Тамара Вепрецкая - Сантрелья
Я пожала плечами. Святой отец явно не нуждался в повышении квалификации по актерскому мастерству.
— Смирение и молитва — вот искупление грехов твоих! — продолжал вопить падре, потрясая руками в воздухе.
— Смирение, пост и молитва, — укоризненно громко проговорил он, опуская руки.
И словно устав, задохнувшись от общения с Всевышним, он тихо и ласково прошептал, сложив руки ладошками:
— Смирение, пост и молитва.
Я, пожалуй, даже развлеклась, наблюдая этот спектакль. Неожиданно я почувствовала дыхание за моей спиной, и голос дона Альфонсо отчетливо произнес:
— Святой отец, вы утомлены. Я уведу девицу. Она будет молиться и поститься.
— Она не знает молитв! — с досадой воскликнул падре Эстебан, будто это его чрезвычайно заботило.
— Я пришлю к ней сестру для обучения молитвам, — с усмешкой сказал молодой человек.
Усмешка не ускользнула от внимания падре.
— Сын мой, вы не посмеете свести вместе чистый, невинный цветок, каковым является ваша сестра, и эту падшую особу, — решительно отверг он слова молодого хозяина. — Она будет учить молитвы здесь и молиться будет здесь! А вы, сын мой, позовете ко мне Сакромонта. Я имею к нему разговор.
Дон Альфонсо медленно опустился на ближайшую скамью.
— Я — наследник замка Аструм Санктум, святой отец, — промолвил он спокойно и с достоинством. — Вы, вероятно, перепутали меня со слугами. Мне поручено опекать эту девицу, и пока она находится в часовне, я тоже останусь в часовне.
Падре Эстебан в гневе стиснул зубы, но сдержался, подошел к распятию, поправил свечи на столе, перекрестился и успокоился.
— Вы правы, молодой человек, — кивнул он, поворачиваясь. — Побудьте здесь.
И он вышел в боковую дверь.
— Не бойся, Элена, — шепнул мне дон Альфонсо. — Я не покину тебя.
Через минуту падре Эстебан возвратился и со всей серьезностью приступил к обучению меня молитвам. Думаю, он преследовал несколько иные, менее благочестивые цели, когда велел привести меня в домовую церковь, но молодой хозяин, очевидно, спутал его карты.
Мне же доставляло даже удовольствие произносить, повторяя за священником, латинские фразы. Я вспомнила студенческие годы, когда я гордилась, что могу приобщиться к этому древнему мертвому языку. Он вписывался в круг тех неразгаданных, непонятых тайн, которые хранит история и которые так привлекали меня во все времена. И сейчас меня захлестнуло какое-то детское желание бравады: мне хотелось показать, что я тоже знаю кое-что по латыни и громко спеть «Gaudeamus». Но, прекрасно осознавая, что поступать так ни в коем случае нельзя, я упрятала свои дерзкие желания вглубь своей души, изобразила усердие и смирение и с выражением продолжала декламировать строки молитв.
Прошло минут двадцать, и в часовню неожиданно вошел Святогор. Сердце мое радостно забилось при виде его, хотя я не смогла дать себе отчет почему. Он непринужденно перекрестился, подошел к дону Эстебану и поклонился ему.
— Я звал тебя, Сакромонт, хорошо, что ты нашел для меня минутку времени, — направился к нему падре, потом резко обернулся ко мне и приказал: — Повторяй молитвы, дочь моя!
Я сделала вид, что погрузилась в молитвы, а сама прислушивалась к разговору.
— Ты уже долго служишь нам, Сакромонт, и я верю тебе, — с ласковой вкрадчивостью промолвил священник.
Святогор поклонился:
— Готов служить вам, святой отец.
— Есть одно дело, которое необходимо довести до конца, — продолжал падре, все также ласково. — И дон Альфонсо, я уверен, тоже с этим согласен.
Молодой хозяин встал с лавки и приблизился.
— Я говорю о том узнике, которого я считаю колдуном, — возвысил голос дон Эстебан. — Надо выпытать у него правду и обезопасить обитателей замка от его дьявольских чар.
Дон Альфонсо согласно закивал.
— Сакромонт, ты общался с ним на латыни, насколько мне известно, не так ли?
— Да, святой отец.
— Давайте проведем допрос еще раз с участием нас троих, — предложил падре.
— Я не знаю латинского, — констатировал наследник замка, довольно бесстрастно.
— Сакромонт переведет для вас, не так ли? — сказал падре.
Святогор поклонился.
— Я знаю латынь, как язык молитв, Библии, духовной литературы, проповеди, — гордо произнес дон Эстебан. — И вместе мы сумеем провести допрос должным образом. Между тем, дьявольские предметы, найденные при нем…
Вдруг я захохотала. Я вспомнила, как вчера называл этот дремучий человек обыкновенный фонарик, компас, часы и диктофон, и представила себе физиономию этого святоши, если б ему суждено было увидеть телевизор или компьютер. Мне стало смешно. Судьба Коли висела на волоске. Мои нервы были натянуты до предела. И вот струна лопнула, как только я представила комичный образ падре, и я разразилась хохотом. Конечно, это со мной случилась истерика, и все же мне было действительно смешно.
Падре побледнел и рявкнул:
— «О смехе сказал я: „Глупость!“»
Я попыталась взять себя в руки и еще долго всхлипывала, утирая слезы, проступившие во время истерического выплеска.
— Ее тоже следует внимательно допросить, недаром она насмехается над нами, — проворчал святой отец.
— Ну, что вы, падре, девушка просто переволновалась, — вступился Святогор.
— О чем ты?
— Вчера вы устроили ей настоящее судилище, сегодня наказываете ее постом и молитвами, а теперь угрожаете ей допросом, — разъяснил дон Альфонсо.
Но падре накинулся на Святогора, словно это из его уст прозвучала дерзость:
— Тебе надо поближе подойти к вере, Сакромонт. Тебя съедает гордыня. А основа христианской добродетели — смирение.
— Извините, падре, меня учили арабы, что основой добродетели человека является знание и разум, — с вежливым поклоном промолвил Святогор.
— Знание лишь удваивает гордыню, — досадливо огрызнулся священник. — Знание доступно только Богу, ибо на все его, Божья, воля.
— Согласен с вами, святой отец, — ответил Святогор. — И в Коране сказано, что Аллах творит все, что пожелает, ибо он над всем властен.
— Не забывайся, Сакромонт! Ты в стенах христианского храма, а не в мечети! Здесь не пройдет твоя мусульманская проповедь! — вскричал дон Эстебан. — Я посажу тебя на одну скамью с еретиком и колдуном, которого необходимо казнить.
Святогор поклонился:
— Воля ваша, святой отец, только я ведь принимаю христианство.
— Тогда почему ты до сих пор не крестился?
— Услуги, которые я оказываю дону Ордоньо, такого свойства, что я вряд ли смог бы выполнять их, будучи крещенным. Но я приемлю Христа…
— И проповедуешь Аллаха! — возмутился падре.
— И не вижу в том противоречия.
— Смирение подразумевает страх божий в душе! Ты же и не стремишься подавить гордыню, — наставлял священник.
Дон Альфонсо не участвовал в споре. Он только переводил взгляд со святого отца на Абдеррахмана и обратно, словно наблюдая за шариком пинг-понга. Он не вмешивался в эту богословскую дискуссию и, похоже, не очень вникал в ее суть, он лишь изумлялся, с какой легкостью и не уступающей друг другу силой логики сражались два незаурядных ума.
— Тебя ждет кара Божья! — для пущей убедительности добавил падре.
— Возможно, но это только в Божьей власти, казнить меня или миловать, — возразил Святогор. — И это тоже не противоречит Корану, где говорится, что Бог прощает, кого пожелает, и наказывает, кого пожелает. Вы не можете решать ни мою судьбу, ни судьбу Элены, ни судьбу вашего узника.
— Почему же? — с вызовом накинулся на него дон Эстебан.
— Это дело Бога. А вам он сказал: «Не судите, да не судимы будете!»
От возмущения священник даже как-то сник. Он не ожидал, что араб настолько хорошо знаком со Священным Писанием.
— Не ругайте меня, святой отец, — примирительно улыбнулся Святогор. — Я разделяю вашу веру и понимаю вашего Бога. И я люблю его за то, что в нем — любовь. Вера основывается на любви и знании, а не на страхе и унижении.
Внезапно дон Альфонсо подался вперед, будто намереваясь принять участие в беседе. Он торжественно проговорил:
— Давайте оставим Господу право решать судьбы людей!
— Я буду выпускать тебя с проповедями, Сакромонт, когда ты примешь святое крещение, — мрачно усмехнулся священник. — У тебя потрясающий дар убеждения.
Святогор промолчал.
— Вернемся к делу, и да поможет нам Бог распознать истину! — бодро, как ни в чем не бывало, будто вышел из спора явным победителем, произнес падре. — Еретика я не введу в храм. Приведи его в главный зал, Сакромонт. Я буду ждать вас там. И мы также понаблюдаем за поведением девицы.
И он жестом отпустил Святогора.
Глава двадцать вторая ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ
