял, что уже там бывал пару раз, и всё прилично. Итак, седьмого они прибывают где-то в восемь, скромный поздний ужин, дискач (культурно, в отдельном клубе, с ведущим и светомузыкой, все дела), после чего общие посиделки в гостиничном корпусе – кто что с собой привёз, самопальная гулянка. А уж восьмого обширная программа. Катание на лыжах по берёзовому лесу (да, за городом же у нас чуть не до апреля снег лежит), концерт (для желающих), обильный праздничный банкет (для всех), песни под гитару (гитара в наличии), вечером снова дискач (опять же, для тех, кто ещё способен).

А ещё там баня есть, – подумала я. Была я на этой турбазе с первым мужем. Он тоже авиаинженером был. Поэтому я, кстати, и профессию Женину тогда так чётко угадала.

А! Ну вот, восьмого все гуляют до состояния полного отруба, девятого утром грузятся в тот же автобус (как дрова) и к семи прибывают в город, поскольку многим к восьми на работу. Шикарный план!

– Я тебя и до дома сразу отвезу, – уговаривал маму Женя, – я машину на нашей стоянке у аэропорта оставлю.

Мама обещала подумать.

Обсуждали они всё это, пока бабушка к соседке, подружке своей, Марии Петровне пошла. А то бы она тут сразу высказалась, что неприлично и вообще.

А я опять сидела в зале, черновик пра́вила. И даже не прислушивалась специально. Слушайте, прямо шпионское какое-то место.

Евгений от нас на дежурство поехал, а мама осталась задумчивая в кухне сидеть. Я вышла к ней:

– Ты чего такая?

– Да вот не знаю, ехать на праздники за город или нет.

Я присела за стол и тоже подпёрла щёку ладошкой.

– А ты знаешь, мам, не старайся сделать как положено или как принято. Отстранись немножко, не паникуй. Ты сама хочешь? Хочешь – едь. Не хочешь – не едь. Во всяком случае, ни то, ни другое решение вреда никому не причинит. Тем более, праздник женский, твой, вот и думай про себя.

– А тут, готовить, гости придут?

– Приготовим прекрасно и без тебя. Ты у нас будто особый готовщик.

Мама, правда, готовить не очень любит. Ей бы лучше пилить что-нибудь, строгать, строить. Редкая женщина, да уж. Но шить, правда, тоже любит. Однако, на восьмое марта всё это неактуально.

Вернувшейся бабушке мама ничего не сказала и целые сутки решала, разбиралась в ощущениях. А я, в то время, пока она на работе была, провела с бабушкой вдумчивую беседу на тему: «Вот и Наиль женится, одна мама бедная, одинокая, всё боится нас бросить даже на день, одна сплошная работа, никакой личной жизни...» – и т.д. и т.п. И когда мама вечером завела осторожный разговор о том, что вот, мол, Женя приглашает, бабушка неожиданно сказала: